Самая крупная победа - Пушкин Виктор Васильевич

— Ты не сердись, Сева, он только что приехал.

— А, ну тогда ладно, — смягчился он и с завистью посмотрел на мой чемодан. — Купили, да?

— Ага, — гордо кивнул я, вмиг забывая обо всех неприятностях.

Сева подошел, ощупал, авторитетно заключил:

— Мировецкий!

Потом спросил, когда мать вышла на кухню:

— Ну, сегодня-то мне удары покажешь?

— Вообще-то можно один, — с жадностью начиная есть, невнятно ответил я.

— Только оди-и-ин! — разочарованно протянул Сева. — Так мы с тобой Митьку целых два года не одолеем!

— А ты знаешь, какой он трудный — этот удар! — обиделся я.

Оглянувшись на дверь, встал и, памятуя о голове, ударил слева по воздуху.

— Видал?

— Да чего ж здесь трудного-то? — оттопырил нижнюю губу Сева. — Да хочешь, я так же сделаю!

Но в это время вошла мать, и я, удержав его за плечо, крикнул:

— Мам, я наелся, — и, подтолкнув Севу, вышел.

— Сначала я тоже думал — легко, — сказал я, когда мы оказались на полутемной лестничной площадке. — А как попробовал…

Из квартиры, со свертком под мышкой, вышла мать.

— Я в библиотеку, скоро приду, — сказала она.

— Ага, — кивнул я и, с трудом дождавшись, когда она спустилась вниз и вышла из подъезда, шепнул Севе: — Так вот смотри, — и поспешно, боясь, что помешают, встал в стойку. — Только смотри внимательно, понял? А то что-нибудь пропустишь, тогда все насмарку… И-и — раз!..

Я шагнул прямо на Севу, намереваясь эффектно задержать кулак перед самым его лицом. Но оттого, что на лестничной площадке было темновато, и оттого, что я еще не научился мгновенно определять дистанцию, не рассчитал и с хлюпом угодил ему прямо в нос.

— Чего ты дерешься-то! — закричал в полный голос Сева, поспешно сунул в нос указательный палец, вытащил, посмотрел: кончик был красноватый, во все горло завыл: — А-а-а! — и со всех ног бросился к своей двери. — Ма-ам! Посмотри, что Генка-пенка наделал!

— Да подожди, подожди ты! — попытался я удержать приятеля. — Да я же нечаянно!

Но уговоры не возымели действия, и, поняв это, я в одну секунду скрылся за своей дверью. Не успел вбежать в комнату и спрятаться за гардероб, как уличную дверь начали трясти, прямо с петель срывать.

— Эй-эй, очумели? — громыхнув табуреткой, крикнул из кухни дядя Владя.

— Вот полюбуйтесь, что ваш сыночек натворил! — раздался писклявый голос Денежкиной.

— Мамы дома нету… — пробурчал я, с опаской высовываясь из своего укрытия и краем глаза видя заплаканное, все в грязных потеках лицо Севы и сердитое — Денежкиной.

В комнату бочком протиснулся дядя Владя.

Денежкина резко обернулась в мою сторону.

— Да как же тебе не стыдно, а? — сразу же напустилась она на меня. — За что ты его так ударил?

— Я не ударя-ал… — хмуро ответил я.

— Как же так — не ударял? — прямо подскочила она от возмущения. — Тогда откуда же у него такой нос?

Я посмотрел: вот это да, раздулся-то как!

— Это я ему боксерский удар показывал…

Дядя Владя с ухмылкой почесал затылок, а Денежкина закричала еще громче:

— Ничего себе — показал! Чуть не убил мальчика! Не ожидала я этого от тебя. Ходишь к нам каждый день, телевизор смотришь, в шашки играешь, а сам… — Она в сердцах распахнула дверь и вышла, сердито дернув за собою Севу, будто он сам кому-нибудь нос расквасил.

10

В школе мне не повезло. Опять чуть не поставили в дневник сразу две тройки. Изо всех сил старался не привлекать к себе внимание учителей, сидел тихо-тихо: ни в крестики-нолики с Жорой не играл, не читал ничего постороннего, ни в кого жеваной бумагой не швырялся — и все-таки вызывали да вызывали…

У самой площади заметил Севу. Вспомнил, как он вчера нажаловался, и дал себе слово пройти молча мимо.

Отвернув голову в сторону, будто чем-то очень сильно заинтересовался, я краешком глаза зорко следил, что он будет делать. Видя, как он весь просиял, заметив меня, враждебно подумал: «Обрадовался! Прямо навстречу пошел, точно вчера и не он ябедничал!..»

Пройдя еще несколько шагов, я остановился. На пути, виновато улыбаясь, стоял Сева. Я сделал вид, будто только заметил его. Очень хотелось сказать что-нибудь обидное. Но он так посмотрел своими ясными, правдивыми глазами и тихо спросил: «Ген, ты на меня злишься, да?» — что я почувствовал к нему жалость, но, правда, сурово ответил:

— Конечно! Эх ты, нажаловался, мать привел! Я же нечаянно!

— Да это не я, она меня привела.

— Так чего же тогда все честно не сказал? — уже не так строго спросил я.

— Забыл… — прошептал он. — И потом… потом, у меня очень нос болел. Знаешь, как ты мне трахнул!

— Да я не сильно… — переступил с ноги на ногу я, воспринимая его слова как похвалу своему мастерству.

— Да-а, не сильно! — восторженно воскликнул он. — У меня прямо чуть весь нос не отскочил!

Я изо всех сил сдерживал довольную улыбку, но все-таки не сдержал.

— Ну, ты уж скажешь! Я и вес тела в удар не вкладывал.

— У, а если бы вложил, то вообще! Вот когда Митьку бить будем, тогда вложишь, да?

— Посмотрим, — ответил я и замер: метрах в двадцати, как всегда вразвалку, брел Митька — волосы нечесаные, китель полурасстегнут.

Он тоже увидел нас и, сделав зверское лицо, изменил направление. Но Сева так выразительно посмотрел на милиционера, который стоял у станции метро, что Митька прошел мимо.

— Он тебя в школе-то не трогает? — провожая его глазами, спросил я.

— Раз попробовал, да наш вожатый его за шиворот взял и хотел к директору вести! С тех пор даже к нашему классу не подходит!

— Ну ладно, беги, а то в школу опоздаешь.

— Угу. Так я приду потом, а?

— Приходи, — великодушно кивнул я и со спокойной совестью, уже не боясь столкнуться с Митькой, зашагал к дому, говоря себе, что уж сегодня, когда не нужно ехать во Дворец спорта, как следует выучу все уроки…

И все-таки опять времени не хватило. То дядя Владя рассказывал на кухне, как в Митькином доме чуть пожар не приключился, то хотелось посмотреть в окно. Потом как-то быстро вернулся из школы Сева.

А на следующий день было совсем мало времени на уроки: нужно было ехать на тренировку — и я опять почти ничего не сделал. Конечно, Вадим Вадимыч, как и предупреждал, рано или поздно с позором выгонит меня из секции.

Мишка переживал приблизительно то же. Он уже несколько раз не давал учителям свой дневник.

С невеселыми мыслями мы переоделись и вышли в зал, где уже все строились. Вадима Вадимыча не было, и староста, чтобы не тратить зря времени, крикнул: «Рав-няйсь! По порядку номеров рассчитайсь!» Но Вадима Вадимыча все не было. Староста группы, Борис и все старенькие, зная точность тренера, удивлялись, беспокойно поглядывали на часы.

Но вот дверь громко хлопнула и в зал быстро вошел Вадим Вадимыч. Лицо у него было хмурое, и мы сразу поняли, что произошла какая-то неприятность.

— Та-ак, построились? — оглядывая замерший строй, каким-то чужим голосом спросил он, точно не видел, что мы даже подравнялись. — Оч-чень хорошо… — Он прошелся по залу, явно подбирая, с чего начать разговор.

Потом остановился, поглядел поверх наших голов и со вздохом сказал:

— Не ожидал, никак не ожидал, что мои ученики могут обманывать. Плохо учиться — и скрывать это!

«Обо мне все узнал?» — переставая дышать, подумал я, позабыв даже в этот момент, что ведь никто в школе не знает, куда я езжу!..

Твердый взгляд серых глаз Вадима Вадимыча медленно прошелся по шеренге, остановился на Борисе, который теперь стоял рядом со мной. Тот сразу же опустил голову.

— Так как же это все-таки могло произойти, дорогой? — строго глядя на него, спросил Вадим Вадимыч. — У тебя, оказывается, каждую неделю тройки, а ты…

— Простите, я больше…

— Да как же это «простите»?! Да понимаешь ли, что ты наделал? Ты же бросил тень не только на себя, но и на всю нашу секцию! Сейчас меня этак вежливенько приглашают в учебно-спортивный отдел и любезно сообщают, что звонила твоя мама и просила, чтобы тебе не позволяли посещать тренировки, так как они тебе, оказывается, мешают учиться. Почему ты не занимаешься как полагается?