Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович

Ольга Сергеевна угощала Лену, чересчур часто осведомляясь, не подлить ли ей чаю, а Валерий, морща лоб, си­лился вспомнить что-нибудь очень смешное. Ему казалось, что сейчас самое важное – рассмешить мать и Лену: это разрядит напряжение. Но он не мог ничего припомнить.

Внезапно вошел Женя, причесанный и одетый так, как мальчики его возраста бывают причесаны и одеты лишь в дни именин. Поздоровавшись, Женя сел за стол напро­тив Лены и стал молча в упор на нее смотреть.

– Тебе задачу помочь решить? Мы это в два счета... – сказал Валерий, объясняя Женино появление.

– Задача решена, – кратко ответил на это Женя, не отрывая от Лены внимательных глаз.

«Черт, как его вытурить? – подумал Валерий, готовый провалиться сквозь землю. – Он, кажется, рано спать ло­жится...»

Тут Валерию повезло. Постучала Марина Петровна:

– Женечка, домой! Пора спать.

Женя покорно встал. Но, прежде чем увести его, Ма­рина Петровна стала зачем-то оживленно рассказывать, каким был Валерия в детстве. Она сообщила, что он не терпел купаний в корыте, что он – удивительно! – охот­но раздаривал свои игрушки друзьям, что он был задири­стым, но на редкость рассудительным мальчиком, и, нако­нец, что он совсем не играл с девочками – никогда их не принимал в мальчишечьи игры.

– Ни в какую не принимал, стороной обходил! – И Марина Петровна рассмеялась, оттеняя этим смехом ту разительную перемену, которая с тех пор произошла.

После этого Ольга Сергеевна коротко, но опять-таки неизвестно зачем, поведала о том, как Валерий, семи лет, заболел дифтеритом, который сперва приняли за ангину, а встав в первый раз с постели, спросил:

«Мама, я теперь больше не пациент?»

Валерию подумалось, что, слушая все это, Лена, навер­ное, жалеет о потерянном вечере. А она видела его смяте­ние и сочувствовала ему.

Марина Петровна и Женя ушли, Ольга Сергеевна не мешала сыну и гостье, только изредка вставляла свое сло­во, но все-таки Валерий вел себя несколько принужденно, потому что вспоминал все время о речи Зинаиды Василь­евны, напастях, грозящих Хмелику и Борису, о дурацком примирении с Игорем по телефону... Но обо всем этом не­удобно было говорить в присутствии матери – и не потому даже, что не улыбалось ее в это посвящать: слишком долго пришлось бы вводить Ольгу Сергеевну в курс собы­тий. И он ждал: может, мать отправится сейчас на кухню с посудой, и они останутся одни.

В это время явился Игорь. Он взросло поздоровался с Леной – пожал ей руку, учтиво поклонившись всем кор­пусом, – отчетливо произнес: «Добрый вечер, Ольга Сер­геевна!» – и, как бы покончив на этом с торжественной частью, шумно похлопал Валерия по спине.

– Был сегодня в ТЮЗе, – сказал он. – Открывается занавес, приглядываюсь: очевидно, на сцене педсовет, а может, собрание родительское – тетеньки в белых блу­зочках про что-то рассуждают резво так, правда... Потом одна говорит: «Честное пионерское!» В чем, думаю, дело? Оказалось, совет отряда изображается. Пожилые артистки представляют пионеров. Нельзя, понимаешь, на это из первых рядов глядеть – а я как раз во втором сидел...

Игорь рассказывал о спектакле гораздо свободнее и ко­мичнее, чем по телефону. Валерий слушал его со смешан­ным чувством: и признателен был за то, что тот всех раз­влек, и претило немного то, что у Игоря такое прекрасное расположение духа, когда в школе вчера все вышло до­вольно нескладно. Тем не менее Валерий временами фыркал, а Лена даже хохотала. И, смеющаяся, так нра­вилась Валерию, что, в конечном счете, он получал от шуток Игоря истинное удовольствие.

О теме спектакля Гайдуков говорил немножечко свы­сока, а когда Лена от спектакля перевела было разговор на последние школьные новости, взмолился:

– Ребята! В воскресенье – увольте! – и прижал ру­ку к груди, на миг изнеможенно уронив голову, – жест, к которому куда чаще прибегают актеры на сцене, чем люди у себя дома.

Валерия покоробило. Он увидел, что и лицо Лены ста­ло неприязненным. И не в наигрыше было дело. Игорь, если «декламировал», сам обезоруживающе над собой под­смеивался; кому-кому, а ему рисовка не была свойственна. Задевала самая суть слов Гайдукова. И, оставшись с Леной наедине – после того как все трое вышли на улицу, Игорь тотчас простился, – Валерий недобро сказал:

– Вот какой молодец! – Он кивнул в сторону, куда удалился Гайдуков. – А у Кавалерчика небось перерыва на воскресенье не было...

– И у нас с тобой! – отозвалась Лена, и Валерию ста­ло жарко от радости, что она объединила их в этой фразе.

Остаток вечера ему везло. Было скользко. Прохожие осторожно ступали по прозрачной наледи, тускло отсвечи­вающей лишь вблизи от фонаря. Какая-то женщина опро­кинулась навзничь; коробка консервов, выпавшая из ее рук, пролетела по мостовой целый квартал со стремитель­ностью шайбы. Возле них кто-то судорожно дернулся, сохраняя равновесие. Был веский повод взять Лену под руку. Валерий им воспользовался.

Они шли не торопясь.

– А вы с Игорем дружите? – спросила Лена.

– Да, – ответил Валерий. – Наверное, так с класса шестого приятели. Он здорово начитанный парень, но не задается, не строит из себя, знаешь...

– А ты начитанный? – прервала Лена.

– Я приключенческую литературу почти всю прочи­тал, – ответил Валерий. – И, кроме того, классическую, конечно... Но классическую не всю, – добавил он честно.

– Классическую – «кроме того»? – переспросила Ле­на голосом, хотя и не столь беспощадным, но все-таки смахивающим на тот, которым осведомлялась когда-то на­счет Макаренко.

– Классическую тоже люблю... – сказал он, как тогда теряясь от ее почти надменного тона.

– Тоже так тоже... – Лена помолчала минутку, пого­няла перед собой уголек, точно в «классы» на ходу поиг­рала. – А мне твой Игорь что-то не очень... – Она скроила гримасу.

– Мой! – Он усмехнулся. – Я вчера решил: отрезано, был ты мне другом, хватит!

– Это когда он на комитете с Галиной в «балду» сра­жался?

– Да. Ты откуда узнала?

– Оттуда! Ты волком на него смотрел – вот откуда!.. А потом ничего не сказал?

– Почему? Сказал.

– Что же, интересно?

– Что, мол, дружба врозь. Ну, не в таких, может, словах... Да он понял.

– Ого! – произнесла Лена. В ее голосе было чуть-чуть завистливое уважение к такой прямоте и одновременно робость перед нею. – Что же он тогда к тебе сего­дня явился?

– Так мы днем вроде помирились, – неохотно ответил Валерий.

– Помирились? Это как же? – И, так как он запнул­ся, ответила сама: – Я знаю – так! – Лена высвободила руку, согнутым мизинцем зацепила мизинец опешившего Валерия и, откровенно издеваясь, пропела младенческое заклинание: – «Мирись, мирись, никогда не дерись! Если будешь драться – не буду играться!..» Вот так вы и поми­рились, – уже не дразня, спокойно закончила она.

– Значит, думаешь, я на попятный пошел, да? – спросил он тоном мальчишки, ударяющегося в амби­цию. – Думаешь, да? – повторил он, цепенея от сознания, что ведет себя несолидно, неуместно и падает в глазах Лены.

Она не ответила, только взглянула на него, точно не узнавая. И тогда Валерий, желая погасить этот взгляд, следя больше за ее глазами, чем за собственными словами, рассказал, каким скоропалительным и случайным было его примирение с Игорем, почему он скомкал разговор. Где-то в середине последнего слова его точно опалило: выдал се­бя! Проболтался! Она, конечно, все поняла...

Он шел и смотрел неотрывно себе под ноги, потом ско­сил глаза на Лену. Она тоже смотрела себе под ноги, лицо ее было темно-розовым от смущения... И выглядела не уве­реннее его.

– Чудак, – сказала наконец Лена, – я же тебе все равно дозвонилась бы!

Он был счастлив. Ведь Лена сказала это, не пропустив мимо ушей его слова, нет, а в ответ на них! Ее ответ значил, что ей не надоело б еще и еще раз опускать в прорезь автомата монету, слышать короткие гудки, снова занимать очередь к будке и опять набирать его номер... Это было замечательно! Это была почти что взаимность!