Смелая жизнь - Чарская Лидия Алексеевна

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57

– О нет, я казак только по одежде, господин ротмистр, – поторопилась ответить та. – Моя фамилия Дуров, я русский дворянин и еще нигде не числюсь.

– Прекрасно! – произнес, покручивая свои выхоленные усы, Казимирский. – Отныне вы оба будете у места. – И, переведя взгляд с Нади на Вышмирского, добавил: – Вы оба будете служить во вверенном мне эскадроне уланского Коннопольского полка. Мы далеко не прочь приобрести таких славных рекрутиков, не правда ли, пан наместник?

– Совершенно верно, господин ротмистр, – ответил тот.

Судьба Нади была решена.

Она горячо поблагодарила Казимирского и вышла из адской корчмы, где все еще бесновалась, шумела и плясала обезумевшая в своем диком веселье толпа.

– Не знаю, как благодарить вас, господин корнет, – очутившись снова на улице, обратилась Надя к своему старшему спутнику.

– Не стоит, молодой человек, – произнес ласково Линдорский. – Служите только хорошенько, чтобы вполне оправдать доверие начальства. Ротмистр Казимирский отличный служака, и вступить под его начальство – большая честь. Я рад за вас и за пана Юзефа.

Но юный пан Юзеф, казалось, нимало не разделял этой радости. Его тонкое, прекрасное лицо было полно не то задумчивости, не то грусти. Синие глаза смотрели спокойно и равнодушно. Алые губы были плотно сжаты. Он оставался, очевидно, совершенно безучастным и к словам корнета, и к своей новой участи – этот красавец мальчик.

– А знаете, юноша! – неожиданно произнес Линдорский, обращаясь к Наде. – Ведь нам с вами надо бы чем-нибудь ознаменовать столь блестящее и скорое устройство дела. Можно сказать, что вы по щучьему велению попали в лучший из наших конных полков. За это следовало бы сорвать с вас порядочный куш…

– О, что касается этого, – поспешила ответить Надя и неожиданно смутилась, – то… я… я… увы! Смею только бесконечно благодарить вас, господин корнет… так как… – И она окончательно замолкла, растерянная и красная как рак.

И было от чего смущаться бедной Наде. Она поняла слова наместника буквально. Следовало отблагодарить его так или иначе: распить с ним, по тогдашнему обычаю новобранцев, бутылку-другую старого, хорошего вина, а между тем в кармане ее слабо позвякивали лишь два оставшихся червонца – последняя капля прежнего богатства. Их вряд ли бы хватило на самый скромный ужин с наместником.

Последний искренно расхохотался при виде смущенного и испуганного лица Нади. Улыбнулся, очень вяло впрочем, и юный красавчик Юзек.

Надя окончательно смутилась и растерялась от этого смеха.

– Ха-ха-ха! Нет, слышите ли? Это бесподобно! – хохотал Линдорский. – Юзеф, мой мальчик, нет, каков! Он принял мои слова за чистую монету!.. Но успокойтесь, дитя! Вы не так меня поняли. Ей-богу! Пан Линдорский не берет взяток… Это было бы не по-солдатски, черт побери!

Я жду от вас вознаграждения несколько иного рода. Видите ли, – разом делаясь серьезным, заговорил он, – я – большой приятель пана Канута, дяди этого молодчика. – И он скосил глаза в сторону Вышмирского. – И пан Канут просил меня поберечь его племянника. Он, в сущности, такой же ребенок, как и вы, не во гнев вам будь сказано, господин казак. А поэтому не согласитесь ли вы в походе да и на стоянках составить общество моему юному другу? Все же вдвоем ему будет не так скучно. Он, собственно говоря, прекрасный малый. Сердце у него золотое. Только ужасно не по нутру пришлось ему походное житье. А что поделаешь, когда у дядюшки Канута свой собственный взгляд на это дело? Видеть племянника кавалеристом – мечта его жизни. Вы, Дуров, молодчина хоть куда, это видно по всему, и выглядите много отважнее нашего неженки. – Тут корнет ласково подергал нежное ушко Юзефа. – Послужите же ему примером в стойкости и отваге. И то, и другое необходимо как в мирное, так и в военное время. Помогите ему, Дуров, и я буду вам признателен за это. У вас такое мужественное, энергичное, несмотря на юность, лицо; вы, вероятно, храбры и выносливы, как спартанец. Сделайте из Юзьки такого же спартанца, и вы отплатите мне сторицей за мою ничтожную услугу, оказанную вам. Поняли ли вы меня, мой мальчик?

– Понял, господин корнет, и не замедлю исполнить ваше желание, – бойко отвечала Надя, с самым веселым видом глядя в лицо корнета.

Вся грусть девушки разом куда-то исчезла: ей было и весело, и смешно в эту минуту. И в самом деле, не забавную ли шутку сыграла с ней проказница судьба? Ей, слабенькой, юной девушке, доверяли на попечение большого мальчика, почти юношу, вверяли его ее охране и защите… О, если бы он знал, тот же корнет Линдорский, какого покровителя приобретал в ее лице красавчик Юзек! И это пустячное обстоятельство вдохнуло, казалось, новый запас энергии и бодрости в юное и смелое существо Нади.

– Ну-с, пан Юзеф, – весело обратилась она к юноше, – вы слышали, что говорил господин корнет, а потому извольте отныне повиноваться мне беспрекословно. Я стою на квартире в Мовшиной харчевне, не угодно ли вам перекочевать ко мне с сегодняшнего же дня, новый товарищ?

– Хорошо, будь по-вашему, – тем же безучастным тоном отвечал Юзеф, и лицо его по-прежнему выражало не то апатию, не то грусть.

– Ну и отлично! Молодец вы, Дуров! По всему видно! – похвалил Надю Линдорский. – А теперь вам надо идти в швальню [26], где вас оденут в полную уланскую форму. Не хотите ли, чтобы я последовал за вами?

– Разумеется! – весело воскликнула Надя.

Пан Линдорский ей нравился все больше и больше своей живостью и неподдельным весельем, так и бившим ключом.

И все трое снова замесили жидкую весеннюю грязь, бодро шагая по кривой узкой улице, ведущей к кварталу, занятому под стоянку Коннопольским уланским полком.

Глава II

Первые тернии. – Письмо на родину

– Нет, это невозможно, какая пытка! Ну, не нелепость ли со стороны дяди Канута запрягать меня в ярмо, как ленивого вола!

И бледный, измученный Юзек Вышмирский выпустил тяжелую пику из рук и в изнеможении опустился на мягкую весеннюю траву, обильно покрывающую широкий плац, где производились военные упражнения новобранцев.

Полковой дядька, взводный Спиридонов, обучавший строю и военной выправке всех завербованных коннопольским отрядом, и в том числе наших героев, Надю и Вышмирского, с нескрываемой жалостью взглянул на статного, беленького, как сахар, уланчика, которому было не под силу выполнение трудных солдатских приемов.

– Эх, сердешный, сидеть бы тебе у маменькиной юбки, а то нет, полез в солдатчину, туда же! Уж какая тебе, сударь, служба! В чем душа держится, а он, на тебе, солдат тоже!

И бравый взводный даже решительно сплюнул в сторону, что означало у него крайнее негодование.

Но если холеный польский паныч не оправдал его ожиданий, то другой новобранец, уже более часа размахивающий тяжелой дубовой пикой, вполне заслуживал одобрение дядьки Спиридонова. И то сказать, это какой-то бесенок в уланской одеже. Сам – тоненький, статный, с узким перехватом в талии, как тебе у черкеса али у заправской девицы, а силища-то и терпение так и брызжут из него!.. На нем, поверх мундира с малиновыми отворотами и белыми эполетами, надета кожаная перевязь с подсумком, наполненным патронами. На голове высокая малиновая шапка с узким волосяным султаном [27], на ногах, поверх рейтуз, тяжелые солдатские сапоги.

Наряд этот вовсе преобразил Надю. В нем она стала как-то еще выше, стройнее. Она словно выросла за последнее время, словно преобразилась. За эти три недели, проведенные в постоянном ученье на плацу или в манеже под надзором того же неутомимого дядьки, смуглое лицо ее обветрилось и загрубело; покрытое густым слоем весеннего загара, оно окончательно потеряло последние следы женственности.

Но, несмотря на свой бодрый, сильный вид, Надя переживала в глубине души невообразимые муки. Новая жизнь с ее трудными требованиями нелегко давалась бедной девушке. Женская, хотя бы и выносливая, натура в конце концов дает себя знать. Эти военные упражнения, трудные и для солдата, измучили до полусмерти все ее юное, почти детское существо. Тяжелая дубовая пика оттягивает руки и давит плечо до ломоты в костях, до нестерпимой боли. Рукоятка громадной бряцающей сабли едва помещается в маленькой девичьей руке. Но что хуже всего – так это сапоги.