Так как Таня единственная из нашей компании ни разу не была в настоящем цирке, то в перерывах, пока борцы отдыхали и готовились к состязанию, я рассказывал ей о том, что видел накануне.
Таня слушала сосредоточенно и внимательно.
Я задыхался от волнения, стараясь правдиво изобразить красоту золотых позументов на униформе служителей, звучность оркестра, тревожный бой барабанов, мощь борцов, ослепительный свет керосиновых ламп, ум африканского ежа и ловкость акробатов.
Перебивала Таня редко, но всегда какими-то неожиданными замечаниями. Однажды она сказала:
— По-моему, он больше похож на Мексиканца!
— Кто? — спросил я.
— Ласька! Он совсем как Мексиканец…
Таня посмотрела на меня сквозь завесу упавших на лоб волос и удивленно переспросила:
— Разве ты не читал про Мексиканца? Я думала, ты все читал.
Понизив голос, Таня рассказала мне о юноше, который вступил в мексиканскую Хунту, чтобы бороться за свободу. А когда революционерам понадобились винтовки, вызвал на бой злого и беспощадного боксера, решив во что бы то ни стало победить его и на приз купить оружие.
Прислушавшись к Таниному рассказу, борцы прекратили схватку и подошли к нам. На середине Таня замолчала.
— А дальше что? — торопил я.
— Дальше в книжке оторвано.
— Конечно, Мексиканец победил!
— Не знаю, — пожала плечами Таня.
— Конечно, победил!
— «Конечно»? Если бы он купил винтовки, в Мексике уничтожили бы буржуев. Там уничтожили буржуев? — требовательно спросила Таня.
Она смотрела мимо нас, куда-то вдаль, резким движением отбросив со лба волосы, чтобы они не мешали ей; сощурившись, чтобы видеть возможно дальше, смотрела туда, где за пустырем, за прибрежными камышами вьется серая Пятица, скрывается в черной гряде лесов; смотрела так, будто хотела и могла рассмотреть, что делается за лесами, за океанами, за тридевять земель — в Мексике: победили там буржуев, как в России, или еще не победили?..
— Дальше в книге оторвано, — вздохнула Таня. — Нельзя узнать, что было дальше.
— Нет, можно, — проговорил Ласька.
Он убежал, вернулся с большим коленкоровым свертком и развернул его на нашей арене.
Это была новая карта мира, чудом попавшая из далекого Питера, сквозь фронты гражданской войны, к Ласькиному отцу, учителю истории и географии. Огромное пространство России было запечатано красной краской, сквозь которую просвечивали слова «Российская империя».
— Мексика! — Ласька положил ладонь на зеленое пятно рядом с Соединенными Штатами. — Зеленая — значит, там еще буржуи…
— А если не успели закрасить? — перебила Таня.
— Перекрашивают сразу; сгонят буржуев и перекрасят.
Мы смотрели на разноцветную карту, где на самой середине простерлась ярко-красным морем наша страна, и молчали.
Разговор о Мексиканце происходил в понедельник, а потом, до пятницы, четыре дня Таня не появлялась на пустыре. Надо было узнать, что случилось с девочкой.
Выбрались мы поздно вечером. Накануне шел ливень. Булыжная мостовая обрывалась, и мы шлепали по вязкой грязи. Рядом глубоким и бурным ручьем шумела канава.
Дом Деменюка, отчима Тани, мы узнали по старым вербам у мостика и остановились, чтобы продумать план действий. Теперь нам обоим было ясно, что час для посещения выбран неудачно. Таня давно спит, Деменюк и во двор не пустит, а то еще натравит Ветку — свою овчарку, известную злобным и непримиримым нравом.
Мы стояли у мостика, не зная, что предпринять, когда раздался звон ведер и из темноты вынырнула знакомая Танина фигурка. Увидев нас, девочка и обрадовалась и чего-то испугалась. Ласька взял у Тани ведра и побежал к колодцу.
— Только вам со мной нельзя, — сказала Таня, когда он вернулся: — отчим рассердится.
Ласька поднес ведра к воротам. Таня медлила. Ведра стояли на земле; видно было, как на поверхности воды покачиваются капустные листы.
— Дальше нельзя! — повторила Таня. Помолчав, она нерешительно добавила: — Разве на секундочку только, хлопчики.
Девочка приоткрыла ворота. Ветка залаяла было, но, узнав хозяйку, сразу замолкла. Мы шагали вслед за Таней. В глубине двора виднелось длинное, похожее на сарай строение под черепичной крышей. Таня пропустила нас вперед, и мы очутились в темной каморке. Сквозь щели сюда проникали полоски красноватого света и доносились звуки спорящих мужских голосов.
— Таня! Танька! Где ты, паскуда? — позвал кто-то.
Девочка стремглав выбежала на улицу, сделав нам знак подождать.
Мы прижались к щели. За перегородкой, на середине комнаты, стоял квадратный стол. Четверо мужчин, сдвинув в сторону темную бутылку и тарелку с огурцами, играли в карты.
Четверо игроков, но я смотрел на одного.
Это был широкоплечий крепыш с приплюснутым носом и пьяными, но зоркими, похожими на буравчики глазами. Из-под грязно-серого пиджака, накинутого на плечи, выглядывало обтягивающее грудь черное трико с нарисованными на нем черепом и перекрещивающимися костями.
Хотя это и казалось невероятным, чемпион Уругвая сидел без маски в гостях у Деменюка и тасовал засаленную колоду.
Если у нас еще оставались сомнения, они сразу рассеялись. Открывая карты, человек в черном трико повторял столько раз доносившиеся с арены цирка таинственные, вероятно уругвайские слова:
— Шестерка — эвр-р-рика! Семерка — тр-р-рент!
Игрок помедлил и, скинув пиджак, победно, как в те минуты, когда он швырял противника на ковер, выкрикнул:
— Восьмерка — гладиатор-р!
На столе лежал туз, а не восьмерка.
— Перебор! Гони монету, — хриплым голосом потребовал партнер.
«Маска смерти» опустил глаза-буравчики, с удивлением рассматривая карту. Руки его с ладонями, похожими на лопаты, шарили по столу.
Таня давно уже перебежала в комнату, где сидели игроки. Теперь она убирала стаканы, по временам вскидывая глаза на перегородку, за которой скрывались мы.
Я смотрел не отрываясь. Видимо, проигрыш был велик, и «Маска смерти» не любил проигрывать. Чего только не вытворял череп на груди чемпиона! Как живой, он растягивал рот и в злобной улыбке угрожающе скалил зубы.
Таня перегнулась через край стола, чтобы достать грязные стаканы. Неожиданно рука «Маски смерти» опустилась на плечо девочки и сжалась, как клешня рака.
— Брысь, гаденыш! — пробормотал уругваец.
Пригнув девочку к полу, рука его скользнула к Таниной голове, схватила за волосы и дернула с такой силой, что девочка стукнулась лицом о ножку стола.
Перегородка скрипнула под напором Ласькиного тела. Я подумал, что сейчас доски не выдержат и мы очутимся лицом к лицу с «Маской смерти». Но перегородка держалась крепко. В каморке продолжал царить полумрак.
— Подлюга! — прошептал Ласька.
Через несколько секунд прибежала Таня.
— Завтра приду, хлопчики! — пообещала она, проводив нас и прощаясь у ворот.
— Часто он тебя так? — вместо ответа спросил Ласька.
— Часто! Он же такой вреднючий!
Мы вышли на улицу.
У мостика Ласька помедлил, потом вслед за Таней нырнул в щель ворот и вернулся с веревкой для сушки белья. Он перетянул веревку поперек мостика; крепко привязал ее к одной вербе и обмотал вокруг ствола другой, так что получилась преграда, невидимая в темноте.
Ласька ничего не объяснял мне, но я начинал понимать его план.
— Алешка! — подозвал он. — Ты не боишься? Тогда покарауль у ворот. Пройдет этот «Маска смерти» — свистни. Или прокукуй два раза. Сумеешь?
Я кивнул головой.
Было тихо, даже Ветка не лаяла. Наконец послышались шаги, скрип досок, и на крыльце показались два человека. Я едва удержался, чтобы не подать сигнал. Деменюк, посветив фонарем, почти сразу снова скрылся, с силой захлопнув дверь.
В темноте петляя по двору, останавливаясь и насвистывая что-то, брел один «Маска смерти». Пока он открывал калитку, я неестественным голосом прокуковал два раза.
Никто не отозвался.
Слышно было, как шлепают по грязи тяжелые сапоги, как скрипнули бревна мостков.
