Утренний иней - Ширяева Галина Даниловна
— Ты знаешь эту женщину? — почти крикнула мать, когда отец наконец-то вошел в лифт, где они втроем давно его ждали. — Ты ее знаешь? Кто она?!
Отец помедлил с ответом, потом нажал на кнопку девятого этажа, не сразу нащупав ее, хотя отыскать ее было проще простого, потому что девятый этаж был последним, а потом точно таким же тоном, каким сказал когда-то Ветке, что никто не ждал их в далеком Неизвестном, когда они шли через поля, произнес:
— Нет. Этой женщины я не знаю.
Ну а потом Ветке стало казаться, что Тамара Ивановна к ней придирается на уроках. Во всяком случае, она до обидного долго не могла запомнить такую простую и легкую ее фамилию. Остановив на Ветке взгляд, она каждый раз, вызывая ее к доске, говорила:
— К доске пойдет Васильева.
Ветка, уже зная, что вызывают ее, не трогалась с места.
— Васильева! К доске! — повторяла Тамара Ивановна и терпеливо ждала.
Ждала, пока ей не подсказывали Веткину фамилию.
— Ах, прости, пожалуйста! — восклицала Тамара Ивановна, и ее маленький белый шрам на щеке пониже виска розовел от смущения. — Что-то я тебя все путаю… Иди к доске, Петрова.
Ветка шла к доске и, злясь, отвечала плохо. Неужто так трудно запомнить, что она — Петрова? Василий есть Василий, а Петр есть Петр! Петр Великий!
В конце концов, в Веткины мозги запало неприятное, даже ужасное подозрение… А вдруг это первая жена отца, с которой он не смог ужиться? А может, и не первая, а вторая? А вдруг — третья? Не зря же тетя Валя все время намекает!
То, что отец и Тамара Ивановна знали друг друга, не вызывало никаких сомнений ни у матери, ни у Ирины. А у Ветки тем более! Особенно после того, как она однажды, поднимаясь по лестнице на девятый этаж пешком, увидела своего родного отца у двери в квартиру Тамары Ивановны. Он стоял у двери, курил и вроде бы собирался позвонить. Затаившись, Ветка прошпионила за ним до конца. Он стоял у двери долго, выкурил две сигареты, но так и не позвонил.
На улице накрапывал дождик, в лад грустному Веткиному настроению. И дорога — и домой, и к борщу, и даже к Нинуле — была перекрыта.
Маленькие соседские девчонки играли во дворе под навесом, где сушилось белье, и на одной из них был надет серый плащик с лиловыми пуговками. Пуговки поблескивали, умудряясь делать это даже в такую бессолнечную погоду, и Ветке это тут же напомнило елку. Наверно, потому, что лиловые огоньки бывают чаще всего в елочных гирляндах. Скорее бы зима, скорее бы сугробы!
Небо сегодня было хмурым и пасмурным и совсем не таким беспечальным, каким оно было вчера, когда она ехала в телеге навстречу приключениям и напевала песню о веселых селах. Сегодняшнее небо выглядело грустным, напоминало об одиночестве, о той девочке, что осталась сидеть одна на пеньке над глубоким оврагом.
Мысль о том, что надо бы вернуться в Каменск, узнать, что же там с Настей, Ветка с ужасом от себя гнала. Хорошо, если она доберется в Каменск до ночи. А обратно? Утром? Значит, опять ночевать в интернате. А Ирина?
Впрочем, Ирина ее выгнала.
Между двумя домами-башнями были видны световые часы на соседнем здании НИИ, часы показывали половину восьмого.
Вот подождет Ветка с полчасика и, если ее не позовут обедать, двинет в Каменск. Да будет так! Ничего не поделаешь — там хоть овсянка есть.
Чувствовала она себя почти так же скверно, как в тот самый первый день в самом первом своем пионерском лагере, когда казалось, что весь мир оставил ее на произвол судьбы и что никогда-никогда мать с отцом не приедут за ней, чтобы увезти ее домой. «Зеленый Гай — кошмарный край, ложись в кровать и помирай!» И ведь не приехали тогда за ней, не пожалели!
А она так старается сохранить их семью! Да стоит лиг Может быть, они все — и мать, и отец, и Ирина — одинаково ее не любят. И откуда она взяла, что шли они когда-то с отцом в далекую неизвестную даль и кругом лежал утренний иней, а отец пел веселую песню, шагая по красивой и широкой дороге. Никогда не шли они по той дороге, все это ей приснилось, и никогда он не пел той веселой песни. Всю жизнь он поет другую, совсем другую, вовсе не похожую на ту, с веселыми селами, а совсем наоборот — про туманное седое утро и про печальные, покрытые снегом нивы. Снегом, а не инеем! Того утреннего инея не было. Никогда не было. Был снег, совсем из другой песни.
Обедать Ветку позвали через десять минут. А после обеда, успокоившись и укрывшись от Ирины на балконе за старым кухонным шкафчиком, она принялась сочинять письмо тете Вале, прекрасно понимая, что тетя Валя примет участие в Настиной судьбе и без Веткиных просьб. Тетя Валя была такой энергичной и деятельной, что даже мать, очень любившая свою подружку, иногда раздражалась: «Валюша! Нельзя же лезть буквально во все! Это уже сверх меры…» Так бывало обычно, когда тетя Валя порывалась навести порядок в чужих семейных делах. Веткину мать она считала почти предательницей: разводились с мужьями почти одновременно, а Веткина мать взяла и вышла еще раз замуж, и это, по мнению тети Вали, было как-то не очень честно по отношению к ней, к тете Вале, поскольку она второй раз замуж не вышла. Хуже всего было то, что тетя Валя перетянула на свою сторону и Ирину, которая тоже считала, что это предательство — развестись с Ирининым отцом, а потом взять и выйти замуж за Веткиного.
Тетя Валя приезжала к ним из Каменска почти, каждый месяц и привозила с собой целую гору каких-то не опровергаемых улик и фактов против отца, хотя совершенно непонятно было, как она могла раздобыть их в этом далеком от их семейной жизни Каменске.
«А вот говорят…» — произносила она шепотом и уводила мать на кухню выкладывать факты, долженствующие уличить отца в неблагонадежности. Отец же уходил в большую комнату, садился у телевизора и сидел там долго, терпеливо, если даже показывали какой-нибудь самый преглупый мультфильм. Иногда Ветке удавалось подслушать кое-что из разговоров, ведущихся на кухне, и факты, привезенные тетей Валей, каждый раз казались ей весьма и весьма неубедительными. Вроде бы не убеждали они и мать: «Понимаешь, Валюша, это же все отголоски! Это же все, наверно, когда-то было. И быльем поросло». — «Отголоски! — возмущалась тетя Валя. — Ничего себе отголосочки!» — «Конечно же, отголоски!» — возражала мать, но все-таки, когда тетя Валя уезжала, а отец выключал надоевший всем телевизор, она начинала нервничать, сердиться на отца и ссориться с ним. И тогда Ирина делалась счастливой, а Ветка — несчастной.
Писем тете Вале Ветке еще ни разу в жизни не приходилось писать. Вообще все ее письма, которые она сочиняла в своей жизни, были все об одном и том же: «Зеленый Гай — кошмарный край…» Она с трудом удерживалась, чтобы не написать в таком серьезном, деловом письме что-нибудь стихотворно-легкомысленное.
«Милая тетя Валя! Здравствуйте! Проездом из пионерского лагеря была у вас в Каменске, но вас не застала. А дожидалась я вас с очень хорошей девочкой. Зовут ее Настя, а фамилии не знаю. Она очень вас ждала, потому что дома у нее какие-то неприятности, и она даже от них убежала. Пожалуйста, помогите ей, а то я не успела. Очень надеюсь на это. Ваша Петрова Бета».
Удивившись напоследок тому, что стихи все-таки под конец получились как-то сами собой, она спрятала исписанный листок в карман и пошла добывать конверт из отцовского стола и фамилию бывшего тети Валиного мужа из недр Ирининой памяти. На этом ее конспирация кончилась.
— Кто тебе разрешил рыться в отцовском столе?
Ветка разозлилась:
— В этом доме даже лишнего конверта достать нельзя!
— А с кем у тебя переписка? С Вовкой?
— О! — не выдержала Ветка. — Ты еще будешь проверять мою переписку! Это уже не лезет ни в какие ворота!
Она демонстративно выдернула из ящика отцовского стола конверт и, так же демонстративно усевшись за этот стол, на глазах у Ирины дорогой отцовской ручкой стала писать адрес, теперь уже не имея никакой надежды найти дорогу к недрам Ирининой памяти. Ладно. Пусть будет Стукалова! Может, тете Вале даже приятно будет получить письмо на свою прежнюю фамилию.
Похожие книги на "Утренний иней", Ширяева Галина Даниловна
Ширяева Галина Даниловна читать все книги автора по порядку
Ширяева Галина Даниловна - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.