Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович

После этого он больше с Леной не заговаривал. На пе­ременах она не расставалась теперь с Терехиной, своей бывшей соседкой по парте; с нею же уходила из школы. На уроках она иногда обращалась к Валерию, и он зами­рал. Но оказывалось, что ей нужна промокашка, или ла­стик, или учебник. Возвращая ему что-нибудь, она не за­бывала сказать «спасибо». И то, что она держалась так чопорно, по-чужому, а сам он невольно подражал ей, было для Валерия тяжелее, чем если б они совсем не смотрели друг на друга, даже не здоровались бы.

Размолвка продолжалась, Новый год приближался, всё очевиднее становилось, что они с Леной встретят его врозь...

Но не это собирался открыть Игорю Валерий, не свои переживания – о них он не смог бы проронить ни слова, – а только историю размолвки. Может быть, Игорю со сто­роны будет яснее, что отстранило от него Лену.

Игоря Валерий застал в пионерской комнате. С не­сколькими своими одноклассниками тот склонился над ка­кой-то бумагой.

– По-моему, все, – говорил Игорь товарищам. – Впол­не. Чего еще?.. А, Валер! – Он заметил Валерия. – Я сей­час. Мы тут, понимаешь, корпим над посланием в город Ташкент.

– С чего это вдруг?

– С того, что мы уже давно переписываемся. Это нам, брат, завещано еще сплошь девчачьим восьмым «Б» – они в прошлом году начали с этой школой переписку, а мы развиваем... Покажем ему, ребята?.. Ничего особого тут, Ва­лер, нет – просто погляди: все на месте? А там стиль и всякая такая штука – к этому сейчас не придирайся. – Он передал Валерию письмо. – Мы потом на сей предмет Ксении Николаевне покажем.

– Ну как? – спросили Валерия, когда он прочел.

– Я лично под таким посланием ташкентским школь­никам подписываться не стал бы! – Он небрежно отбросил письмо на стол.

– А мы подписать можем? – спросил Игорь.

– Вы – как знаете.

– А точнее, как любит выражаться Зинаида Ва­сильевна?

– Точнее? Нечего хвалиться! Например, радиогазетой. Достижение какое!

– Во всяком случае, довольно редкое, – сказал один из мальчиков.

– Может быть, редкое. А какая важность, что она три раза в неделю выходит?

– А что – важность? – спросил Игорь, как спраши­вают, когда недосуг докапываться самому и все на свете кажется не слишком важным.

– Как будто ты не знаешь? То, что в первом выпуске зазря оболгали моего пионера. То, что последние выпуски стали скучные такие – и не слушает почти никто!

– Это так. – Игорь зевнул и медленно, словно неохот­но, сомкнул челюсти. – Но нельзя же все тащить на прин­ципиальную высоту.

– А если лень тащить на высоту, так нечего и раззванивать на всю Европу!

– Не знаю, чего ты кипятишься,– увещевающе и устало сказал Игорь. – Письмо как письмо.

Вообще к наскокам Валерия он отнесся беззлобно, уста­ло и с удивлением, таким искренним, что Валерий заколе­бался: «Не зарываюсь ли?..» Тем не менее он энергично спросил:

– А какие будут последствия этой информации? – И хотел уже сдобрить ученую фразу простецким «куме­каешь?», как заметил на пороге директора.

– О чем спор? – осведомился директор тоном старше­го, гордого самим фактом, что питомцы доросли уже до рассуждений о высоких материях, и очень бегло интере­сующегося сутью.

– Да тут мы, Андрей Александрович, письмо написа­ли девятому классу ташкентской школы. Ответ на их по­следнее, – сказал Гайдуков.

– Очень хорошо.

– Вот Саблину не нравится, – добавил один из маль­чиков.

– Саблин разве в вашем классе?

– Нет, я в параллельном, в «А», – ответил Валерий.

– Значит, это вас, в сущности, мало касается, – ска­зал директор. – Что ж, пройдемте, ребята, ко мне. Дайте-ка письмо.

У дверей кабинета Валерий замешкался было, но Андрей Александрович жестом предложил войти и ему.

Директор сел в кресло (прямо над ним висел на стене большой застекленный портрет Макаренко), протер и на­дел очки и принялся читать письмо. А Гайдуков с одно­классниками переглядывались: не вкралась ли, случаем, синтаксическая или, хуже того, орфографическая ошибка? Или стилистический изъян какой-нибудь...

– Грамотно, толково – можно отправлять, – удовлет­воренно произнес Андрей Александрович. И вскользь спро­сил: – А у вас что там было, Саблин?

– У меня? – Валерий встал. – Я сказал, что гордить­ся нашим радиоузлом можно было б, если б от него была польза.

– Считаете, значит, что ее нет?

Валерий повторил – правда, более сдержанно – то, что несколькими минутами раньше говорил Гайдукову.

– Че-пу-ху вы болтаете! – отчеканил Андрей Алек­сандрович. – И встреваете в то, что вас не касается!

Подвижное лицо Игоря нахмурилось, он заморгал и мелко затряс головой. Это была немая подсказка Валерию: не ершись, брат, ни-ни! Не лезь в бутылку!..

Но Валерий почему-то смотрел не на Гайдукова, а на портрет Макаренко. И в том, что он ответил директору, не проявилось ни его самолюбие, ни строптивость, а только склонность сопоставлять и все мерить свежеобретенной меркой.

– Зачем же вы сидите под этим портретом? – спокой­но спросил он.

– Под каким портретом?

С поспешностью, необычной при его представительных манерах, директор обернулся, увидел портрет Макаренко, висящий вполне надежно, и понял, что только что выслу­шал дерзость.

– Попросите от моего имени кого-либо из родителей явиться в школу, – сказал он. – В течение ближайших двух дней.

– По-моему, – сказал Гайдуков, когда они, выйдя из школы, направились в магазин, – ты свихнулся. Ей-богу!

Валерий понуро молчал.

– Я понимаю, – горячился Игорь, – ты искал, кто к мальцам присосался?.. Надо было! Хулиганье пугнул, так? Дело! С Зинаидой схлестнулся – от нее не убудет. Ладно. Теперь растолкуй: от письма кому потеря? Мы им написа­ли, они нам написали, – кому какой урон? Что тебя допек­ло? На директора стал бросаться – новая мода!

Валерий кисло усмехнулся.

– Не знаю, как тебя выгородить, черт... Пойди хоть завтра повинись, а там...

– А чего виниться? Будь Макаренко живой, наш Андрей Александрович его портрет в кабинете не вешал бы. Это – будь надежен. Он, наоборот...

Тут Игорь рассердился. Он заявил, что, по его мнению, выбирать портреты для кабинета – как-никак право само­го директора. И прикидывать, кто красовался бы на стене директорского кабинета, не умри Макаренко, – значит раз­водить антимонию и рассусоливать.

С этим Валерий был не согласен, но так как и сам не прочь был переменить тему разговора, то по возможности беззаботно (хотя и взяв сначала слово все хранить в тай­не) рассказал Игорю о размолвке с Леной.

Игорь не сразу отозвался: он, размышляя, выпятил, а за­тем закусил губу, повел перед собой невидящим взглядом, чуть сдвинул брови, и Валерию понравилась такая вдум­чивость – человек не пытался ответить с бухты-барахты.

Они дошли до магазина, в витрине которого из наклон­ной бутылки шампанского лилась в бокал витая струя. Жидкость в бокале искрилась и пенилась, но бокал не переполнялся, и это обстоятельство привлекало зевак, тщившихся найти разгадку чуда.

Только в магазине, приближаясь к прилавку с колбаса­ми – тучными, розовыми, обрамленными белым жиром, и темными, сморщенными, – Гайдуков вдруг спросил:

– Ты вообще-то ее целовал?

Валерий запнулся. Ему показалось, что это мог слы­шать молодой продавец в берете, орудующий чудовищным ножом.

– Да? – переспросил Игорь, уже получая в кассе чек и принимая сдачу.

– Вообще-то нет...

– А пробовал?

Игорь успел получить у продавца сверток, прежде чем Валерий выдавил:

– Нет...

– А объяснялся? Мне, когда я, помнишь, к тебе до­мой заходил, показалось, ты вот-вот... Дай-ка список.

В составленном девочками списке значились продукты, которые им с Игорем следовало приобрести в счет своего пая.

Валерий молча передал ему листок. Его коробило, что, расспрашивая о сокровенном, Игорь в то же время узнает цены, сверяется со списком, усмехается, глянув на реклам­ный плакат, где краб несет на себе банку со своими кон­сервированными родичами.