Чужой - Юргелевич Ирена

Тем временем Юлек вошел в калитку и идет по дорожке. Он старается держаться независимо и бодро, но Уля заме­чает, какая у него несчастная мордочка, как горестно опу­щены губы. Значит, и он не примирился с тем, что произо­шло, и он мучается. . . Уля чувствует, что этот мальчик, с ко­торым до сих пор у нее, собственно, не было ничего общего, становится вдруг ей очень близким.

— Ты одна? — спрашивает Юлек (доктора в это время обычно дома не бывает, но лучше все же проверить).

— Одна. Садись.

Уля кивает на старый диванчик около столика, но маль­чик, все еще не успевший опомниться от смущения, продол­жает стоять у порога. Оба не знают, что сказать, хотя ду­мают об одном.

— У меня есть для тебя канадская марка, — вспоминает Уля. — Я попросила у пани Цыдзик, ей сын из Канады при­слал.

Юлек исследует марку и деловито говорит, что может ее взять. Положил марку в записную книжку — и опять не знает, о чем говорить.

— Что ты будешь сегодня делать?

— Не знаю. Ничего.

— А где Мариан?

— Я с Марианом не разговариваю! — взрывается вдруг Юлек. Хватит с него этой дурацкой болтовни ни о чем! Сей­час он выложит все, что накипело на сердце! — Слушай, Уля!

— Ну?

— Зенека, наверно, кто-нибудь подговорил или заставил, правда? Ведь могло так случиться? — с надеждой допыты­вается он. — Правда ведь могло?

Ему так нужно, чтобы поведение друга оправдывалось смягчающими обстоятельствами! Уля, которая сперва было решила скрыть вчерашнюю встречу с Зенеком, тихо говорит:

— Зенек украл потому, что ему нечего было есть.

— Нечего есть? — В глазах Юлека испуг и удивление. — Как это — нечего?

— У него не было денег, чтобы купить себе поесть, — мягко объясняет девочка. — Ему не хватило, понимаешь, по­тому что он очень долго ездил.

— Откуда ты знаешь?

— Я с ним говорила. Он вчера вечером приходил сюда. Чтобы сказать мне это.

— Тебе? — Юлека охватывает горькая зависть. — Почему именно тебе?

Уля хорошо понимает, как ему обидно, и ей хочется уте­шить мальчика.

— Видишь ли, — говорит она тоном взрослого, рассуди­тельного человека, который терпеливо делится с ребенком своими догадками, — наш дом стоит немного в сторонке. К тебе он пойти не мог — его бы обязательно кто-нибудь за­метил.

— Это верно! — Лицо Юлека светлеет. — Если б он при­шел к нам, его бы увидели Квятковские. Знаешь, те, на­против.

— Конечно.

— И потом, он, наверно, не хотел встречаться с Мариа­ном, — рассуждает Юлек, качая головой в знак того, что поведение Зенека ему вполне понятно. И в нем снова закипает неприязнь к брату. — Вот я сейчас за ним схожу! — сердито объявляет он. — Пусть придет, пусть узнает!

— Зачем ему приходить? Ты ему сам скажи.

Нет, Юлек так не хочет. Мариан должен услышать это от Ули. Одним прыжком перемахивает он ступеньки и с треском захлопывает за собой калитку. Юлек очень спешит.

Через несколько минут он возвращается. Рядом неохотно шагает насупленный Мариан. Сначала он упирался, говорил, что нет, не пойдет. И лишь известие о том, что Уля виделась с Зенеком и знает что-то очень важное, заставило его спу­ститься с чердака.

Они как раз поднимались на террасу, когда за ними по­слышались торопливые шаги — это бежала Вишенка. Она тоже не находила себе места. Вчерашние события — суд над Зенеком, его уход с острова, осуждение, которое она читала в глазах Ули за то, что не встала на его защиту, — все это мучило девочку. Она не привыкла к тому, чтобы Уля ее крити­ковала, и сначала решила, что больше к Уле не пойдет. Но ей тоскливо было сидеть в одиночестве, да и долго дуться она не умела, и кончилось тем, что она прибежала мириться

с Улей.

— Ты знаешь, — крикнул ей Юлек, опережая осталь­ных, — Зенек вчера вечером приходил к Уле! Потому к Уле, — поспешил объяснить он, — что этот дом стоит на от­шибе, а у нас его могли бы увидеть.

— Правда? — изумилась Вишенка. — И ты с ним гово­рила?

— Да.

— И что, и что? — торопила она подругу, глядя на нее

с напряженным вниманием.

— Сейчас узнаешь! — враждебно сказал Юлек, который не мог просинь Вишенке ее поведения на острове.

Уля глубоко вздохнула, как бы боясь, что ей изменит го­лос. Потом, справившись с собой, сказала тихо и отчетливо:

— Зенек взял эти деньги потому, что был голодный. Ему не на что было купить себе поесть.

Юлек смотрел на брата. На лице Мариана отразилось какое-то колебание, но тут же оно снова стало упрямым и недоверчивым. Видно было, что он остался при своем мнении.

— Это не объяснение, — возразил он. — Растранжирил денежки, а когда ничего не осталось, взял и украл. Этак каждый имел бы право красть.

— А ты бы вытерпел без еды целый день, а то и два? — возмутился Юлек. — Ты от обеда до ужина вытерпеть не можешь!

— Знаешь что, не валяй дурака! — резко оборвал его Мариан.— Я серьезно говорю.

— Я тоже серьезно. Он же был далеко от дома. Что ему оставалось делать?

Вишенка нахмурилась. Что-то тут было не так, но что — она не могла сообразить.

— Погодите, — вмешалась она в перебранку братьев.— Ведь Зенек говорил, что отец дал ему денег на дорогу.

— Ну и что? — возразил Юлек. — Он дал ему дня на два, на три, а Зенек искал дядю больше двух недель!

— А зачем он его так долго искал? — раздраженно спро­сил Мариан. — Пусть бы не искал, никто его не заставлял.

— Тебе легко говорить! Как он мог возвратиться домой ни с чем, раз он решил этого дядю найти? Он должен был его искать, и все!

Рассуждения Юлека не подействовали на Мариана.

— Зенек не маленький, — сердито сказал он. — За воров­ство сажают в тюрьму, и он обязан об этом знать. А кроме того... — Мариан еще выше, чем обычно, поднял брови. Он говорил теперь медленно и с трудом, как бы давясь каждым словом: — А кроме того, из-за него. . . из-за него и мы. . . мы тоже крали!

— Мы крали? — поразился Юлек.

— А яблоки?

Юлек пожал плечами:

— Тоже мне воровство — яблоки!

— Не лучше всякого другого!

— Ну. .. — начала Вишенка. Она хотела сказать, что яб­локи это все-таки не то что деньги, и вдруг ей стало стыдно. Разве это оправдание?

— Я пошел, потому что хотел быть вместе с Зенеком, — неуверенно объяснил Юлек. Теперь он уже не нападал, а за­щищался.

— Все мы хотели быть с Зенеком, ясное дело, — хмуро сказал Мариан. — И это у него называется «спорт»! — вос­кликнул он. — Ничего себе спорт — по чужим садам лазить!

— Ах! — воскликнула Уля с необычной для нее горячно­стью.— Ну как ты не понимаешь? Ему не на что было купить хлеба. . . Поэтому он и яблоки...

— Откуда ты знаешь? Он тебе говорил?

— Нет, я сама догадалась.

— А я в это не верю. Когда мы приносили ему еду...

— Сколько там было — кот наплакал! — вставил Юлек.

— ... когда мы приносили ему еду, — продолжал Мари­ан,— то Зенек вел себя так, будто это его не касается. Никогда не поблагодарит, никогда ничего не попросит.

— А что, он должен был сказать: «Несите больше, мне этого мало»? Гордый человек никогда так не скажет! — воз­мущенно выкрикнула Вишенка.

И Уля тут же простила ей все ее грехи.

— По-моему, Зенек поступил глупо и неправильно, — не­умолимо стоял на своем Мариан. — Когда он увидел, что деньги на исходе, он должен был вернуться домой.

— Мариан, — проговорила Уля негромко, но с таким вы­ражением, что все на нее посмотрели, — у Зенека нет дома.

На террасе попарилась мертвая тишина. Все замерли.

— Я. . . прошептал Юлек. — Я не понимаю.

— А его отец? — тоже шепотом спросила Вишенка. — У него ведь есть отец?

— Отцу он не нужен, — ответила Уля.

«Отцу он не нужен»... Какие страшные слова! Конечно, и Вишенке, и Мариану, и Юлеку случалось слышать, как взрослые говорили о дурных родителях, о заброшенных, не­любимых детях, но сами они с подобными вещами не стал­кивались. Для них любовь родителей была чем-то само со­бой разумеющимся, как то, что после ночи наступает день, а после зимы — весна. Отец может сердиться, он может даже поступить несправедливо, но при этом он остается отцом! Л дом? Дома бывает весело и скучно, бывает хорошо, а бы­вает и плохо, но разве можно жить не дома? Из дому часто с удовольствием выбегаешь на улицу, уходишь, уезжаешь, но всегда возвращаешься, потому что это единственное место на земле, которое нельзя бросить совсем, как нельзя сбро­сить собственную кожу.