Белый шиповник. Сборник повестей - Алмазов Борис Александрович

- Пошли! - сказал охотник. - Сам-то ты небось меня рогатиной встретил. А барахольщиков-то чуток не пострелял? А?

- Так ведь это не со зла, а в защиту. А в скиту вообще, я думал, волки забежали…

- Пойдем! Нам ещё двадцать третий участок надо посмотреть. Что-то вчера там двое городских шныряли, не учинили бы беды какой!

Старик оттолкнулся палками и покатил под гору. Петька за ним.

Он бежал легко и сильно, выбрасывая вперёд палки, дышалось свободно, хвойный лесной запах бодрил.

- Замотал ты меня! - закричал Антипа. - Здоров ты на лыжах ходить. Становись первым, я отдохну.

Они поменялись местами. Теперь Петька шёл первым, а старый егерь бежал позади.

- Что, не любишь, когда на пятки наступают? - смеялся он. - А всё ж удивил ты меня с этой книгой! - прибавил он вдруг. - То вон как дрожал, а тут отдал! Удивительно…

- Ничего удивительного! - повернулся к нему Петька. - Это ж ваше!

- Да уж я и то гляжу, - примирительно сказал Антипа. - Хороший ты парень, Пётра. Я к тебе привык, знаешь…

Но в этот момент Петька ткнулся в какую-то проволоку грудью. Она сорвалась, резанула его по горлу. И в ту же секунду что-то свистнуло над головой мальчика. Падая, он услышал, как охнул Антипа. Когда Столбов вскочил, он увидел, что старик лежит навзничь. А из груди у него торчит, Петька не сразу понял что… Стрела? Что тут, индейцы? Большущая стрела, толщиной в два пальца с наконечником в мужскую ладонь, пробила ватник старика и глубоко вошла в грудь.

- Всё! - хрипло сказал Пророков. - Конец мне, Пётра!

- Что это? - испуганно выдохнул Петька.

- Самострел, - тяжело опуская веки, сказал охотник. - Браконьеры на лося ставили. Прощай, сынок!

- Антип Андреевич! Что вы! Антипа… - заголосил Петька, падая на колени. - Не умирайте! Не надо! Пожалуйста!

Он хотел вырвать стрелу, но вспомнил, что в “Трёх мушкетёрах”, как только вытаскивали кинжал из груди раненого, так фонтаном била кровь и тот испускал дух.

- Что же делать? Что делать? - причитал он, ползая на коленях.

- Ничего! - прошептал старик. - Ступай, сынок. Волки доделают.

- Нет! - закричал Петька. - Потащу вас! Не дам помереть. Не дам!

Он стащил с Антипа лыжи, пошарил в кармане, нашёл два гвоздя, этого было мало. Тогда он вернулся к той проволоке, что приводила в движение самострел. Раздирая кожу на ладонях, отломал несколько кусков. Потом без сожаления сломал свои лыжи и обломки их укрепил на лыжах охотника. Получилась волокуша.

- Антипа Андреич, помаленечку давай переползай! Дорогой мой, давай!

Старик со стоном перевалился на эту волокушу.

- Не дам помереть, не дам! - приговаривал Петька, впрягаясь в проволочную лямку.

Старик был страшно тяжёлым, а снег глубоким. Петька, опираясь на лыжные палки, тянул и тянул вперёд. Он не помнил, сколько он шёл. Сердце у него колотилось где-то в ушах, голова раскалывалась от боли, а дышать было так трудно, словно он дышал огнём.

- Ничего, ничего! - приговаривал он во время остановок, растирая старику побледневшие щёки. - Не дам помереть! Не дам!

Старик был в полузабытьи, он иногда что-то говорил, просил оставить его. Потом стал называть Петьку разными именами.

- Матвеюшка, - шептал он, - сильный ты у меня какой! Серёженька мой!

Петьке хотелось кричать от этой путаницы: старик называл его именами своих погибших сыновей. Ему казалось, что идёт он очень давно. Что вообще всё давно кончилось. Что не было ни города, ни школы, а всегда был этот лес и проволока, готовая вот-вот распилить его пополам…

Он не знал, сколько часов он шёл. Но когда лес вдруг кончился и Столбова ослепил свет тракторных фар, он уже не мог ничего вымолвить и очнулся только в бараке мелиораторов.

- Ну, паря, - говорил, растирая его, милиционер. - Ты никак двужильный… В старике килограмм девяносто, а ты его шесть километров волок.

В бараке были какие-то люди с ружьями. Доктор в халате. И радист кричал в микрофон:

- Да! Да! Значит, сначала примете раненого, а потом вертолёт верните. Да, он нужен для облавы. Охотники собрались. Да, двадцать семь человек! Вооружены! От райцентра идёт вездеход! Из лесничества передали: егеря уже прочёсывают лес…

- Жив Антипа Андреич? - спросил Петька.

- Теперь-то выживет! - ответил врач.

Глава заключительная

БЕРЕГИ ЧЕСТЬ СМОЛОДУ

А может, всё это приснилось? И не было ни леса, ни старого егеря, ни Кати… Петька стоит у стола. А ребята говорят обидные слова.

- Врун! Врун! - кричит Васька Мослов. - Систематически обманывает коллектив!

Пионерский сбор с обсуждением беззастенчивого вруна Столбова состоялся в первую неделю третьей четверти. И всё происходило так, как и предполагал беззастенчивый врун. Только отца не было на обсуждении и мама не смогла прийти: у неё “полетела” какая-то установка - и она задержалась на работе.

А тут ещё на обсуждение пригласили учителя литературы Бориса Степановича, единственного учителя, который относился к Петьке серьёзно и даже один раз его хвалил за фантазию и находчивость. Но Петьке от того легче не было.

Петька смотрел на бушующий негодованием класс, и ему казалось, что ребята говорят не о нём.

- Ребята, - сказал Петька, - я теперь совсем другой. Тут так много всего за каникулы произошло! Я совсем переменился, честное слово.

И он начал рассказывать про болото, про скит и про книги… Сначала его слушали завороженно. У второгодника Сапогова прямо глаза на лоб вылезали и рот открывался так, что казалось, он нижней челюстью парту зацепит. Но когда Петька стал рассказывать, как он тащил Антипу шесть километров, Борис Степанович - сам Борис Степанович! - покачал головой и сказал:

- Нет, Столбов, ты неисправим!

- Староверский скит! Ха-ха-ха! - захохотал второгодник Сапогов. - Вот умора! Деревянное царство!

И вслед за ним захохотал весь класс. Даже Панама смеялся! Даже Маша Уголькова! Даже Борис Степанович!

Петька смотрел, как дёргаются и багровеют от смеха ребята, как Сапогов, дубина Сапогов, валится от смеха с парты, и вся эта картина заволакивалась у него туманом. И класс стал стихать. Потому что увидел, что признанный классный шут и клоун, врун Столбов… плачет. Это было так неожиданно, что класс растерялся. И никто не задерживал Петьку, никто не побежал за ним, когда он взял портфель и медленно вышел из класса.

Он шёл длинным коридором, и ему хотелось назад в деревню, туда, где он был нужен. Где никто не смеялся его рассказам.

Он очнулся, когда за плечи его обнял Борис Степанович.

- Петя, сказал он. - Неужели ты говорил правду?

На этот вопрос Петька мог только шмыгнуть носом.

- Это поразительно! - взъерошил себе волосы учитель. - Ты первый раз говорил правду - и тебе не поверили.

- Это нормально! - сказал Петька. - Береги платье снову, а честь смолоду… Фольклор.

- Петя, ты извини меня.

И Петька простил учителя, и всех ребят, и даже Ваську Мослова, потому что он был добрым человеком. А дома его ждала бандероль. Когда Петька разорвал упаковку, он увидел знакомую ему книгу в кожаном переплёте. “Неужели Антипа Андреич умер?” - было его первой мыслью, и сердце его оборвалось. Но тут же он увидел чёткую подпись на конверте: “Пророков” и облегчённо вздохнул.

“Дорогой Пётр Михайлович! - начиналось письмо. - Во первых строках письма кланяются тебе твои любящие бабушка, дедушка, Катя…” Дальше шло бесчисленное перечисление имён Катиных братишек, мелиораторов, лесоустроителей, егерей, милиционеров, бригадиров, трактористов. И Петьке вдруг показалось, что все они вошли в его комнату. И стоят, улыбаются, похлопывают его как равного по плечам, угощают семечками.

“…Все желают тебе здоровья и успеха в учении, а также ждут на летние каникулы, поскольку осушение идёт вовсю и каждые руки на счету. Сообщаю также, что после заживления раны поселился я у Клавдия на отдыхе. Чему очень рад. Катерина Стамикова навещает нас каждое воскресенье, как только из интерната приезжает. Про свои дела она напишет тебе особо.