Мыс Раманон - Ткаченко Анатолий Сергеевич

Выпал первый ровный снежок. В лесу сделалось тише, просторнее: звери таились, привыкая к зимней жизни. Фифли побежал к логову человека и еще издали услышал частый, отрывистый лай. Такого голоса никто из лесных жителей не имел. Фифли догадался: лаяла собака, друг человека. Дождавшись полной темноты, Фифли осторожно подобрался к деревянному жилищу. И опять у него подня­лась дыбом шерсть от страха и враждебности: блескучий глаз теперь излучал острый свет, а внутри логова было не­выносимо ярко, красно — там пылал жаркий костер, вы­пуская дым сквозь старое корьё крыши. Фифли подумал, что человек сгорел в таком жилище, потому и собака лаяла, но тут же увидел человека: длинный, на двух ногах, в глад­ких кожах, наросших одна на другую, с круглой лысой го­ловой и не звериными, ласковыми глазами; передние лапы у него болтались просто так, без дела, все хватали что-то, суетились, и Фифли хотелось, чтобы человек успокоил их, став, как полагается всем существам, на четыре лапы. Снаружи вбежала собака — лохматая, черной масти, с отвислыми ушами, коротеньким хвостом; легла у самого огня, прижмурила человеческие глазки; она была совсем не похо­жа на волка (зря болтали, что собака — прирученный волк). На стене висела железная палка, не страшная на вид, но железная...

Долго Фифли лежал в зябком оцепенении, не имея воли отвести взгляд от красного глубокого провала в стене, по­забыв, зачем он пришел сюда. Он начал понемногу замерзать, когда сверху упал ком снега, испугал его. Фифли вскочил, припомнил то, что было обдумано им, решено за­ранее: надо протоптать тропу от логова человека к логову медведя. У собаки — знал Фифли — хороший нюх, утром она станет на свежий след и приведет своего двуногого хозяина к Хозяину леса.

Всю ночь Фифли бегал от жилища человека к берлоге медведя, пробил в тонком снегу тропку до самой земли, обломал кое-где ветки, натрусил своей шерсти. Перед тем как спрятаться в нору он, поднатужившись, крикнул соро­ке, дремавшей на сосне в ожидании новостей:

— Человек убьет медведя! Я приказал человеку!

Фифли сразу уснул, но спал настороженно, ловя звуки, шорохи. В глубине леса возник частый, задыхающийся лай собаки, раздался выстрел, хриплый рев поколебал землю, еще выстрел. И — ледяная тишина. Фифли зарылся в сухую траву, прикрыл лапами уши, уснул — как умер. Очнулся он через сутки, выглянул из норы, чтобы посмот­реть погоду, и сразу услышал:

— Мудрый, великий Фифли победил Хозяина! Фифли самый сильный на земле! Слава нашему Фифли!

Сороки, сойки, вороны и всякая другая птичья мелочь черными тучами носились над лесом, дико выкрикивали эти слова. Поляна была истоптана звериными следами, а у самой норы Фифли обнаружил кедровые орехи, моро­женые ягоды, сухие грибы.

Скоро наступила зима, завьюжила троны, заледенила ручей, усыпила деревья. Трудно стало птицам и зверям добывать пищу; лес притих, чутко прислушиваясь к своей дрёме, лишь клесты суетливо расклевывали сосновые шишки, осыпая шелухой сугробы. Но Фифли жилось легко. Все так же у своей норы он находил еду, и незачем было ему грызть горькую таловую кору. Он растолстел, едва помещался в норе, хотя гулял много, даже в лунные ночи: какие-то звери протаптывали ему тропки, охраняли поля­ну, сидя в кустах. А когда ему надоела зима, захотелось зеленой травки, он сказал зябнувшим на еловых ветках галкам: «Оповестите всех — будет весна!» Галки понесли над лесом радостную весть, и весна наступила.

Незабываемая для Фифли весна.

Погожим ранним утром к поляне пришли все крупные и мелкие жители леса, прилетели птицы. Толпа зверей и пернатых заняла пространство от ручья до болота, от горы до оврага. На каждом пеньке, любой ветке, сырой кочке кто-нибудь сидел или стоял. Но было тихо, молчали даже сороки. И в этой тишине почти воздушными шагами к норе Фифли приблизились старый медведь и седой волк. В знак покорности и почтения они подогнули передние лапы, преклонили головы. Послышался негромкий басок мед­ведя:

— Великий Фифли, прости и пожалей нас. Мы призна­ем твою власть, будем покорны тебе.

Волк проскулил по-собачьи:

— Мудрый Фифли, мы хотим пригласить тебя в лучшее место, на лучшую поляну. Мы построили для тебя жилье. Не откажи нам, Владыка.

Ничего такого Фифли, конечно, не ожидал и, по привычке, глубже спрятался в нору. Но звери не уходили. Фифли слышал тяжкое дыхание медведя, сопение волка, пугал себя их клыками, жадностью к мясу и вдруг понял, что он не боится их. Они не тронут его, потому что сами испуганы.

— Покажись нам, о Фифли! — попросил медведь.

«Сейчас или никогда, — решил Фифли. — Они пришли, приползли, прилетели... Им нужен Владыка. И не беда, что я уродец. Они ослепли, увидят то, что захотят. — Фифли почистил коготками шерсть, умыл подушечками лап рыль­це. — Мне надоела эта гнилая поляна. Я умнее их. Я не ви­новат, что они таким меня уродили».

Рассерженный и взъерошенный, Фифли выбрался из норы.

Наступила жуткая тишина — кажется, замер воздух, остановилось в соснах низкое солнце, заледенела роса. А потом пронеслось легкое шуршание, колыхнул траву протяжный вздох и возникла приглушенная толчея, всхли­пы, писк, рычание: звери придвигались, чтобы увидеть Фифли. Птицы сорвались с ветвей, немо закружили над поляной, прикрыв небо. Стало тревожно, сумеречно. Ни­чтожность Владыки породила ужас перед его могуществом.

Медведь припал к земле, положил голову на вытянутые лапы, молча предлагая Фифли свою спину. Фифли излов­чился, прыгнул медведю на холку, вцепился коготками в загривок. Медведь осторожно поднялся, тихо пошел, при­норавливаясь к седоку, и скоро мягкими прыжками он несся меж деревьями, перемахивал ручьи, взбирался на склоны сопок. Следом едва поспевал волк, за ним, растя­нувшись по лесам и долинам, двигалось великое множество зверья. В небе, указывая путь, летели птицы. Падали деревья, грохотали, срываясь в бездны, камни, слышались крики гибнущей под ногами мелкой живности... Все подня­лось, бурно устремилось к новой небывалой жизни.

На исходе какого-то дня Фифли увидел впереди зеле­ную, сверкающую родниками, в россыпях ярких цветов долину. От нее веяло теплом, мирной тишиной; роскошные деревья были отягощены спелыми плодами. «Здесь! Здесь мне нравится!» — захотелось крикнуть Фифли, но медведь, замедлив бег, сам повернул к долине, прошел, не сминая травы, по ее пестрым лугам и остановился под широколи­стым деревом, шатром накрывавшим землю. В стволе де­рева Фифли увидел сухое, опрятное дупло, перед дуплом был пенек, гладко срезанный, вроде пьедестала, у пенька — ровная, с маленькой ковровой травкой кочка, на которой лежали свежие ягоды, орехи, белые коренья. Две юные серенькие зайчихи появились из-за дерева и, опустив глаз­ки, застыли возле пенька.

Медведь припал к земле, положив голову на вытянутые лапы, и Фифли прыгнул на пенек. В ветвях дерева хором запели что-то нежное и величественное маленькие розовые птички, а по сторонам дерева, возникнув тенями, сели на хвосты два матерых волка. Медведь удалился на окраину поляны, где зияло в огромном дереве черное дупло; все другие звери остались за пределами дивной долины.

Фифли легко принял новую жизнь.

У него было много вкусной еды, мягкая постель, ла­сковые зайчихи, которых он очень полюбил. Каждое утро к пеньку почтительно приближался медведь, говорил одно и то же: «Звери довольны, сыты, славят владыку Фифли». Незачем стали ночные прогулки, Фифли спокойно спал даже в росные лунные ночи, нравилось ему и днем, если было знойно, поваляться в прохладном дупле. На пеньке он восседал по утрам да в тихие вечера, строго озирая долину, слушая журчание родников, пение розовых птиц.

Как-то раз вздумалось Фифли сходить в ближнюю ро­щицу, посмотреть, что за лесной крикливый народец оби­тает там. Он спрыгнул в мягкую траву, заковылял по­тихоньку, разминая лапки. Но тут же, сорвавшись с наси­женных мест, встали перед ним два мрачных волка, позади заверещали, прося Фифли вернуться, зайчихи. И он влез на свой надежный пенек, радуясь, что звери так бдительно оберегают его жизнь.