Обыкновенные девчонки (сборник) - Ильина Елена Яковлевна

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154

— Правда, справедливая, — сказала Зоя Алиева.

— И даже очень! — подтвердила Настя. — Вот, например, сегодня она вызвала к доске Нину Зеленову. По арифметике… Придиралась она к тебе, Нина? Скажи прямо.

— Ни чуточки не придиралась, — ответила, густо краснея, Нина (от застенчивости она обычно молчала, а если ее о чем-нибудь спрашивали на людях, краснела до корней волос).

— Ну вот, — сказала Настя, обращаясь к Надежде Ивановне. — Видите?

Надежда Ивановна обернулась к Кате:

— А ты как считаешь, Снегирева?

— Я тоже так считаю, — сразу ответила Катя. — Анна Сергеевна строгая, но справедливая. Вчера, когда мы с Аней были у Людмилы Федоровны…

— Вы были у Людмилы Федоровны? — разом заговорили девочки. — Что ж вы ничего не рассказали?

— Да мы еще не успели.

— Самое важное — не успели!..

— Тише, девочки! — остановила их Надежда Ивановна.

И когда стало тихо, спросила:

— Ну и что же, Катя, как чувствует себя Людмила Федоровна?

— Не очень хорошо…

— Не очень? А спрашивала она вас о том, что делается в вашем классе?

— Спрашивала, — тихонько ответила Катя и почувствовала, что краснеет сильнее, чем Нина Зеленова. — Только Людмила Федоровна не говорит, а пишет. В блокноте.

— Что же вы ей рассказали?

— Все!

Катя подняла голову и, глядя Надежде Ивановне прямо в глаза, сказала, как была огорчена Людмила Федоровна, как бранил их Петр Николаевич и как на площадке лестницы они с Аней дали друг другу честное пионерское, что теперь у них все пойдет по-другому…

— А сегодня я извинилась перед Анной Сергеевной, — решительно добавила она, — потому что… один раз… — но тут ей стало очень трудно говорить. А говорить надо было: Надежда Ивановна и Оля выжидающе смотрели на нее. Катя наморщила лоб, облизала сухие губы и продолжала через силу: — Потому что я один раз… сказала Анне Сергеевне грубое слово. То есть не то что грубое, а то, что не должна была говорить. В общем, обидела ее. Ну вот я и попросила у нее прощенья. Это было мне очень трудно.

— Я понимаю, — серьезно сказала Надежда Ивановна, и Кате показалось, что голос у нее сделался какой-то особенный — мягкий, добрый.

Теперь самое трудное было уже позади. Катя тряхнула головой и перевела дух.

— Анна Сергеевна сказала, что не сердится, — продолжала она, — но в классе у нас еще очень беспокойно, и мы никак не можем сделать, чтобы все сразу стало как следует.

— Сразу ничего не делается, — чуть улыбнувшись, проговорила Надежда Ивановна.

— Уж и не знаю, — Катя горестно и задумчиво покачала головой. — Наверно, не делается. Право, Надежда Ивановна, уж теперь мы все хотим, чтобы в классе у нас был порядок, а на уроках отчего-то делается все шумней и шумней. Вот и сегодня мне попало, потому что я все время говорила «тише», а новой учительнице показалось, что я больше всех верчусь и болтаю. Я хочу, чтобы было лучше, а выходит хуже!

Катя с обидой поглядела вокруг, как будто именно те девочки, которые тут сидели, были виноваты, что все выходит не лучше, а хуже.

— Понятно, — кивнула ей Надежда Ивановна. — На уроке никогда не нужно говорить «тише». От этого только получается больше шуму. Пусть во время занятия каждый следит за собой. А после уроков, на переменах, пожалуйста, — можете и пробрать кого следует.

Надежда Ивановна подумала немножко и продолжала:

— Вы должны понять вот что. Анна Сергеевна никого из вас еще почти не знает. Так же как и вы ее. Но пройдет еще неделя-другая — и она узнает вас ближе и разберется, кто как учится, кто хочет учиться, старается, а кто — нет. Одним словом, она присмотрится к вам, поймет каждую из вас. Ведь подумайте сами: не могла же она за несколько дней узнать вас так, как узнала за несколько лег Людмила Федоровна! И вы еще должны понять, что если уж взрослый человек не может сразу разобраться в людях — даже и в маленьких, — то тем более не можете вы, дети, сразу узнать и оценить взрослого человека. Понятно?

— Понятно! — звонко откликнулись девочки.

Раскатистый, всюду слышный звонок ворвался в комнату, и сразу же все встали.

— Ну вот что, — торопливо сказала Надежда Ивановна. — Надо будет на днях устроить сбор отряда и всех подтянуть. А пока — что сможете, сделайте сами. Поговорите с подругами серьезно. Как члены совета отряда. И поскорее. Не откладывайте в долгий ящик.

— Жалко, что сегодня не удастся, — сказала Оля. — У меня, как назло, шесть уроков.

— Это ничего, пусть девочки пока поговорят с отрядом сами.

Катя так и встрепенулась:

— Ага, Стелла! Вот видишь! А ты не хотела…

Стелла ничего не ответила и только пожала плечами.

Надежда Ивановна искоса посмотрела на обеих девочек, а потом на Олю. Оля чуть заметно кивнула головой.

— Ну, — сказала Надежда Ивановна, — идите в класс, да поторапливайтесь, а не то на урок опоздаете.

Слегка подталкивая друг друга в дверях, девочки вышли из комнаты и пустились бегом по коридору, уже почти совсем опустевшему.

Честное пионерское

— Девочки, сейчас же положите сумки! Наташа и Аня, станьте у двери. Никого из класса не выпускать! Звеньевые — к звеньям!

Так командовала Катя, перебегая от парты к парте после того, как Анна Сергеевна вышла из класса. Сегодня учительница ушла раньше своих учениц, потому что спешила в другую школу — к мальчикам. Она поручила Зое Алиевой последить за тем, чтобы все спокойно разошлись по домам. Но Катя никого не выпускала.

— Зоя, подожди немножко, — говорила она. — Наташа и Аня, держите дверь крепче.

Никто не мог понять, в чем дело, кроме членов совета отряда и звеньевых, побывавших на большой перемене у Надежды Ивановны.

— Да что случилось? — спросила Наташа у Ани, которая уже стояла у дверного косяка, как солдат на часах.

— А вот увидишь, — ответила с таинственным видом Аня, хотя сама не знала ровно ничего. — Ты только никого из класса не выпускай!

И она изо всех сил вцепилась в медную ручку двери.

А Катя уже стояла возле учительского стола.

— Девочки, нам надо сказать вам что-то очень, очень важное! — почти кричала она, ударяя ладонью по столу. — Кто там шумит? Успеете сложить книжки. Стелла, выходи сюда! Начинай!

— Да что ты ко мне пристала? — с досадой сказала Стелла и, нахмурив тоненькие черные брови, сердито посмотрела на Катю. — Почему это непременно я должна начинать?

— Потому что ты председатель совета отряда.

— Так ведь сегодня у нас нет сбора, а так — простой разговор. Можешь говорить сама.

— И буду. Сама все скажу, если ты такая… такая…

— Какая «такая»?

— Не знаю. Это сейчас все равно… Девочки! Людмила Федоровна на нас очень сердится. Мы ее подвели!

По классу словно ветер пробежал.

— Как это — подвели? Когда? Чем? — заговорили все сразу. — Почему ты знаешь, что она сердится?

— А мы с Аней вчера вечером были у нее. И вот, когда она узнала, как мы встретили Анну Сергеевну, она чуть-чуть не заплакала.

И Катя принялась рассказывать.

Но говорила она теперь совсем не так, как на большой перемене, когда ее расспрашивала Надежда Ивановна.

Ведь Надежда Ивановна, хоть и носит красный галстук и лучше всех разбирается в пионерских делах, все-таки не пионерка, не ученица четвертого класса. Она — большая, а большим интересно только самое главное. И времени тогда было маловато, всего каких-нибудь пятнадцать минут. А теперь никто Катю не торопил — уроки кончились, да и девочкам, конечно, хочется узнать все подробно.

И она рассказала по порядку, как они пришли, позвонили, как увидели в передней огромные меховые сапоги — унты, как их встретила Людмила Федоровна, как разговаривал с ними Петр Николаевич. Одним словом, рассказала все-все как было.

Девочки слушали, затаив дыхание.

— Неужели он так и сказал: «Зря вы ее любите, она плохая учительница»? — с негодованием спросила Валя Ёлкина. — А она что же?

— Да ничего. Ведь ей и говорить-то не позволяют. Написала что-то у себя в блокноте, а он и читать не стал.

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154