Увидев секретаря райкома, он сказал как бы шутя, но все же с некоторой настороженностью:
— Здравствуйте! Тут, я вижу, большое начальство собралось. Как мое, так и районное.
Он озадаченно смотрел на Инну, а в это время ребята спрашивали его:
— Данила Акимович, ну как с марганцем?
— Данила Акимович, нашли чего? Глебов представил ему Инну. Он осторожно взял в свою большую руку хрупкую руку Шапошниковой.
— Здравствуйте! Очень приятно! — сказал он и обратился к Глебову: — Зря только бензин пожгли. Понимаете, смотрел я однажды на карту нашего района и заинтересовался: почему ручей Черный называется Черным?
— Ну, и что? — спросил Глебов.
— Ну, и вспомнил я, как в областном геологическом музее видел образец марганцевой руды. Это такой конгломерат, понимаете ли, состоящий из гальки, как бы сцементированной окисью марганца. А окись марганца — она ведь черная. Вот и зародилась у меня мыслишка проверить этот Черный ручей.
— Ну, и как? — снова спросил Глебов.
— Вот мы и совершили небольшую экскурсию к этому Черному ручью. Только туда на лодке не пробиться: сплошные завалы. Надо пешую экспедицию организовать.
Тут Иван Карпович Лыков заговорил вдруг громко и решительно:
— Извините, что перебиваю, но Инну Сергеевну интересуют несколько иные вопросы, чем окись марганца. Поэтому прошу вернуться к моему костру.
Данила Акимович и Федор Болиславович озадаченно посмотрели на секретаря райкома, но тот лишь молча кивнул.
Глава XXIX
Через несколько минут четверо взрослых разместились у костра Лыкова. Инна видела открытое и неглупое лицо Бурундука, видела, как встретили его ребята. Все это очень не вязалось с тем, что она испытала в Иленске. Стало не по себе и Глебову. Он сосредоточенно молчал. Бурундук чувствовал, что секретарь и корреспондент приехали не с добром, но не подал вида, что обеспокоен. Он обратился к учителю:
— Болиславович! У тебя ночные дневальные всегда с оружием сидят?
— Всегда с оружием. А что?
— Да в здешних краях Хозяин объявился. Как бы к нам не забрел.
— Видел кто?
— Самого не видели, но лежку видели и помет видели.
— Ладно. Учтем.
Разговор оборвался, но его решила поддержать Инна. Она спросила Лыкова, почему он свою палатку поставил так далеко от остальных.
— Для тишины, Инна Сергеевна, — ответил Иван Карпович и в свою очередь обратился к Инне: — Ну, так что ж, давайте, Инна Сергеевна, повторите товарищу Бурундуку, что вам про него наговорили.
Инна потупилась.
— Знаете… мне, право… право, как-то неловко. Глебов нахмурился.
— Ну, уж это вы оставьте, Инна Сергеевна. Вам не было неловко, когда я согласился потерять с вами субботу и воскресенье, вам не было неловко, когда вы товарища Лыкова чуть до инсульта не довели… В конце концов, надо же объяснить, зачем мы собираемся товарища Бурундука на пару деньков увезти.
При этих словах Федор Болиславович резко выпрямился.
— Это в каком смысле — увезти?
— Сейчас узнаете, — Глебов снова обратился к Инне: — Так вот, Инна Сергеевна, мы ждем.
Инна вынула из кармана платочек и стала протирать им уголки глаз. Лицо у нее было такое несчастное, что Глебов сжалился над ней.
— Ладно! Я сам расскажу, а вы поправляйте меня, если я где ошибусь. Начнем с того, что Данила Акимович, по словам его учеников, законченный алкоголик.
— Что-о? — закричал Федор Болиславович и вскочил.
Бурундук остался сидеть.
— Так-так! Интересно, — негромко сказал он. Словом, Инна и Глебов пересказали все, о чем недавно услышал Иван Карпович. Бурундук по-прежнему был внешне спокоен и только изредка вставлял:
— Так-так! Ну-ну!
Зато Федор Болиславович бегал вокруг сидящих у костра и, не стесняясь присутствия начальства, выкрикивал:
— Ну, пррррохиндеи! Ну, шарлатаны! — Когда же речь зашла об операции «Капроновый чулок», он остановился напротив Инны и заколотил себя кулаком в грудь. — Да я же сам, Инна Сергеевна, сам на них с чулком на голове выскакивал, чтобы эту окаянную Мокееву спасти!
От такого заявления Инна оторопела, а учитель еще немного побегал и остановился на этот раз перед секретарем.
— Не, товарищ Глебов! Я Луизу Мокееву знаю, она девочка хорошая, она сама и не подумает, чтобы на Данилу Акимовича клеветать. Если она и пошла на это значит, под давлением, под очень большим давлением, скорей всего под угрозами. А вот ее папаше товарищу Мокееву (Луиза не в него пошла) было бы очень приятно, чтобы Бурундука в газете ославили. Не вышло в районной, так бери выше: в областной!
— Позвольте! — вмешался Лыков. — А под чьим же давлением моя дочь лгала на Бурундука перед корреспондентом областной газеты?
И тут заговорила Инна:
— Извините! Но ведь никто не знал, что я из газеты.
— Что? — Федор Болиславович продолжил было свой путь вокруг костра, но остановился, словно на что-то наткнулся.
— Никто не знает, — повторила Инна. — Кроме Бориса Евгеньевича. А я ему об этом сказала только вчера.
Федор Болиславович строго уставился на Инну.
— Извините! А позвольте спросить, почему вы расспрашивали малолетних детей, а сами не сказали им, кто вы такая?
Инне пришлось объяснить, как после разговора с Альбиной и Демьяном она еще по дороге из аэропорта решила прибыть в Иленск инкогнито и даже не останавливаться в гостинице, чтобы не показывать своего командировочного удостоверения. Рассказывая о своей конспиративной деятельности, Инна снова вынула платочек и поднесла его к глазам, и тут даже свирепый Федор Болиславович смягчился:
— Ну, ясненько: эти прохиндеи вас за кого-то другого приняли. — Он обратился к Бурундуку: — Так что, Данила Акимович, ты поезжай с товарищем Глебовым и с товарищем корреспондентом, расследуй всю эту заваруху, а я пока тут за всем погляжу. Надеюсь, райком тебя денечка через два обратно доставит.
— Обещаю, — сказал Глебов. Он вдруг повалился на спину, подложил ладони под голову и затрясся от беззвучного смеха.
— Вы чего? — спросил его Федор Болиславович.
— Как «чего»? Думаете, часто секретарям райкомов приходится распутывать такие детективные истории?!
Глава XXX
В воскресенье в доме Мокеевых томились два узника. Накануне Павел Павлович доставил Леньку с Луизой в Иленск, и над ними тотчас учинили суд. Председателем суда был сам Мокеев, его членами — Полина Александровна и мать Луизы Мария Васильевна,
— Первый вопрос заключается в чем? — заговорил Мокеев. — Вот этих надо изолировать от других элементов хотя бы до понедельника. А там, я надеюсь, прокурор разберется и привлечет Чебоксарова к настоящей ответственности.
— Я уж свою изолирую, — процедила Мария Васильевна. — Неделю из дома не выйдет.
— А я тебе помогу. Завтра воскресенье, ты иди по магазинам или еще куда, а я посторожу. Буду художественную литературу читать, а она пусть сидит в этой же комнате и вникает в свои поступки.
Но тут Хмелева объявила, что ей завтра снова на дежурство и Леньку сторожить будет некому.
— Ну, повешу я замок на веранду, — сказала она, — так он в окошко удерет. — Она вдруг обратилась к сыну: — Лень! Может, твоему честному слову поверить? Даешь честное слово, что не убежишь?
— Не дам, — твердо ответил Ленька. Он ненавидел сейчас Мокеева, и понимал, что должен предупредить ребят: мол, «эта самая» вовсе не невеста Акимыча, а, наоборот, корреспондент областной газеты.
Полина Александровна развела руками:
— Ну вот! Слышали?
— Этот вопрос мы решим таким образом, — сказал Мокеев. — Вы, Полина Александровна, утречком доставляете вашего сына к нам, и они будут вдвоем сидеть у меня. Всякие разговоры будут запрещены. Могут книжки читать, но только учебники, а не какие-нибудь «Томы Сойеры». Питанием его обеспечим. После этих слов Мария Васильевна заметно помрачнела, а Луиза, словно на уроке, подняла руку. Она была зла на отца не меньше Хмелева.
