Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 164
Мы весь вечер готовили яхту к выходу, а следующий день провели в море. Ветерок был так себе, небольшой, но все же плавание оказалось интересным. Особенно для меня, для человека, который бывает у моря неделю в году. К вечеру около десятка крейсерских яхт оказались недалеко друг от друга, когда шли от Херсонесского маяка в порт. Ветер перешел к норд-весту, сделался покрепче, и парусники, обгоняя друг друга, полетели к гавани мимо всех бухт Гераклейского полуострова: Казачьей и Камышовой, Круглой и Стрелецкой, Херсонесской и Карантинной… Море было очень синее, небо чистое, на волнах появились гребешки, чайки поворачивались клювами к ветру и останавливались в его потоках. А яхты набирали скорость. Рядом с нами мчался громадный двухмачтовый «Орион». Юрос, прочно расставив тощие ноги, стоял на носу и снисходительно махал "Ориону"…
Во время плавания тревожные мысли о Сандалике у меня рассеялись. На следующий день тоже некогда было беспокоиться, хватало других забот. И волноваться я начал уже на подходе к вокзалу. Опять стал думать: а вдруг не придет?
Конечно, так и получилось: была ровно половина седьмого, а Сандалика на платформе не оказалось. Закон "всемирного невезения" вступал в силу.
Люди шли от троллейбусной остановки на платформу через мост над рельсами. Несколько раз я обрадованно вздрагивал, когда между прутьями перил мелькали коричневые ноги, а над поручнями проносилась голубая рубашка и светлые растрепанные волосы. Но это были просто похожие на Сандалика мальчишки. Много их таких…
До отхода осталось десять минут. Потом восемь.
Семь… Тут я впервые чертыхнулся. Вполголоса, но от души. Иногда это действует на "всемирное невезение" как заклинание.
…Сандалик появился не с моста, а откуда-то сзади. С частым топотом и сбитым дыханием. Встал передо мной встрепанный и виноватый, быстро проговорил:
— Здрасте… Извините, пожалуйста. Ой…
— Ох и мчался ты, — сказал я радостно. — Что-нибудь случилось?
— Да… Нет… Я из-за Люськи задержался, это сестра моя. Ух, я ей потом еще скажу…
— Не пускала? — посочувствовал я. А сам все радовался, что он прибежал.
— Я к ней на минутку зашел, — объяснил Сандалик, — она говорит: "Посиди с Тарасиком, я на пять минут в магазин сбегаю". Я говорю: "Я опоздаю". А она: "Я мигом, честное слово…" Еще слово дает! Ушла в магазин, а там очередь. А Тараса ведь не бросишь, ему год всего…
— А что это за личность — Тарас?
— Люсин сын…
— Значит, ты дядюшка!
— Да… — Сандалик заулыбался… И снова стал серьезным: — Вот книга. Спасибо.
Сандалик протянул книгу двумя руками. Очевидно, ее возвращение было для него важным событием. Он к нему подготовился специально: потрепанную обложку обернул чистой газетой "Слава Севастополя" и сам выглядел понаряднее — рубашка поглажена, вместо растоптанных сандалет — новые кроссовки. Только вся эта нарядность скособочена и встрепана от спешки.
— Много успел прочитать?
— Почти всю. Только приложение не успел. Да там уже не так интересно… — Сандалик помолчал и сказал потише: — Жалко того юнгу на "Везуле"…
— Да… — сказал я. И почему-то опять кольнула тревога за Сандалика.
А он отцепил от рубашки серебристый значок и протянул на ладони.
— Возьмите…
Это был значок из серии "Бастионы Севастополя" — "Четвертый бастион". Я взял, мельком пожалев, что не Шестой.
— А у меня и подарить тебе нечего.
— Да ну, дарить еще мне… — смутился он.
— Я тебе свою книжку пришлю. Скажи адрес. — Я вытащил блокнот и ручку.
— Давайте, я сам напишу.
Он принялся писать в блокноте и от усердия водил кончиком языка по пухлым губам. Я слегка нервничал: объявили, что до отхода поезда две минуты. Но сказал спокойно:
— А ты мне письмо пришли, ладно?
— Ладно. Только адрес тоже дайте…
У меня в кармане лежала визитная карточка, но я не решился дать ее Сандалику. Показалось, что она — глянцевая, солидная, «взрослая» такая — отгородит меня от мальчишки. И я торопливо начеркал адрес на листке.
— Не потеряй.
— Нет, что вы… — Он зажал бумажку в кулаке. И вдруг сказал: — А Казачья бухта в самом деле та, за Камышовой. Туда «Везул» и выбросило.
— Да. Зато насчет памятника ты прав.
Сандалик кивнул и потупился. Сказал шепотом:
— Только я не знаю, что делать.
— И я не знаю… В бронзе отлито, не исправишь так просто.
Сандалик свел выгоревшие брови и хотел что-то ответить, но радио громко заиграло "Прощание славянки". Под этот марш поезда уходят из Севастополя…
Мимо вагона проплывали белые дома на берегах бухт, корабли, маяки, портовые краны. Уходил назад Севастополь, и ничем нельзя было заглушить печаль расставания с этим городом.
Я смотрел на берега, на суда, на вечернюю воду, но до сих пор словно видел в то же время перрон и Сандалика. И думал, что вот прибавился еще один к сотням моих знакомых ребят — тем, кто подсказал мне многие повести и рассказы.
Впрочем, в тот момент я еще не знал, что буду писать о Сандалике. Казалось бы, что писать? Зачем? Никаких приключений с ним не случалось. Были огорчения и радости, но такие, как у любого четвероклассника.
Но пришло время, когда подумал: расскажу про обыкновенный год из жизни обыкновенного севастопольского мальчишки. Что получится, то получится. И сел писать. Тем более что теперь я знал про Сандалика гораздо больше, чем при первой встрече.
Сандалик и Одиссей
Про Одиссея знал в этом мире только один человек — Сандалик. То есть Санька.
Речь идет не о знаменитом аргонавте Одиссее, про которого древнегреческие мифы, длинные поэмы, разные книжки и даже кино, а о мальчишке с таким именем. Этот мальчик жил тоже в древние века, но все-таки позже того Одиссея. Вот его и назвали так в честь прославленного путешественника.
Познакомился с ним Санька не сразу. Сначала он просто так приходил на развалины Херсонеса. Неподалеку от новой квартиры, на берегу Песочной бухты, был пляж, и Санька повадился бегать туда каждое утро. А дорога вела мимо каменной стены, за которой лежал заповедник — руины и раскопки старинного города. Как-то от нечего делать Санька и забрел сюда (пятака на билет не было, и он в удобном месте перебрался через стену).
Санька бывал здесь и раньше — с Люсей, с отцом, несколько раз. Было интересно, конечно, только не так уж… Наверно, Саньке тогда по малолетству не хватало еще понимания. Он запомнил только развалины собора и сигнальный колокол над обрывом (в него кинешь камешком — он гудит). А в это летнее утро Санька взглянул на все по-другому. Может быть, потому что был один и никуда не спешил?
Кругом пахло тайной.
Темнели зарешеченные входы в подземелья. Подымались разрушенные серые башни и стены — такие древние, что страшно вздохнуть. Стояли среди колючих кустов одинокие мраморные колонны. Ступенями уходили в глубину развалины театра. Среди фундаментов от домов пестрела сложенная из морских камешков мозаика…
И пустынно было, тихо, только под обрывами отдаленно вздыхало море да в теплой траве кто-то стрекотал и позванивал.
По камням бегали прыткие ящерки…
Саньке показалось, что под любым камнем здесь можно отыскать старинную монету, ржавый меч или еще какую-нибудь до жути любопытную вещь.
…Ни монет, ни оружия он не нашел, зато набрал черепков от старинных кувшинов и ваз. На черепках можно было разглядеть остатки ободков и узоров, следы отколотых ручек.
Особенно много интересного было на галечном пляже под обрывом, над которым висел колокол. Там, среди омытых морем камней, перемешались все времена. Древние осколки и пивные пробки, какие-то старинные ржавые пуговицы и обкатанные волнами обломки мрамора от колонн, крабьи клешни и кусочки чьих-то костей…
Однажды Санька погнался за юрким крабом, отвалил плоский камень и увидел, что в оранжевом черепке, как в ладошке, лежит черная гильза от старого автомата ППШ. И сразу вспомнил, какие здесь были бои с фашистами…
Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 164
