Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Начальник батареи под Малаховым курганом, на скате Докового оврага, лейтенант Будищев взял на себя распоряжение вылазкой против батареи Гордона. У Будищева было только 50 стрелков-матросов, вооруженных штуцерами, и 4 роты греческого батальона. Будищев вызвал охотников. Откликнулись солдаты из резерва Волынского полка и матросы с Третьего бастиона и Малахова кургана. Когда вызывали охотников, Тарас Мокроусенко как раз привез на Корниловский бастион дубовые кряжи для постройки блиндажа.
Черная ночь
Юнга Могученко-четвертый, увидев шлюпочного мастера, посоветовал ему:
– Тарас Григорьевич! «На брасах не зевай!» Не упускай случая: идем пушки на английскую батарею заклепывать. Ольга-то из-за тебя срамотится – пожалей девушку!
– А ты, хлопчик, «что» или «кто»? Командир?
– Пока еще дело мое маленькое: меня мичман Завалишин проводником берет. Доковый-то овраг я весь облазил. Каждый кустик, каждый камушек знаю. Заведу матросиков в такие места, что «ах!».
– Як страшно!.. А может, я с тобой пойду? Ей-богу, пойду! Отошлю своих фурштатов и пойду! Возьму три ерша, и загоним с тобой по ершу в три пушки, чтоб другие нос не задирали. А чем, хлопчик, ерш в пушку заколачивают? Молоток либо топор взять?
– Шанцевого инструмента не велено брать: у них там, на батарее, и кирок, и лопат, и топоров – всего много.
– Налегке пойдем? Це гарно! [292] Ну, хлопче, а як буде, ежели пуля?
– Пуля в того метит, кто боится, – с точным пониманием дела объяснил Могученко-четвертый. – Главное, не бойся.
– Обойдет краем? Дюже я широкий! Далеко ей обходить, поленится да прямо в сердце ударит…
Веня окинул взглядом широкое, коренастое тело Тараса и сердито ответил:
– Ты бы поменьше вареников со сметаной ел… Гляди на меня, какой я щуплый.
– Ой, хлопче, побожусь: до вечера не буду исты! Мабуть [293], спаду немного с тела. Вот Ольга засмеется!
* * *
Будищев решил, когда ему дадут сигнал барабаном с люнета, вести атаку на английскую батарею разом с трех сторон. Поэтому он разделил своих бойцов на три отряда. Около девяти часов вечера левый отряд из стрелков-матросов, вооруженных штуцерами с примкнутыми штыками, вышел с батареи Будищева под командой мичмана Завалишина, направляясь краем Докового оврага к вершине. Впереди рядом с Завалишиным шел юнга Могученко-четвертый. За ними вереницей по тропинке шли матросы-стрелки, соблюдая тишину. В конце вереницы, рядом с цирюльником [294] стрелковой команды Сапроновым, следовал Тарас Мокроусенко.
Месяц клонился к горизонту. Моряки называют безоблачные лунные ночи «черными», потому что месяц дает мало рассеянного света, отчего на земле в резкой лунной тени ничего нельзя разглядеть. Месяц скрылся за горой. С тропинки, по которой вел моряков юнга Могученко-четвертый, месяца уже не было видно. В черной тени западного ската оврага французы не могли заметить движение отряда. А с этой стороны, на том скате, еще освещенном луной, ясно рисовались черными ломаными чертами траншеи французов.
Завалишин остановился, заметив в траншеях французов движение. От Камчатского люнета послышался крик «ура». В ответ из французских окопов раздался треск залпов. Это значило, что генерал Хрулев начал из люнета главную атаку. Заговорили французские пушки на батареях, затявкали мортирки в траншеях. Завалишин остановил свой отряд. Сигнала с «Камчатки» нельзя было расслышать за ружейной трескотней. Мичман решил, что и ему надо начинать, и приказал матросам стрелять по французским окопам через Доковый овраг. Залп раскатисто грянул. Видно было, что французские солдаты побежали из второй траншеи в гору, под защиту английской батареи, – очевидно, неприятель счел себя обойденным с левого фланга. Крики «ура» впереди Камчатского люнета, сменяясь минутами молчания, поднимались все выше в гору: французы отступали.
Месяц раскаленным углем канул в море и погас. Сразу сделалось темно, и с тропинки над Доковым оврагом ничего не стало видно: там, где при лунном свете раньше рисовались черным по голубому траншеи, камни, рытвины, теперь вздымался длинный темный бугор. Небо над бугром опоясали цветные радуги световых бомб.
Загремели оба яруса, верхний и нижний, Гордоновской батареи. Она палила в сторону Камчатского люнета, поражая пространство между люнетом и французскими окопами. Англичане, видимо, не подозревали размеров предпринятой русскими атаки и поддерживали французов, не опасаясь за себя.
Матросы Завалишина зарядили ружья, и отряд двинулся дальше.
– Веди, юнга, к отрожку оврага, про который говорил, – сказал мичман Вене.
– Дальше, ваше благородие, будет круча. Тропой идти нельзя: «он» заметит.
– Веди, как лучше.
Веня сошел с тропы на крутой в этом месте скат. Мичман и матросы последовали за ним. Из-под ног сыпалась галька. Чтобы не скатиться вниз, приходилось хвататься за свисающие длинные прутья колючей ожины [295].
Вдруг над головами послышались голоса. Без команды люди прилегли на скате и притаились. Веня повалился рядом с мичманом и прошептал:
– Ну, ваше благородие, пропали!
– Молчи! – Мичман прислушался к голосам и шепотом объяснил Вене: – Это инженер разбивку делает: они хотят рыть здесь траншею вдоль оврага. Их немного. Сейчас уйдут. Они нас не чуют!
Сверху послышался стук топора: в землю забивали обухом колышек для отметки. Голоса отдалились вниз по скату горы.
– Надо, ваше благородие, идти, – посоветовал Веня. – До овражка рукой подать, а то, боже упаси, они опять придут. Вставай!
Мичман встал и пошел вслед за Веней. Это послужило сигналом для остальных. Круча кончилась. Веня, пригнувшись к земле, кинулся бегом по отлогому скату и повернул вправо, в узкую глубокую промоину. Дно промоины круто поднималось каменными ступенями в гору. Через несколько минут Веня остановился, задыхаясь. Сзади напирали товарищи. Совсем близко впереди и несколько вправо громыхнула пушка.
– Тут будет самая макушка, а правей – верхняя батарея, – доложил Веня.
– Молодец! – похвалил юнгу мичман.
– Рад стараться! Только очень сердце колотится…
– Отдохни. Мы пойдем, а ты нас тут дожидайся.
– Вот тебе раз! – обиделся Веня. – Шел-шел… Что ж я теперь?… Вели кричать «ура», тут надо бегом по голому месту.
«Кто идет?»
Матросы сгрудились вокруг командира и проводника.
– Нет, братишка, тут «ура» неподходяще – надо в затишку делать, – посоветовал один из матросов.
Мичман согласился:
– Ладно, товарищи, – значит, бегом, без крика!
– И бегом не надо, – продолжал тот же бывалый матрос. – Тут до «него» еще шагов триста будет. На бегу «он» сразу нас увидит. Надо идти тихо, вальяжно, будто свои идут… А ты, ваше благородие, иди с юнгой и разговаривай с ним по-французски. Как мы французы будто.
Рокот смеха пробежал в кругу матросов.
– Так будет хорошо, – согласился мичман Завалишин. – Значит, друзья, идем вольно. Подойдем, кинемся и без крика – колоть. И шабаш! Идем!
Завалишин, взяв за руку Веню и обнажив саблю, скомандовал: «Вперед!»
Вольным шагом, по два в ряд, подходили матросы с Веней и мичманом впереди к английской батарее. Она палила. При вспышках было видно, что на батарее работали не спеша и беспечно одни артиллеристы, без пехотного прикрытия. Они ходили около пушек с фонарями.
До батареи оставалось шагов пятьдесят. Крепко сжимая руку Вени, мичман начал читать стихи – первое, что пришло в голову:
А quoi bon entendre
L’oiseau du bois?
L’oiseau lе plus tendre
Chante dans tа voix [296].
