Старшины Вильбайской школы - Рид Тальбот

Соразмерно с успехами своего президента успевали в крикете и остальные члены клуба. Риддель упросил мистера Паррета, бывшего мастером в этом деле, наведываться на их практику и помогать им своими советами, и всякий раз, как учитель приходил, отзывы его об игроках были все одобрительнее и одобрительнее. Сам Блумфильд и другие знаменитости главной партии крикетистов школы удостоили завернуть раза два на практику многообещающего клуба. По мере возрастания успехов клуба росло и уважение вельчитов к их старшине.

Клуб разрастался с каждым днем; к нему примкнуло много четвероклассников и даже двое-трое из старших воспитанников. Как я уже сказал, выборы прервали на время игру в крикет, и Ридделю стало даже казаться, что он потерял всякое влияние на своих новых союзников. Но когда ежедневные упражнения возобновились, он увидел, что опасения его были напрасны.

— Послушай, право, Риддель играет очень и очень недурно. Взгляни на него, — говорил Блумфильд Ашлею, стоя с ним на дворе и наблюдая исподтишка за практикой вельчитов.

В эту минуту Ридделю как сшибателю шаров было очень много дела, и он справлялся со своим делом замечательно ловко.

— Он положительно прекрасно играет, — повторил Блумфильд. — Нам для первой партии недостает именно такого игрока.

— Надеюсь, дружище, что ты не вздумаешь взять Ридделя в первую партию, — проговорил Ашлей чуть не с испугом.

— А почему бы и нет?

— Но ведь он тогда окончательно зазнается! Он и теперь нетерпим.

Блумфильд не обратил внимания на это возражение.

«Надо посоветоваться с директорскими, — сказал он про себя. — Если они не найдут лучшего игрока, то придется взять Ридделя».

Они отошли от играющих, и практика весело продолжалась до самой переклички.

— Риддель, вам письмо, — сказал Кьюзек старшине, догнав его в коридоре после первых уроков.

С переселением Ридделя в отделение Вельча Кьюзек был назначен его фагом.

— Где же письмо? У тебя? — спросил Риддель.

— Нет, в вашей комнате на столе. Я видел его там, когда заходил к вам утром вставлять новые перья.

— Я иду в библиотеку, принеси мне его туда, — сказал Риддель.

Кьюзек убежал и через минуту принес письмо в библиотеку. Риддель был занят просмотром каталога и не сразу стал читать его. Когда же он взял письмо, оно его поразило: адрес был написан печатными буквами — с очевидной целью скрыть почерк. Риддель торопливо разорвал конверт. Все письмо, вернее записка, оказалось написанным такими же печатными буквами. В нем стояло следующее:

XXII

ТОМ-ЛОДОЧНИК ЗАРАБАТЫВАЕТ ДВЕ ПОЛКРОНЫ

Перечитывая таинственное послание, Риддель в десятый раз спрашивал себя, что ему делать. Как честный юноша он питал отвращение к безыменным письмам; к тому же было очень вероятно, что над ним просто хотели подшутить. Ну, а если автор письма — кто бы он там ни был — сказал правду? Не должен ли он, Риддель, воспользоваться возможностью выяснить неприятное дело? Он вертел письмо, рассматривая его буква за буквой, но узнать руку не было возможности. Тогда он кликнул Кьюзека и стал его допрашивать, как и когда попало письмо в его комнату. Но Кьюзек не мог дать на этот счет никаких сведений: когда он вошел в комнату Ридделя, письмо лежало на столе, а когда его принесли и кто, он не знает. Кьюзека очень заинтересовало странное письмо, так сильно взволновавшее старшину. Он долго вертелся возле Ридделя в надежде, не скажет ли тот чего-нибудь, но Риддель спрятал письмо в карман и вернулся к своему каталогу, и Кьюзеку. оставалось только уйти.

Когда час спустя Риддель вышел из библиотеки, решение его было принято. Завтра утром он переговорит с Томом. Очень может быть, что из этого ничего не выйдет, но раз представляется хотя бы самый слабый шанс добиться правды в этом темном деле, его долг воспользоваться им. Риддель провел тревожный вечер, и даже когда в его комнату вошел нагруженный учебниками и тетрадями Виндгам, ставший опять его обычным вечерним посетителем, он не мог отделаться от своей задумчивости. Зато Виндгам буквально сиял.

— Представьте себе, Риддель, — начал он еще с порога, — Блумфильд хочет взять меня во вторую партию крикетистов. Вы ведь знаете, что последнее время я работал над крикетом, как лошадь. Ну вот, сегодня он и пришел посмотреть, как мы играем. А я сегодня, как нарочно, был особенно в ударе. Он дождался конца партии и говорит мне: «Давай сыграем с тобой». Если б вы знали, как я трусил! Просто руки дрожали. Однако потом выправился, и пошло…

Долго еще распространялся мальчик о подробностях игры и о том, как Блумфильд похвалил его и велел приходить завтра на «большую практику», и кончил с восторгом:

— Если только я попаду во вторую партию, я с ума сойду от радости…

Риддель не слыхал и половины всей этой болтовни, но суть дела он понял и поспешил выразить сочувствие своему любимцу.

— Значит, ты будешь играть против рокширцев? Это чудесно, — сказал он, стараясь стряхнуть с себя свою рассеянность.

— Да. Во второй партии занято всего восемь мест, так что я имею три шанса. Знаете, Риддель, Блумфильд мне очень нравится. А вам? Главное, хорошо, что он справедлив.

Риддель не мог не улыбнуться этой наивной самоуверенности. Вдруг ему пришло в голову, что и он может удивить Виндгама новостью.

— А знаешь, кажется, и я попаду в партию игроков против рокширцев, да еще в первую, — сказал он. — Блумфильд говорил — не мне, но мне передали, — что я хорошо играю и что, вероятно, он возьмет меня в партию.

— Вас? Быть не может! Тут какая-нибудь ошибка! — воскликнул мальчик с откровенным изумлением.

Риддель расхохотался:

— Я сам боюсь, как бы они не ошиблись в выборе, но мне передавали это за верное.

— Когда вы были в нашем отделении, вы не играли ни в какие игры, — заметил Виндгам.

— Не играл, а теперь играю и, как видишь, с успехом. Впрочем, я не мечтал о таком быстром повышении.

— Что ж, я очень рад за вас, — сказал мальчик с покровительственным видом. — Жаль только, что вы ушли из нашего отделения. Кстати, что ваши «мартышки»? Как поживает их клуб?

— Клуб процветает. Назначена партия крикета против парретитов, да, кажется, они думают померяться и с директорскими.

— Ну, это немного храбро, — заметил Виндгам.

— Не знаю. Мистер Паррет хвалил их игру и сказал, что побить их трудно.

— Наши-то справятся. Жаль, что я не буду играть против ваших «мартышек», — то есть если попаду в большую партию, — а то я бы им задал…

Несмотря на смешные стороны теперешнего настроения Виндгама, Ридделя радовало то, что мальчик увлекается таким безвредным занятием, как крикет. Последнее время Виндгам много работал над собой, и работал с успехом. Выходило как-то так, что крикет помогал его добрым намерениям, а добрые намерения — крикету. Пока каждая его свободная минута была занята этим здоровым упражнением и все честолюбивые его помыслы сосредотачивались на достижении награды — места во второй партии игроков, — он не думал — да и некогда ему было — искать общества Силька и Джилькса, а без них он всегда был самим собой, то есть честным и добрым мальчиком. По правде сказать, Виндгам увлекался крикетом несколько в ущерб своим учебным занятиям; в этот вечер Ридделю стоило большого труда отвлечь его мысли от «шаров и ворот» и сосредоточить их на Ливии.

Ридделю и самому уроки что-то плохо давались в этот вечер. Он не переставал думать о странном письме и о завтрашнем свидании с Томом. Его угнетала мысль о том, что именно ему выпало на долю выводить преступника на свежую воду. Он дорого бы дал, чтоб это несчастное письмо было адресовано кому-нибудь другому. «Его, наверное, исключат, и исключат из-за меня», думал он о неизвестном виновнике приключения со шнурком. Но как ни тяжело было Ридделю быть причиной чужого несчастья, он знал, что не отступит от своего решения.