— Айда на реку! — скомандовал Саша.
Запирая дверь, он шепнул мне:
— Вообще-то женщин во флот брать не полагается. Но уж приходится. А то ведь такой визг поднимет! Да и команды у нас не хватает.
— В какой флот? — не понял я.
— Там увидишь!..
У реки Белогорки
Когда мы сбежали с холма на золотистый песчаный берег, Саша строго предупредил меня:
— Ты ей не верь. С виду она вон какая веселая, сверкает на солнышке, а на самом деле — хитрая и коварная…
Я с удивлением посмотрел на Липучку: она и вправду очень весело глядела на все вокруг, и рыжие волосы ее в самом деле сверкали на солнышке. «Неужели она хитрая и коварная? — подумал я. — Скажи пожалуйста! А на вид такая приветливая. Хотя мама всегда говорит, что я плохо разбираюсь в людях».
Я глазел на Липучку с таким удивлением, что она спросила:
— Веснушки разглядываешь, да? Много, да? Очень?..
И стала тереть свои щеки, словно хотела уничтожить маленькие и очень симпатичные коричневые точечки.
— Да нет, он просто не понял, — усмехнулся Саша. — Думает, что я про тебя сказал — коварная и хитрая. Ты, ясное дело, тоже хитрая. Но только я про Белогорку говорил. В ней ямы на каждом шагу и воронки студеные… Ты, Шурка, плаваешь хорошо?
Я неопределенно пожал плечами. Это меня один мой товарищ в школе так научил: если, говорит, не хочешь сказать ни да, ни нет, то пожми плечами — все подумают, что хотел сказать «да», но только поскромничал. Липучка, и точно, приняла мой жест за утверждение.
— Ой! — обрадовалась она. — Значит, наперегонки плавать будем! До того берега и обратно. Идет?
Я опять неопределенно пожал плечами, потому что умел плавать только по-собачьи, а всякие там брассы и кроли еще не изучил: давно собирался, да все откладывал из года в год.
Река называлась Белогоркой потому, что в ней отражались и зеленый холм и белые домики. Липучка даже говорила, что она свой домик в воде различает. Но Саша не верил и подшучивал над ней:
— А раскладушку свою, случайно, не разглядела? Или ты ее днем за шкаф прячешь?
Белогорка была довольно широкой и на вид очень безобидной рекой; она петляла между зелеными холмами, точно, убегая от кого-то, хотела замести свои следы. Над берегом нависла песчаная глыба ржавого цвета, словно огромная собака тянула к реке свою лохматую морду. А под глыбой (чтобы дождь не замочил) были аккуратно сложены причудливые ветвистые коряги, балки, доски и бревна разных цветов: белые — березовые, рыжие — сосновые, зелено-вато-серые — осиновые. Тут же валялась старая калитка неопределенного цвета со сломанными перекладинами.
— Наш строительный материал! — гордо сообщил Саша. — Будем флот строить.
— Значит, у нас будет не флот, а плот? — уточнил я.
Липучка снова захохотала:
— Опять в рифму сказал! Опять в рифму!
И стала приговаривать: «Не флот, а плот! Не плот, а флот!..»
Чуть поодаль стоял зеленый шалаш, сложенный из хвойных и березовых ветвей.
— А это склад инструмента и сторожевая будка, — объяснил Саша.
Он осторожно, на цыпочках, подошел к шалашу, вытащил оттуда пилу, топор, молоток, баночку с гвоздями. Потом выволок из шалаша за передние лапы белого пушистого пса и стал всерьез упрекать его:
— Целый день дрыхнешь, да? Эх, Берген, Берген! Да в военное время тебя расстреляли бы на месте. Сразу бы к стенке приставили: заснул на посту! Хорош сторож! Я все инструменты вытащил, а тебе — хоть бы хны!
Выслушав все это, пес сладко, с завываньицем зевнул, фыркнул, стряхнул с морды песок, а потом вскочил на лапы и принялся отважно лаять.
— Лучше поздно, чем никогда, — усмехнулся Саша. — Эх, Берген, только за старость тебя прощаю! Да артист ты уж больно талантливый. — Повернувшись ко мне, Саша объяснил: — Он у нас в «Каштанке» главную роль исполнял. Да еще как! Три раза раскланиваться выходил.
— Как зовут собаку? — с удивлением спросил я. — Берген?
— Ой, правда хорошее имя? Это Саша придумал. Оригинальное имя, правда? — затараторила Липучка.
— А что это значит — Берген? — спросил я. — Уж лучше бы назвали просто Бобиком или Тузиком.
А то Берген какой-то… Чуть ли не «гут морген»!
— Сам ты «гут морген»! — рассердился Саша. — Мы со смыслом назвали.
— С каким же смыслом?
— Не понимаешь, да? Эх, и медленно у тебя котелок варит! Какой породы собака?
— Шпиц, — уверенно ответил я, потому что эту породу нельзя было спутать ни с какой другой.
— Ясное дело, шпиц. А теперь произнеси в один прием название породы и имя. Что получится?
— Шпиц Берген… Шпиц Берген…
Да, видно, Саша, как и я, бредил путешествиями и дальними землями, если даже собаку в остров перекрестил.
Саша вытащил из шалаша большой фанерный ящик.
— А это что? — спросил я.
Он опять нахмурился:
— Не видишь, что ли? Ящик из-под сахара. Мы его к плоту прибьем — и получится капитанский мостик, с которого я буду вами командовать. Понял?
— Понял.
— Мог бы сам догадаться.
После этого мне, конечно, не очень-то хотелось задавать Саше новые вопросы. Но я все-таки не удержался и спросил:
— А куда мы поплывем? Куда-нибудь далеко-далеко? Я давно хотел…
И эти слова почему-то очень не понравились Саше.
— Ишь, какой Христофор Колумб объявился! «Поплывем! Далеко-далеко»! Будем здесь, возле холма, курсировать — и все.
— У-у!.. — разочарованно протянул я. — Это неинтересно. Я думал, будем путешествовать…
— Мало что неинтересно! Не могу я из города уехать. Понял?
— Почему не можешь?
— Не могу — и всё. Тайна!
— Тайна? — шепотом переспросил я. Это слово я всегда произносил шепотом. — Здесь, в Белогорске, тайна?
— Да вот, представь себе. Здесь, в Белогорске.
— И ты из-за нее не можешь уехать?
— Не могу.
Я позавидовал Саше: у него была тайна! И, наверное, очень важная, если из-за нее он отказывался от дальнего путешествия. Чтобы я больше ничего не выведывал, Саша тут же заговорил о другом.
— Ты, Олимпиада, кормила Бергена? — с напускной строгостью спросил он.
Я помимо воли улыбнулся:
— Олимпиада!..
— Чего зубы скалишь? — разозлился Саша. — Ничего нет смешного. Пьесы Островского никогда не читал? У него там Олимпиады на каждом шагу.
— Я читал Островского. И даже в театре смотрел.
— Ой, ты небось каждый день в театр ходишь? — воскликнула Липучка, которая совсем не обиделась на меня.
— Не каждый день. Но часто…
— Ты и в Большом был?
— Был.
— Ой, какой счастливый! Ты небось и книжки все на свете перечитал? У вас ведь там прямо на каждой улице библиотеки!
— Да… читаю, конечно…
Только-только я стал приходить в хорошее настроение, как Липучка все испортила:
— Ой, ты небось отличник, да?
И почему ей пришел в голову этот дурацкий вопрос? Я только и мог неопределенно пожать плечами, как научил меня товарищ в Москве.
— Я так и думала, что ты отличник!
А Саша все хмурился. «Наверное, хвастунишкой меня считает, — подумал я. — Но ведь я ничего определенного не сказал. Я только пожал плечами — и все. Это же Липучка раскричалась: „Отличник, отличник“! А почему я, в самом деле, должен срамиться и всем про свою двойку докладывать?»
— Ясное дело, у них там отличником быть ничего не стоит, — мрачно сказал Саша. — Все книжки перечитаешь, пьесы пересмотришь — и сразу все знать будешь. Даже в учебники лазить необязательно.
От Сашиных слов мне почему-то захотелось нагнуться и получше разглядеть камешки под ногами.
— Ну ладно, — сказал Саша. — Давайте плот строить.
Он объяснил, что мы скрепим все балки и бревна поперечными досками, перевьем их проволокой, приколотим ящик, из которого он, Саша, будет нами командовать, и спустим плот на воду.
— Ты работать умеешь? — сердито, будто заранее сомневаясь, спросил Саша.
— А чего тут уметь? Подумаешь, дело какое!
Тогда Саша приказал мне укоротить два березовых бревна, которые были гораздо длиннее других.
