Чердак дядюшки Франсуа - Яхнина Евгения Иосифовна

— Но всё-таки нынешний король…

— Этот твой добрейший и безобидный с виду король ещё покажет нам свою власть, — нетерпеливо перебил Клеран. — Пусть дураки утешаются тем, что герцог Орлеанский король не потому, что он Бурбон, а несмотря на то, что он Бурбон. Ведь как-никак его отец приходился двоюродным братом Карлу Десятому. Беда в том, что людям, которые живут своим трудом, не стало лучше от того, что правят страной не аристократы, а банкиры… Вот и наш Беранже, которого никак не заподозришь в корысти, и тот попался на удочку. Говорят, он настолько поверил Лаффиту и его друзьям, что стал вхож в дом к этому банкиру… А, между прочим, стоит Беранже заговорить так, как он говорил прежде, ему тотчас закроют рот. Не постесняются!

— Что же делать? — развёл руками Франсуа. — Ведь не так просто взяться опять за оружие? Да ты сам, дружище, ещё не так давно повторял, что всего надо добиваться мирным путём. Впрочем, в июльские дни ты до последней минуты был среди сражавшихся, да ещё и в самых опасных местах. Думаешь, я сижу сиднем дома, так ничего не знаю, что делается…

— С миролюбивыми настроениями я расстался давно, — с неохотой согласился Клеран. — Ну что же, надо будет — мы выйдем опять не щадя жизни, с оружием в руках. Только надо твёрдо знать, чего мы хотим, за что боремся…

— Я думаю, Ксавье-то знает.

— Боюсь, и он не может во всём разобраться. Признаюсь, не ожидал я, что и он сломится после неудачи июльских дней.

Франсуа ничего не ответил. Оба молчали некоторое время. Ветер качал длинные ветви с зелёными, ещё не успевшими запылиться листьями, и они бились о стёкла мансарды.

— Жак вчера рассказывал о своём брате Анри, — после паузы произнёс Франсуа. — Тот пишет, что в Лионе сразу после июльских дней уменьшилось количество заказов. Видно, знатные господа испугались и решили, что не придётся им отныне ходить в шелках. А меньше заказов — больше безработных. Теперь фабриканты, по своему произволу, кого берут обратно на работу, кого не берут… Да и тем, у кого есть работа, несладко, на заработок не проживёшь, такой он стал грошовый…

— Заказы-то, может быть, и появятся вновь, но расценки, конечно, понизятся, — ответил Клеран. — Я всё жду, когда отменят закон против рабочих стачек но, видно, не дождусь. А между тем рабочие ведь не успокоились. В Париже как будто и спокойно, но зато в других местах… Может быть…

— Добрый день, отец! Добрый день, Клеран!

Ксавье вошёл в комнату, не сбросив пальто. Франсуа, хорошо знавший своего сына, сразу почувствовал, что Ксавье чем-то возбуждён.

— Что произошло?

— Ничего особенного не произошло, отец! — бодро ответил Ксавье. — Однако новости есть. Я виделся сегодня с господином Куантро. Ты ведь слышал, — обратился он к Клерану, — что Морис, — при упоминании имени покойного друга лицо Ксавье омрачилось, — хотел меня свести с Куантро — владельцем большой механической мастерской в Париже и ткацкой в Лионе. Он приходится Морису каким-то дальним родственником, и Морис вёл с ним переговоры ещё задолго до того, как я окончил школу. Так вот я сейчас иду прямо от Куантро. Он возьмёт меня к себе на работу, но… хочет, чтобы прежде я отслужил у него годик-другой в Лионе. «Запаситесь терпением, — сказал он мне, — я не прочь взять вас к себе в Париж, но проверить вас могу лишь на работе в Лионе».

— Так и сказал? — вырвалось у Франсуа.

— Да, так и сказал. И вот уж не знаю, правильно я сделал или нет, но я отказался. Уж больно не хочется мне оставлять вас с сестрёнкой одних…

— Ты правильно сделал, сынок, — перебил его Клеран. — Стоит ли тебе уезжать из Парижа? Хоть я и мог бы, конечно, присмотреть за твоими… Притом, для всякого хозяина полезно, когда служащий не сразу соглашается на все его условия… У тебя, кстати, почерк хороший. Я знаю одного актёра, ему надо роли переписывать, а сам он пишет как пятилетний ребёнок… Я поговорю с ним о тебе…

— Поговори, буду очень тебе благодарен. У меня тоже кое-что наклёвывается. В одной конторе нужен чертёжник.

И Клеран, и Франсуа с недоумением подумали, что, несмотря на то что принесённую им новость никак нельзя было назвать благоприятной, Ксавье чем-то не то обрадован, не то возбуждён. Апатия, которая так пугала их обоих, как-то внезапно с него соскочила.

— А что у тебя слышно нового? — спросил Ксавье Клерана.

И тот опять отметил про себя, что давно Ксавье не говорил с ним таким задушевным тоном.

— Да у нас в типографии всё то же. Жалованья, как тебе известно, нам не прибавили. А господин Бод, наш управляющий, ходит озабоченный. Напуган он очень тем, что было в июльские дни, и не знает, что можно печатать, что нельзя… Ах, французы, французы! Как любим мы благодушествовать и как охотно признаем того, кто правит нами в данный момент. Взять хотя бы твоего отца. Сколько лет прошло, а он всё не может забыть Наполеона. А сколько лет мы не могли разделаться с Карлом и склоняли шею перед его властью!.. Теперь Луи-Филипп… У этого есть шансы долго оставаться королём и по привычке считаться «добрым».

— Ты прав, Клеран. Я тоже мучительно раздумываю над тем, что произошло! Да что я?! Бланки, который больше нашего читал, видел и понимает, тоже озабочен тем, как всё обернётся… Но сегодня мне надо уйти, я не могу оставаться ни на минуту дольше, а разговор на такую тему требует времени.

— Куда ты так спешишь? — осведомился Франсуа с тревогой.

Лицо Ксавье снова осветилось.

— Меня ждут в три часа по одному делу. Ничего особенного и ничего плохого, — поспешил он заверить отца. — Но никакого отношения к господину Куантро это дело не имеет, — вдруг весело и как-то озорно рассмеялся Ксавье.

Франсуа и Клеран успели только переглянуться, а Ксавье уже спускался по крутой лестнице, ведущей с чердака вниз.

— Если выйдет, как я задумал, я всё расскажу! — бросил он на ходу.

Ксавье мало-помалу пришёл к мысли о том, что он был несправедлив к Люсиль, что он должен объясниться с ней, а не таить обиду в себе. И теперь он шёл к ней. Шёл, чтобы просить её забыть все недоумения, недомолвки. Ведь они любят друг друга. Теперь он поверил, что и она любит его, хотел поверить! Если не любит сейчас, то полюбит! Непременно полюбит! Пусть только она даст ему слово, что они будут вместе и что она согласна ждать. А он добудет себе работу, каких бы усилий это ни стоило — пусть даже на время придётся стать чернорабочим. Лишь бы Люсиль была с ним!

Глава двадцать девятая

Опять Воклер!

Часы в столовой пробили три раза. Скоро должен прийти Ксавье. Он сам предложил Люсиль увидеться, напомнив, что уже давно не имел возможности поговорить с ней без посторонних. Девушка расцвела от его слов. Что-то он ей скажет? О чём будет их разговор?

Люсиль чувствовала себя совершенно свободной: после злополучного вечера у г-жи де Мурье, несмотря на все уговоры хозяйки, она вскоре отказалась у неё служить. Нет, нет, ей не надо никаких денег. Хоть она и привыкла за последнее время к самостоятельному заработку, но не в силах слышать, как беззастенчиво в салоне г-жи де Мурье обсуждают июльские дни — те дни, когда погиб Мишель. Вдобавок ей невмоготу присутствовать при том, как Воклера провозглашают поэтом. Можно подумать, что он и впрямь поверил в своё поэтическое призвание.

Люсиль вспомнила, что до своей «блестящей» карьеры у г-жи де Мурье она успешно расписывала веера, которые имели большой успех у модных дам. Купив акварели и кисти, она сделала на пробу несколько вееров: стоило ей принести их к г-же де Мурье, чтобы показать свою работу, как она получила столько заказов, что вопрос о «карманных» деньгах сразу отпал.

«Что он мне скажет? Что он мне скажет? — неотрывно думала Люсиль. — Я скажу ему…»

Словно в ответ на её мысли раздался звонок у входной двери.

Люсиль онемела, увидев в дверях де Воклера, в чёрном сюртуке, с чёрной шляпой в руках, официального и церемонного.

— Что вам угодно? — растерявшись, спросила Люсиль, настолько поражённая неожиданным визитом, что даже не ответила на приветствие гостя.