Бедовый мальчишка - Баныкин Виктор Иванович

Незаметно для себя Костик принялся думать о маме. Наверно, она в эти дни с ранней зорьки и до позднего росного вечера не слезает со своего комбайна. А потом, усталая, не чувствуя ни рук, ни ног, поест дымной бараньей похлебки, обжигающей спекшиеся губы, заберется в палатку, свалится на постель и сразу же уснет. Нет, не сразу. С минуту она еще подумает о Костике, о Тимке. Может, даже и о бабушке. И уж после этого ее сразит сон, сразу мгновенно, не дав додумать до конца о чем-то важном и значительном.

Из Ульяновска от бабушки нынче пришло письмо. Оказывается, бабушка о них с Тимкой скучает каждый день. Она обещалась недели через полторы быть дома. Скорее бы пролетели эти полторы недели! Костик тоже очень и очень соскучился по бабушке… И еще Костик думал об осени, о том, как они все трое — бабушка, Тимка и он, Костик, — поедут к маме в совхоз.

Под яблоней белели падалицы. Когда только яблоки успели опасть! Совсем недавно Костик проходил мимо, и под деревом не валялось ни одного яблочка.

Не выпуская из рук Мишку, Костик встал, подобрал с земли падалицы. Неужели червяки источили яблоки? А на вид они такие тугие, такие крепенькие. Костик положил три яблока на верхнюю ступеньку, а четвертое надкусил.

— И-и-их, и ки-ислое! — сказал Костик, морщась. Посидел, посидел и снова взялся за яблоко. И как-то незаметно для себя, то морщась, то сжимая крепко зубы от сводившей судорогой челюсти, Костик съел все яблоко.

В сердцевине рядом с белыми плоскими зернышками извивался червячишко, тоже белый.

«За то, что ты погубил яблоко, я с тобой сейчас расправлюсь», — сказал Костик тупоносому червяку, брезгливо кривя губы. И без всякой жалости раздавил червяка подошвой сандалии.

А потом глянул на Мишку, смирнехонько лежавшего у него на коленях, и вдруг увидел в глазах котенка по серебряному серпику. Откуда взялись эти лучистые серебряные серпики?

Поднял Костик голову и все-то сразу понял. Из-за тополиных шапок уже выкатился месяц. И до того месяц был чист и прозрачен, что казался совсем белым, будто его вырезали из яичной скорлупы.

пропел негромко Костик.

— А я по-другому умею, — вдруг проговорил кто-то рядом.

Оглянулся Костик, а сбоку от него Маришка стоит.

— Я вот как умею, — снова сказала она и зачастила:

— Тоже мне… сочинительница! — небрежно протянул Костик.

— А ты думаешь, у тебя лучше? — Маришка сплюнула сквозь зубы. И, обойдя Костика стороной, взбежала по ступенькам на крыльцо. — Папаня, пойдем ужинать!

Дядя Спиря поднял голову от учебника, почесал переносицу. Улыбнулся, жмуря уставшие глаза.

— Разве уж так поздно?

— Маманя сказала: чтобы ты шел сию же минуту! А то уха простынет. — Маришка перевела взгляд с отца на Тимку. — И тебя маманя велела звать… и твоего Костьку!

Любимый беретик дяди Спири, только что прикрывавший весь лоб до самых бровей, как-то незаметно съехал на самую маковку. И вот дядя Спиря уже смеялся зычно, раскатисто.

— Ну и ну! Ну и Мишка! — Он кулаком смахнул проступившие на глаза слезы. — Да разве так в гости приглашают?

Маришка промолчала. Лишь метнула на отца зеленые молнии.

Дядя Спиря встал и чуть не задел хвостиком берета потолок. С виду нескладный, он все делал на удивление проворно: собирал ли в охапку свои тетради и книги, ставил ли к стене столишко, для удобства выдвинутый на середину веранды.

— Пребольшое тебе спасибочко, друже! — сказал дядя Спиря Тимке. — Пребольшое! Теперь в этой коробке все прояснилось. — Он постучал негнущимся пальцем по морщинистому, как бы в рубцах, лбу. — Теперь у меня как по маслу пойдет.

Окинул быстрым взглядом веранду.

— Готовы, браты?.. А где Константин?

— Я не хочу ухи, — сказал Костик, показываясь в дверях. — Спасибо. Мы с Мишкой домовничать будем.

— Нет уж, никаких «не хочу»! — твердо проговорил дядя Спиря. Положил на плечо Костика большую, ковшом, жесткую руку, пропахшую бензином. — Без тебя мы тоже не пойдем. Приказ хозяйки — для всех закон. Приходится иной раз и женщинам подчиняться. Ничего не поделаешь!

Костик стоял и думал: «Мой папка… Он такой же вот был, высокий и сильный, как дядя Спиря. И руки у него тоже… тоже большие и жесткие были».

Украдкой Костик глянул на дядю Спирю.

«Счастливая эта Маришка, — вздохнул он, все еще прижимая к груди котенка. — Кабы мой папка был жив… уж я бы его так любил, так любил!»

Рассказ Джамбула

Костик весь изозлился, тащась шаг за шагом позади брата и Киры.

«И где у этого Тимки мужская гордость? — думал, растравляя себя, Костик. — Засмеется рыжуха, и Тимка тут же хихикнет. Поднимется на бугор: «Пожалуйста, Кира, ручку». Уронит та полотенце, Тимка бросится поднимать… В три погибели согнется. Прямо-таки из кожи лезет, бедняга, чтобы угодить… Смотреть противно!»

Уж лучше бы Костику и не ходить с ними на Волгу. Пусть бы одни наслаждались. А то он, Костик, похоже, им в тягость. Идут себе, улыбаются друг другу, а на Костика и не взглянут.

Внезапно Костик остановился. Возле дорожной колеи сиротливо тянулся вверх головастый подсолнечник. Стебель у него был кривой, оранжевая корзиночка не на солнышко таращилась, а косилась вбок, на полусгнивший трухлявый пенек.

«Экий же урод!»— подивился Костик и, недолго думая, стукнул по шляпке подсолнечника кулаком.

Стебель качнулся из стороны в сторону и снова замер — какой-то весь мохнатый, пыльный, с редкими одеревеневшими листьями. А растрепанная шляпка по-прежнему склонилась набок, грустно глядя на сучковатый пенек.

И Костику стало стыдно.

«Зачем я ударил его? — спросил он себя, торопливо отходя от подсолнечника. — Он же мне ничего плохого не сделал!»

Тут Костик опять увидел перед собой сбегавших с горки Тимку и Киру. Они держались за руки, подпрыгивали, весело хохотали.

«Из-за них я нынче злой, — признался себе Костик. — Но я больше злиться не буду… Им обоим назло! Пусть их бегут сломя голову, а я буду сам по себе».

Немного погодя показалась Волга, как бы изнутри сияющая мягкой голубизной, чистой, умиротворенной.

На краю глинистого обрыва сидел, свесив вниз босые жилистые ноги, старый Джамбул — капитан-пенсионер. Рядом с ним стояли стоптанные брезентовые полуботинки.

— Здравствуйте, дедушка Джамбул! — сказал обрадованно Костик. И тотчас поправился — Извините… я хотел сказать: здравствуйте, Иван Иванович!

— Пустое, не извиняйся! — усмехнулся старик, приподнимая над головой фуражку с потрескавшимся лакированным козырьком и тусклым прочерневшим «крабом». — Я уж привык… И даже скажу тебе, хлопчик… это ведь ты, кажись, Евдокии Мелентьевны внучек? Это ведь ты как-то днями укротил моего пырючего Бурана?.. То-то! Гляжу и думаю: он или не он?.. Так, значит, говорю: мне даже приятственно, что люди Джамбулом меня прозвали. Мно-ого я пассажиров перевез на этом самом «Джамбуле». А грузов всяких на дебаркадеры местного значения? Такие, к которым большие суда никогда в жизни не пристают? Также не счесть. Теперь пароходик мой отслужил свое. На слом его, сердечного, отправили, а я вот еще копчу небо. И люди, значит, еще не забыли, помнят нас с «Джамбулом».

Бывалый капитан замолчал, пригладил короткую венчиком бородку.

Внизу под обрывом стояли Тимка и Кира. Девчонка снимала с ног босоножки, Тимка махал Костику рукой.

— Эй, Костик! Ну чего ты там?.. Спускайся, мы тронулись!

— Топайте! — прокричал в ответ Костик. — Я вас догоню!

А когда Кира и Тимка, снова взявшись за руки, побрели по глубокому песочку к Волге, Костик спросил:

— С вами можно посидеть, Иван Иваныч?

Джамбул похлопал ладонью по твердой кромке глинистого обрыва.