Вовка из нашего класса - Третьяков Юрий Федорович

Схватил кинжал, страшно замахал им на меня, потом вскочил на подоконник, раскрыл окно и выпрыгнул во двор. Обежав дом кругом, он позвонил в дверь:

— Ну, как? Здорово? Я там Марию Семеновну напугал. Она по двору с маленьким Валеркой гуляла. Слышал, как Валерка заорал? Это он меня испугался! Здорово, а? А потом она как начала ругаться: «Хулиганы!.. К управдому!..» Ну, давай обратно вставлять. Я б еще раз прыгнул, да только во дворе и так небось шум…

Мы поставили раму на место, всунули гвозди обратно в дырки, заткнули щели ватой, только вот бумагой заклеить как следует не смогли, потому что клейстер почему-то не получился: крахмал был отдельно, а вода отдельно, и ни вода, ни крахмал не клеили, хоть мы и варили их до тех пор, пока Вовке не пришло время идти в школу.

Мне нужно было посидеть дома еще один день. Вовка показал мне, что задано, и я ушел.

А назавтра часов в одиннадцать пришел ко мне.

— Все болеешь… Вставай, пляши. Тебе дают роль Мисаила. Послезавтра — репетиция. Артист будет руководить. Настоящий. Из настоящего театра. Только мне вот двойку вчера по русскому поставили. Сашку Рыбкина спросили и меня. Сашке — пятерка, а мне — двойка. Ну, ему, конечно, почему пятерки не получить — зубрила. Вместо того чтоб к ре петиции готовиться, учит. Учит и учит. Я, говорит, только в свободное время самодеятельностью занимаюсь. Где ему хорошо сыграть. А я сыграю. Вот увидишь. А двойка — ерунда.

— А сегодня-то учил ты?

Вовка махнул рукой:

— Э! Учил, учил… Мне вчера весь день покоя не давали за окно. Бумага отклеилась, и котенок ее всю ногтями оборвал. Эх, и ругали ж меня. А сегодня утром — хорошо еще, что, кроме меня, дома никого не было, — Мария Семеновна приходила — тоже ругалась. От этого у меня все настроение испортилось. И теперь я учить не могу. Лучше мы сейчас пойдем в краеведческий музей.

— Это еще зачем? — спрашиваю.

— С эпохой знакомиться. Нам Андрей Кондратьич сказал. Так все артисты делают; смотрят в музеях на разные старинные вещи, и сразу им представляется такое… знаешь… Понял? Ну, одевайся скорей. Мы ненадолго.

Я оделся, и мы вышли.

В музее Вовка, вместо того чтобы, как он говорил, с эпохой знакомиться, сначала стал рассматривать всякую ерунду.

Увидел в банке двухголового цыпленка и говорит:

— Вот хорошо! Две головы! Вот если б у нас так было. Например, одной головой можно спать, а другой — что-нибудь учить. Я никогда бы не спал!

— А что бы ты ночью делал?

— Уроки б учил — вот чудак! А днем гулял. А другой головой спал. Или можно так: одной головой уроки учить, а другой книжку читать, или разговаривать, или радио слушать. А то можно сразу одной головой историю учить, а другой — географию. А еще было б четыре руки: тогда б я одной рукой писал, другой, например, Сашку толкал, третьей — подсказывал, четвертой…

— Как бы ты рукой подсказывал?

— Очень просто. Кое-как. Пойдем, где старинные вещи.

Из старинных вещей нам очень понравились доспехи русского воина: кольчуга, щит, шлем и сабля. Больше всего — сабля. Такая красивая, изогнутая, только тупая.

Вовка так и прилип к этому месту.

— Вот это сабля! Знаешь, Колька, я уже чувствую… Ты ничего не чувствуешь? А я чувствую. Например: я — Пожарский, а он — Лжедмитрий!

Схватил вдруг эту саблю — и на какого-то мальчишку, который, разинув рот, торчал тут же рядом, как замахнется! Тот, то ли с перепугу, то ли просто от злости, как заорет! Пришла тетя, которая в музее все показывает, и стала ругаться:

— Это что? Кто разрешил? Баловаться? А ну, марш отсюда!

Вовка говорит:

— Мы ничего, теть… Мы больше не будем… Это мы, теть, с эпохой…

Но тетя ничего слушать не стала и выставила нас за дверь. И мальчишку тоже. На улице Вовка сказал:

— Подумаешь… Музей называется, школьников выгоняют. Испугалась… Сломаем мы, что ли, эту саблю? Эту саблю не только какой-то там мальчишка — богатырь не сломает. Этой саблей какой-нибудь русский воин как начнет рубить разных там рыцарей, половцев — раз! раз!

Замахал он изо всей силы кулаками, зацепил какого-то дяденьку, дяденька обернулся, и оказалось, что это не дяденька, а Андрей Кондратьич, наш классный руководитель.

Мы говорим:

— Здравствуйте, Андрей Кондратьич!

Он говорит:

— Здравствуйте. В музее были?

Мы говорим:

— Ага.

Вовка говорит:

— Мы, Андрей Кондратьич, с эпохой знакомились. Для самодеятельности. Я — Григорий Отрепьев, он — Мисаил. Его роль маленькая, а моя — самая главная.

— Это хорошо. Уроки выучили?

— Уроки… Уроки мы знаем. Давно уже… — сказал Вовка.

— Ну тогда счастливо оставаться.

И пошел дальше. А Вовка дернул меня за рукав и прошипел:

— Видел? Вот дались всем эти уроки. Тут самодеятельность, а они — уроки. Не иначе как он спросить меня сегодня хочет. Обязательно спросит по истории. Я чувствую. Только вот не учил я, и времени мало… Что же делать? Сейчас сообразим: по русскому меня спрашивали — двойку поставили, по географии тоже спрашивали, а по истории не спрашивали. Значит, историю я буду на русском и географии учить. Понял? Во всем нужен математический расчет.

Но в расчете у Вовки получилась ошибка.

Когда началась география, Вовка заткнул пальцами уши и учил историю. И я с ним, потому что думал, что и меня могут спросить.

И ни он, ни я даже не заметили, как географ подошел к нашей парте, взял у Вовки книгу и спросил:

— Объяснение не слушал?

Вовка говорит:

— Очень даже слушал. Разные там моря… куда они текут, то есть текут реки… хотя и моря тоже текут, потому что, когда мы с папой были в Сочи…

— Хорошо. Пойди к карте и повтори, что я объяснил. Расскажи про Обь.

Вовка взял указку и пошел к карте. И по его походке можно было подумать, что он все знает получше любого учителя.

Он начал водить по карте указкой — долго водил, все искал, где эта самая Обь.

— Обь — это такая река… Она находится… находится… Значит, ага, вот. Она находится недалеко от Волги. Или нет… это Ока… А Обь находится в другом месте. Вот где она находится. Обь. Она вытекает вот отсюда… из океана.

— Ну что ты, Иванов, — учитель даже испугался, — разве реки вытекают из морей?

— Правильно, не вытекают. Это я ошибся, — говорит Вовка. — Вообще-то я знаю, но только забыл. Это она туда втекает, ну да, это вы правильно говорите — впадает, а вытекает она из… из… да вот! Или нет… Сейчас… из… из…

— Садись, Иванов, — сказал географ, — двойка.

Всю перемену Вовка дразнил Сашку Рыбкина и говорил, что его зря взяли в самодеятельность и его надо из самодеятельности выгнать, потому что он не знакомится с эпохой.

Потом начался урок русского языка.

Вовка ничуть не беспокоился и учил историю. И вдруг его вызвали. Вовка совсем растерялся и принялся бормотать опять что-то про самодеятельность и про эпоху. Учитель послушал, послушал, взял да и поставил ему еще после двойки единицу.

Остаток урока и перемену Вовка продолжал учить историю, хорошо выучил, но Андрей Кондратьич его почему-то не спросил.

Вернее, он спросил, только не урок:

— Ты, Иванов, все репетируешь?

Вовка обрадовался:

— А как же! Моя роль самая главная! Я уже почти подготовился. Не то что некоторые… Беспокоюсь вот…

— Ну, — сказал Андрей Кондратьич, — успокойся. Я попросил, чтоб тебя временно исключили из самодеятельности. Пока двойки не исправишь. А то что-то многовато их накопилось у тебя за последние три дня, как ты думаешь?

После уроков Вовка мне сказал:

— Ты ко мне сегодня вечером не приходи. Завтра будет выходной, ко ты тоже не приходи. И вообще не ходи ко мне, пока я сам тебе не скажу.

И я ничуть не обиделся. Просто Возке очень хочется сыграть Гришку Отрепьева на утреннике во второй день весенних каникул.