Самая высокая лестница (сборник) - Яковлев Юрий Яковлевич

Скорей, скорей, скорей!..

Маленький цирковой артист шёл впереди. Как ледоколик, прокладывал путь большому кораблю.

— Отойдите в сторонку, пожалуйста! Отойдите, это же лев! — объяснял он прохожим.

Никому не приходило в голову, что по городу может так свободно идти лев. Все принимали его за собаку. Хотя он был во много раз больше любой самой крупной собаки.

Люди отступали. Пропускали беглецов, быстро смирялись с появлением льва и тут же начинали досаждать вопросами:

— Дрессированный?

— Дрессированный!

Надо соглашаться. Только не задерживайте, дайте дорогу.

— Из цирка?

— Из цирка, из цирка!

Когда люди угадывают, то перестают приставать.

— Не кусается?

— Не кусается.

— Африканский?

— Африканский.

— Молодой?

— Молодой.

— А он ещё вырастет?

— Он вырастет!

Нет ничего трудней, чем провести льва по городу… Только бы пробиться к большому круглому зданию, похожему на крепость! Только бы спрятаться в этой неуютной, но всё же надёжной крепости!

Малыш шёл впереди. Рад и Кинг — за ним. Люди расступались и снова смыкались. Лаяли собаки. Громыхали машины. Что ждёт их впереди?

Может быть, Рада обругают и выгонят вон? А льва оставят? И какой-то Тофик будет совать в нос льву железную пику и требовать, чтобы он, как дрессированная собачка, ходил на задних лапах?

— Ребята в цирке?

— В цирке.

— Они знают?

— Они ничего не знают. Но они узнают.

— Они узнают…

Последние метры пути они проделали бегом. Все трое бежали. У двери с надписью «Служебный вход» путь им преградил вахтёр.

— Что это ещё?

— Лев, — сказал Рад.

— Который сбежал?

— Тот самый, — крикнул Малыш, — понимаешь, тот самый! Мы его нашли. Отойди в сторонку. Он кусается!..

Только у директорского кабинета Рад почувствовал, как он страшно устал. Ему казалось, что сейчас ноги подкосятся, он упадёт и уснёт. Но он устоял.

— Мне к директору, — сказал он пересохшими губами.

— Ему к директору, — повторил Малыш.

Где-то оркестр играл марш.

Директор цирка не был похож на директора цирка. Он скорее походил на старого капитана, или на тренера хоккейной команды, или на хирурга без халата. У него были седые, подстриженные под полубокс волосы. Впереди они стояли бобриком. На лбу запёкся старый шрам. Может быть, он участвовал в схватке с дрессированной пантерой, отказавшейся повиноваться? Может быть, это было военное ранение?

Фамилия его была Корбут. Красивая фамилия, звучащая, как «беркут».

Директор, не похожий на директора, стоял в углу кабинета и ждал похитителя льва. Он не волновался. Он чистил ботинки чёрной щёткой. Когда же дверь отворилась и Рад с Кингом не спеша переступили порог кабинета, директор распрямился и прижал щётку к пиджаку.

— Явился?! — грозно спросил директор.

— Мы пришли…

— Очень приятно. Значит, пока обошлось без милиции… Кто тебе помог увести льва из цирка?

— Никто. Мы сами…

— «Мы сами»!

Корбут бросил в угол сапожную щётку и сухо сказал:

— Отведи льва на конюшню. И приходи. Поговорим.

— Поговорим, — согласился Рад и, кивнув на льва, сказал: — Он не будет мешать. Он пока ещё не всё понимает.

— Здесь я командую, — мрачно сказал Корбут. — Уведи льва!

Рад испытующе посмотрел в глаза директору.

— Если не хотите говорить, мы уйдём совсем.

— Льва ты, положим, оставишь!

— Лев — мой! — Рад заслонил собой льва, словно Кинг нуждался в его защите. — Я спас его от пуль и от голода. Его взяли обманом…

Директор сделал несколько шагов по кабинету, поглаживая против шерсти свой белый бобрик.

— Он твой? Что ж, иди! Иди со своим львом! Я вас не звал. Вы сами пришли, — устало сказал он.

Рад повернулся к другу и сказал:

— Пошли, Кинг!

И они направились к двери по длинному директорскому кабинету. Из рам на них смотрели знаменитые клоуны. Они корчили рожи и насмехались над двумя попавшими в беду друзьями. Так сквозь строй клоунских рож лев и юноша дошли до двери.

Их остановил окрик директора:

— Стойте!

Рад и Кинг повернулись.

— Куда вы идёте?

— Не знаю…

Директор вышел из-за своего стола и подошёл ближе к двум странным возмутителям спокойствия. И как бы увидел их в новом свете.

Перед директором стоял худой, коричневолицый юноша с тревожными глазами оленёнка. С прядкой тёмных волос, припечатанных ко лбу. Рядом с ним лев. Необыкновенный. Не похожий на дрессированных, вялых, облезлых львов. От этого пахло саванной. И был он свежим, словно провёл ночь в прохладном логове или в пещере. И у него были умные, осмысленные, непогасшие глаза. А па лбу — на высоком рыжем лбу — ребячьи конопушки.

Они — юноша и лев — были настолько естественными, настолько человечными, если только это слово применимо ко льву, что Корбут как бы перенёсся в иной мир. В этом мире не объявляют выговоров за нарушение порядка и правил безопасности, не шлют депеши в Госцирк, не теряют голову от гнева. Они, эти двое, были настолько гармоничны, что к ним нельзя было применить ни одного словца, которые так часты в обиходе каждого директора, капитана, тренера хоккейной команды. Юноша и лев сами были воплощением какого-то удивительного, прекрасного порядка.

— Здравствуйте, — сказал Корбут, словно юноша и лев только что вошли. — Садитесь.

Директор напрочь забыл свои волнения по поводу пропавшего льва. Забыл Тофика. Забыл звонки из милиции и в милицию. Вместо груды бумажек, записок, докладных и донесений перед ним лежал чистый лист бумаги.

Юноша сел на стул. Лев опустился к его ногам.

— Рассказать тебе, как я стал директором цирка? — неожиданно спросил Корбут. И, не обращая внимания на удивлённый взгляд мальчика, начал свой рассказ:

— Во время войны под Кенигсбергом я нашёл раненого бегемота. Он, видимо, бежал из разбомблённого зоопарка. И кто-то дал по нему очередь. Потом я узнал, кто дал по нему очередь. Фашист! Представь себе, что я со своими ребятами выходили бегемота. Вылечили. Откормили. Мы сдали его в цирк, потому что больше некуда было деть его. Тут кончилась война, и меня потянуло… к моему бегемоту. Ясно?

— Ясно, — ответил Рад.

— Ты откуда знаешь льва?

— Он спасся от сафари. Перебежал нашу границу. Я его охранял от всех. Ведь никто, кроме меня, не знал, что он ручной, добрый. Но потом я заболел… Это лев. Я нужен ему. Мы не можем друг без друга! Как звали вашего бегемота?

— Кто-то из ребят назвал его Томом. Не знаю почему.

Директор замолчал. Лев вздохнул тяжело и печально, как

человек.

— Я знаю, у тебя безвыходное положение, иначе ты бы не вернулся в цирк… Хочешь, я возьму тебя учеником дрессировщика?

Рад покачал головой:

— Его нельзя дрессировать… Он не дикий… Но зато я могу выйти с ним на арену…

О чём говорят эти два человека? Звонили телефоны, заглядывали в дверь разные лица — смешные, печальные, озабоченные, кислые. Корбут и Рад никого не замечали, ничего не слышали. Только лев Кинг был свидетелем их трудного разговора.

Никто не понимал, что происходит за директорской дверью. Может быть, директора уже нет на свете — окончил свой век в пасти льва? Может быть, с ним случилось нечто иное? Он никого не вызывал, ни на кого не кричал. Пишущая машинка пулемётными очередями не выстреливала грозные приказы.

Когда позвонили из Госцирка, секретарша сказала:

— Лев вернулся.

— Сам вернулся? — спросили в трубке.

— Сам.

— Ну и дела! — воскликнули в Москве, но директора к проводу не пригласили, потому что сами не знали, что говорить в таких случаях…

Маленькая девочка в оранжевой юбочке стояла в центре манежа и перебрасывала из рук в руки три шарика. При этом она напевала:

— Лев вернулся! Лев вернулся!

Оркестр репетировал новый марш, на который очень хорошо ложились слова: «Лев вернулся!»

— Не знаю, чем это кончится, — сказал на прощание Раду директор, — может быть, это плохо кончится. Но мы попробуем. Скажи спасибо Тому.