Серебряные коньки (илл. А. Иткин) - Додж Мери Мейп

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59

Глава XLV

Радость в домике

Вы, пожалуй, удивитесь, когда я скажу, что Рафф и его вроу пришли на конькобежные состязания; вы удивились бы еще больше, если бы заглянули к ним вечером в тот радостный день — двадцатого декабря. Глядя на домик Бринкеров, уныло торчащий посреди замерзшего болота, ветхий домик, с выпирающими стенами, словно опухшими от ревматизма, и с крышей, как шапка, надвинутая на глаза, никто и не заподозрил бы, какое веселье там внутри.

От минувшего дня не осталось ни следа, кроме огненной полосы над самым горизонтом. Несколько неосторожных облаков уже загорелись, а другие, с пылающими краями, затерялись в наползающем тумане.

Заблудившийся луч солнца, соскользнув с ивового пня, украдкой старался проникнуть в домик. Казалось, он чувствовал, что, сумей он добраться до здешних обитателей, они будут рады ему. Комната, в которой он спрятался, была так чиста, что чище и быть невозможно. Даже трещины в балках на потолке и те были тщательно протерты. Вкусные запахи носились в воздухе.

Яркое пламя торфа в камине порождало вспышки безобидных молний на темных стенах. Оно играло то на огромной кожаной Библии, то на кухонной утвари, развешанной на деревянных гвоздях, то на красивых серебряных коньках и цветах на столе. В этом изменчивом свете ясное, открытое лицо тетушки Бринкер сияло. Гретель и Ханс, взявшись за руки, стояли прислонившись к камину и весело смеялись, а Рафф Бринкер плясал!

Этим я не хочу сказать, что он делал пируэты или дрыгал ногами, что для отца семейства было бы недопустимой вольностью; нет, я просто утверждаю, что, пока дети весело болтали, Рафф неожиданно сорвался с места, щелкнул пальцами и сделал несколько движений, очень похожих на заключительные па шотландской пляски. Потом он обнял свою вроу и в пылу восторга даже поднял ее с земли.

— Ура! — крикнул он. — Вспомнил! Вспомнил! Томас Хигс. Это самое имя! Вдруг осенило. Запиши его, сынок, запиши!

Кто-то постучал в дверь.

— Это меестер! — ликующе вскричала тетушка Бринкер. — Боже правый, и что только делается!

Мать и дети бросились отворять дверь и, смеясь, столкнулись на пороге.

Но это все-таки был не доктор, а три мальчика: Питер ван Хольп, Ламберт и Бен.

— Добрый вечер, молодые люди, — проговорила тетушка Бринкер, такая счастливая и гордая, что ее не удивило бы посещение самого короля.

— Добрый вечер, юфроу, — откликнулись все трое, отвесив ей по глубокому поклону.

«О господи! — думала тетушка Бринкер, то опускаясь, то поднимаясь — ни дать ни взять масло в маслобойке. — Счастье, что я в Гейдельберге выучилась делать реверансы!»

Рафф ответил на поклон мальчиков только вежливым кивком.

— Садитесь, прошу вас, молодые люди! — сказала его жена, а Гретель застенчиво подвинула гостям табурет. — У нас, как видите, сидеть не на чем, но вот то кресло, у огня, к вашим услугам, и если вы не против сидеть на твердом, так наш дубовый сундук не хуже, чем любая скамья… Правильно, Ханс, подвинь его поближе!

Когда, к удовольствию тетушки Бринкер, мальчики уселись, Питер, говоривший от лица всех троих, объяснил, что они идут в Амстердам на лекцию и зашли по пути вернуть Хансу ремешок.

— О мейнхеер, — горячо проговорил Ханс, — к чему было так беспокоиться! Мне очень неловко.

— Напрасно, Ханс. Ведь мне самому хотелось зайти к вам, а не то я подождал бы до завтра, когда вы придете на работу. Кстати, Ханс, насчет вашей работы: отец очень доволен ею. Профессиональный резчик по дереву и тот не мог бы работать лучше вас. Отец хочет украсить резным орнаментом и южную беседку, но я сказал ему, что теперь вы опять будете ходить в школу.

— Да, — вмешался Рафф Бринкер решительным тоном, — Ханс теперь же начнет ходить в школу… и Гретель тоже… Это верно.

— Приятно слышать, — сказал Питер, повернувшись к отцу семейства. — Я очень рад, что вы совсем выздоровели.

— Да, молодой человек, я теперь здоров и могу работать так же упорно, как и раньше… благодарение богу!

В это время Ханс торопливо записывал что-то на полях истрепанного календаря, висящего у камина.

— Так, так, малец, записывай. Фиге! Виге! Ах ты грех какой, — проговорил Рафф в полном отчаянии, — опять улетучилось!

— Не бойся, папа, — сказал Ханс, — имя и фамилия уже записаны черным по белому. Вот смотри! Может быть, вспомнишь и все остальное. Знать бы нам адрес — то-то было бы хорошо! — И, обернувшись к Питеру, он проговорил вполголоса: — У меня есть важное дело в городе, и если…

— Что?! — воскликнула тетушка Бринкер, всплеснув руками. — Неужто ты нынче вечером собираешься в Амстердам? Сам же признавался, что ног под собой не чувствуешь. Нет-нет… пойдешь на рассвете, и ладно.

— На рассвете! — повторил Рафф. — Как бы не так! Нет, Мейтье, он должен отправиться сейчас же.

Тетушка Бринкер как будто подумала, что выздоровление Раффа становится довольно-таки сомнительным благом: ее слово уже не единственный закон в этом доме.

К счастью, пословица «Смирная жена — мужу госпожа» пустила в ее душе глубокие корни и, пока тетушка Бринкер раздумывала, успела расцвести пышным цветом.

— Хорошо, Рафф, — сказала она, улыбаясь. — Мальчик не только мой, но и твой сын… Ну и беспокойное у меня семейство, молодые люди!

Питер вынул из кармана длинный ремешок.

Отдавая его Хансу, он сказал вполголоса:

— Я не буду благодарить вас, Ханс Бринкер, за то, что вы одолжили мне это. Такие люди, как вы, не требуют выражений благодарности… Но, должен признать, вы оказали мне огромную услугу, и я рад подтвердить это. Только в самом разгаре состязаний, — добавил он со смехом, — я понял, как страстно мне хотелось победить!

Ханс рассмеялся тоже, радуясь, что это поможет ему скрыть свое смущение, а его лицу немного остыть. Юношам честным и великодушным, как Ханс, свойственна досадная привычка краснеть ни с того ни с сего.

— Это пустяки, — сказала тетушка Бринкер, приходя на помощь сыну. — Малый всей душой хотел, чтобы вы победили на состязаниях. Я знаю, что хотел!

Вот так помогла!

— Да ведь я в самом начале почувствовал, что с ногами у меня неладно, — поспешил сказать Ханс. — Лучше было выйти из состязаний, раз не осталось надежды на победу.

Питеру, видимо, стало не по себе.

— Тут мы, пожалуй, расходимся во мнениях. Кое-что во всем этом меня смущает. Впрочем, теперь дела не поправишь: поздно. Но вы, право же, сделали бы мне одолжение, если бы…

Конец своей речи Питер произнес так тихо, что я не могу передать его. Достаточно будет сказать, что Ханс, ошарашенный, отпрянул назад, а Питер с очень пристыженным видом пробормотал, что оставит «их у себя», раз уж он победил на состязаниях, но что «это несправедливо».

Ван Моунен кашлянул, напоминая Питеру о том, что лекция скоро начнется. В эту минуту Бен поставил что-то на стол.

— А-а, — воскликнул Питер, — я и забыл, что у меня к вам еще одно дело! Сегодня ваша сестра убежала так быстро, что госпожа ван Глек не успела отдать ей футляр для коньков.

— Ай-ай-ай! — проговорила тетушка Бринкер, глядя на Гретель и укоризненно покачивая головой. — Так я и знала: она вела себя очень невежливо.

(Втайне она думала, что лишь очень немногие женщины могут похвалиться такой прелестной дочуркой.)

— Вовсе нет! — засмеялся Питер. — Она сделала как раз то, что следовало, — побежала домой со своими вполне заслуженными сокровищами… Да и кто поступил бы иначе на ее месте?… Ну, не будем задерживать вас, — продолжал он и повернулся к Хансу, но тот, в волнении следя за отцом, как будто забыл о гостях.

Между тем Рафф, погруженный в раздумье, твердил шепотом:

— Томас Хигс, Томас Хигс… Да, это самое имя и фамилия. Эх, если б мне вспомнить и название места!

Футляр для коньков был обтянут красным сафьяном и украшен серебром. И он был так красив, что, если бы фея дунула на его крошечный ключик или сам Дед Мороз разрисовал его чудесными узорами, он и то не стал бы лучше. Сверкающими буквами на крышке было написано: «Самой резвой». Внутри футляр был выложен бархатом, а в одном углу на нем были вытеснены фамилия и адрес фабриканта.

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59