На маленьком кусочке Вселенной - Титаренко Евгений Максимович

В ожидании начала мальчишки-оркестранты демонстративно курили. Они были главными фигурами здесь и подчеркивали это всем своим видом. Ксана знала, что иногда перед танцами они распивали даже бутылку вина.

Духовой оркестр существовал в Ермолаевке с того времени, как пришел на маслозавод мастером Федор Карпович Нечаев. Завод купил трубы, а Федор Карпович собрал мальчишек и научил их играть несколько танцев, гимн, туш да еще похоронный марш. Валерка одно время тоже играл на флейте, но почему-то бросил.

Девчонки прошли в свой «законный» правый дальний угол, где уже теснились, перешептываясь, восьмиклассницы и семиклассницы.

Занял свои места оркестр, и первый вальс, «Амурские волны», плеснул в тишине над уснувшими соснами, над прудом, отозвался эхом откуда-то издалека: то ли от Холмогор, то ли от поселка Шахты.

Но первый вальс, как правило, никто не танцевал: осматривались, занимали удобные места, делились новостями.

Ритка отошла поболтать с девчонками, а Ксана протиснулась в самый уголок и некоторое время стояла спиной к дощатой загородке, потом, осторожно глянув по сторонам, различила невдалеке силуэты Валерки и Димки…

Вальс кончился. А когда зазвучало танго «В этот час, вечерний час любви…», в центре пятачка образовались первые из наиболее решительных пары.

Уж такой был обычай в Ермолаевке, что танцы никогда не начинались до темноты. Пока сгущались сумерки и, беспокойная, порхала от сосны к сосне какая-то серая птица, девчата и парни гуляли по аллее возле пруда. На танцплощадку входили по шатким ступеням лишь после того, как зажигалась лампочка на сосне. И два-три года назад танцы очень напоминали давно забытые в деревнях посиделки: левая сторона пятачка, где оркестр, считалась традиционно мужской, правая – женской…

Крутой перелом на танцплощадке произошел с появлением шахтинских ребят. Они ввалились целой компанией и, едва ступив на пятачок, разобрали на танго чужих девчат. Левая сторона мгновенно притихла. И быть бы в тот вечер великой драке, но вслед за первой группой шахтинской явилась вторая: человек десять энергичных, крепких парней с красными повязками на рукавах, и страсти как-то сами собой улеглись. Но зато с тех пор лишь правый дальний угол остался неприкосновенным – здесь танцевали друг с другом девчонки возрастом до девятого класса, на остальной территории пятачка стороны окончательно перемешались.

В безветрии откуда-то наплыли тучи, и погасла отраженная в пруду луна. Зная, что Ритку не утащить домой среди танцев, Ксана все же предупредила ее, что уходит. А когда сошла с освещенного пятачка в темноту, приостановилась, чтобы краешкам глаза разглядеть неподалеку двух друзей, и, наклонив голову, зашагала по направлению к домикам, не видя, а скорее угадывая тропинку.

Следом, на некотором расстоянии от нее, двинулись Валерка и Димка.

Этого не мог не заметить всевидящий дядя Митя. Он шел за друзьями почти до конца парка и в свете луны, что на полминуты выглядывала из-за туч, с любопытством разглядывал Димку. Относительно Валерки у него давно сложилось определенное мнение, а этого парня он видел впервые. Решив, что на шалопая он не похож, дядя Митя остановился. Уже то, что с парнем Валерка, должно бы успокаивать. Однако что-то дрогнуло в груди у дяди Мити.

На спуске, что вел к мосткам, когда танцплощадка осталась далеко позади, Валерка негромко окликнул:

– Ксана!

Она задержалась, глядя на воду. А когда Валерка и Димка догнали ее, первая, не оглядываясь, перешла на другой берег.

По тропинке между осоками шли гуськом и потому не разговаривали.

Молчание нарушил Валерка:

– Плохие танцы?

– Хорошие, – ответила Ксана.

– А почему рано ушла?

– Просто… Маму не предупредила.

Опять ненадолго выкатила из-за туч луна и посеребрила осоку вокруг.

– Что-то мне не нравится новая физичка! – неожиданно заявил Валерка. – Что ей в парке надо было? Ходила, присматривалась…

– Может, гуляла просто, – вступилась Ксана за учительницу.

Димка ничего не сказал: для него в Ермолаевке старая учительница Надежда Филипповна была такой же новой, как и физичка, которой он еще не видел.

– Что у нее, мужа нет – гулять? – вопросом на вопрос ответил Валерка.

И, таким образом исчерпав до конца все животрепещущие темы, они опять надолго замолчали.

Посадки обрывались почти у самых домиков. Сделав еще несколько шагов, Ксана остановилась.

– Все… – сказала она.

– Я сейчас. Гляну… – неожиданно пробормотал Валерка, исчезая в кустах.

Ксана и Димка на секунду растерялись.

– Чего это он? – спросила Ксана, исподлобья взглянув на Димку.

– Не знаю… – Димка пожал плечами.

– Валер! – громко позвала Ксана.

– Сейчас! – отозвался Валерка откуда-то из глубины акаций.

– Вот еще… – сказала Ксана Димке и чиркнула носком башмака по траве.

Димка не ответил. Немножко помолчали, стоя друг против друга.

Уплывающая за тучи луна некоторое время проглядывалась еще, как холодное, грязноватое сияние, потом исчезла вовсе.

– Нравится тебе у нас? – спросила Ксана.

– Нравится! – ответил Димка. – Знаешь, у нас в Донбассе…

– А я нигде не была, – сказала Ксана.

– Но зато в лесу – тысячу раз! – оправдал ее Димка.

Ксана пригладила траву под ногой.

– Ты про лес никому не говори… – глядя в землю, предупредила она Димку. – Ну, про поляну… Ладно?

Димка только и успел осознать, что у них появилась теперь общая тайна. Как ни в чем не бывало вышел из акаций Валерка.

– Показалось, – объяснил он свою выходку. – Шаги вроде.

– Тут теперь всегда страшно ходить, – сказала Ксана.

– Да это все девчонки выдумали! – отмахнулся Валерка.

Ксана перебросила за плечо косу.

– Ну, я пойду…

Друзья сказали ей «до свиданья». Ксана кивнула обоим.

– Хорошая девчонка… правда? – спросил Валерка, когда они остались вдвоем.

А Димка поймал себя на корыстном желании единолично знать про Ксану, какая она, хорошая или плохая… К счастью, Валерка скорее утверждал, чем спрашивал, и можно было не отвечать ему.

– Тебе отсюда вдоль посадок – прямо на тропинку выйдешь, – объяснил тот. – А я обратно. – И протянул руку: – До завтра?

– До завтра! – Димка с готовностью пожал его маленькую девчоночью ладонь. Хотелось за что-то поблагодарить Валерку. А за что…

– Не опасно через посадки? – спросил Димка.

– Ну! Я же здешний! – бодро отозвался Валерка уже из кустов.

Поднимаясь в гору, Димка не спешил. Тревожно и сладко было чувствовать себя одним-единственным путником на земле. Словно бы идешь ты, а кругом – только ночь, глухая, бесконечная… И бездонное, черное небо над головой. Будто бы затерялся ты и неважно, куда идешь, в каком направлении…

А из парка доносилась музыка. Очищенная расстоянием, она звучала с какой-то особой – и грустной и беспокойной – радостью.

Сделав два или три шага в сторону от дорожки, Димка, обхватив колени руками, сел на траву. Далеко под ним, отражая невидимый свет, лежали пруды. Темным массивом угадывался парк, в глубине которого теплилась одинокая лампочка. Димка поглядел сначала в один конец села, потом в другой. Но отсюда, издалека, трудно было определить по светлячкам окон, где чье.

Оркестр играл фокстрот, названия которого Димка не знал. В Донбассе под него напевали «Много у нас диковин…». Текст был явно не к месту, но из-за нелепости своей как-то сразу запоминался… Не хотелось Димке уезжать из Донбасса: от обжитого двора с клумбами гвоздик и нарциссов, от террикона, от студеного родника, что в Черной балке за городом, от заброшенного шурфа посреди улицы… Вдруг он действительно не оказался бы в Шахтах?

Ксана тоже слышала звуки оркестра.

Придя домой, она, не чувствуя вкуса, прожевала кусочек хлеба, запила его молоком, потом сразу ушла в свою комнату, разделась и, шмыгнув под одеяло, сделала вид, что спит. К вечеру у матери всегда вместе с усталостью нарастало раздражение, и, не выговорившись днем, она теперь как бы наверстывала упущенное.