Егоркин разъезд - Супрун Иван Федосеевич

— Тише.

— Тебе только около маминой юбки стоять, а не с нами ходить, — ворчал Егорка, но все же каждый раз поджидал братишку.

Так, с небольшими остановками, они добрались до небольшой полянки, посредине которой торчали густо обросшие высокой травой березовые кусты. Тропинка огибала их и скрывалась из виду.

Егорка сбавил шаг, ему показалось, что в траве кто-то шевелится.

— Чего ты? — спросил Гришка.

Егорка свернул с тропинки, присел на корточки:

— Ногу наколол. Вы идите, я вас нагоню.

Гришка с опаской взглянул на кусты, прислушался:

— Ты иди! Иди! — поторапливал Егорка.

— Я тоже не могу. Меня какая-то муха укусила. Аж горит.

Гришка опустился рядом с Егоркой и принялся растирать грязь на коленке.

Мишка ничего не приметил в кустах. Он выдался немножко вперед, выбрал сухое место и только хотел присесть, как впереди что-то зашевелилось, затрещало, и вдруг на тропинку из кустов выскочило что-то рыжее, страшное. Ребята вскрикнули и бросились к насыпи.

Егорка с Гришкой оглянулись только тогда, когда достигли самого верха: Мишка лежал на спине внизу и орал во весь голос, а над ним стоял рыжий теленок.

Егорка с Гришкой опомнились, замахали руками и закричали враз:

— Циля! Циля!

Но теленок не думал покидать свою жертву. Некоторое время он не двигался и как будто с большим удивлением смотрел на орущих ребят, а затем взмахнул хвостом, захватил в рот Мишкину рубашку и начал ее жевать. Мишка заревел еще пуще.

— Это теленок, не бойся! — Егорка кинулся вниз.

За ним спустился и Гришка.

Ребята подбежали к теленку и принялись колотить его с двух сторон кулаками:

— Уходи! Уходи!

Теленок выпустил Мишкину рубашку и отступил.

Егорка помог братишке встать.

Размазывая кулаком слезы, Мишка всхлипывал:

— Он съесть меня хотел… Он уже начал рубашку глотать… Он все добирался до живота…

— Да это же теленочек, он не ест людей, — успокаивал Егорка. — Сейчас я ему покажу. Смотри, как я с ним…

Егорка поднял с земли прут и начал тыкать им в теленка. Сначала теленок все отступал, но затем вдруг взбрыкнул и бросился на своего преследователя. Егорка вильнул в сторону и хотел убежать, но в этот момент теленок ткнул его лбом в спину. Егорка шлепнулся. Мишка перестал хныкать, а Гришка захохотал и сказал:

— А ведь это ваш Быня. Видишь, белое пятно сбоку?

Егорка пригляделся. И в самом деле, теленок был очень похож на Быню: белое пятно, уши, хвост — ну все, все такое же. Но разве мог Быня забраться в такую даль? И зачем?

Егорка сложил ладони лодочкой, как делала мать, и позвал:

— Быня! Быня!

Бычок навострил уши, подошел к Егорке и ткнулся мордочкой в его ладони.

Сомневаться больше не приходилось — это Быня. Но что же с ним делать?

— Давайте угоним его домой, когда обратно пойдем, — предложил Гришка.

— Так и сделаем, — согласился Егорка.

Но бычок не пожелал подчиниться такому решению и, как только ребята полезли наверх, двинулся за ними.

Егорка вернулся, схватил хворостину и закричал:

— Пошел! Пошел!

Бычок остановился. Егорка сделал несколько шагов вперед. Бычок тоже пошел за ним.

— Его надо пугать страшнее, — сказал Гришка.

Принялись пугать все вместе. Егорка размахивал хворостиной и кричал, Гришка колотил кулаком по дну миски, а Мишка, взяв острый камень, скреб им по ковшу и визжал.

Такого яростного натиска бычок не выдержал — он сорвался с места и, сопровождаемый грохотом, визгом и криком, кинулся прочь от насыпи. Не добежав до тропинки, Быня ворвался в грязь. «Что, попало? Будешь теперь знать, как жевать рубаху и бодаться!» — неслось ему вслед.

Бычок выбрался в черных сапожках на тропинку и замер, отвернувшись от насыпи.

Ребята быстро взбежали на линию и оглянулись. Бычок стоял на том же месте, не поворачивая головы.

— Теперь он целый час будет думать и бояться, — заметил Гришка.

— Потому что мы задали ему большого жару, — весело добавил Егорка.

Ребята зашагали по линии в полной уверенности, что они окончательно отделались от нежелательного спутника, но каково же было их удивление и огорчение, когда, отойдя шагов на полсотни, они обернулись и увидели бредущего за ними Быню. Возобновлять сражение было бесполезно. Пришлось смириться и взять на небо еще одну живую душу.

На линии ребята повеселели. На ней не было ни непроглядных кустов с высокой травой, ни болотцев со злыми лягушками, и уже совсем-совсем близко виднелся новенький беленький семафор.

Но как ни хорошо вышагивать по шпалам, а ноги тяжелели и тяжелели.

— Это потому, — объяснил Егорка, — что сапожки наши изорвались.

Да, сапожкам досталось, они посерели и во многих местах стерлись начисто, оставшаяся же грязь ссохлась и стягивала кожу.

— Давайте еще раз обуемся, а? — предложил Гришка.

— Сейчас нельзя, — возразил Егорка. — Переобуваться нужно в передых.

— А когда он будет, передых? — спросил Мишка.

— Когда… Понимать надо. Вот пройдем половину, там он и будет, там и переобуемся, и пообедаем.

— А где эта половина? — допытывался Мишка.

Егорка и сам не знал, где половина, однако не смутился, а, поглядев как следует сначала назад, затем вперед, ответил:

— Как раз за семафором. Там есть одно такое место…

Новый железный семафор стоял на сером каменном уступчике. Его сигнальные стекла — красное и зеленое — горели в лучах солнца. Внутри семафора висели две толстые проволоки. Они заходили в деревянный короб, а из короба — на железные колесики — ролики, укрепленные на деревянных столбиках, и уже по этим столбикам тянулись далеко-далеко, до подъемного рычага, который стоял почти около самой стрелочной будки.

Дотрагиваясь до поперечинок семафора и поглаживая то одну из них, то другую, Егорка говорил:

— Крашеный… Беленький… Наш тятя все время открывает и закрывает его.

— А мой тятя тут копал яму, вот… — похвастался Гришка.

— Смотрите, у него пуговочки! — восторгался Мишка, водя пальцем по круглым заклепкам.

Четвертый участник похода безразлично отнесся к семафору: он улегся около линии и закрыл глаза.

Во время осмотра было обнаружено много непонятных вещей. Как ни старались ребята, а никак не могли сообразить, к чему это висели на проволоках внутри семафора две длинные железные «колбасы» и для чего был пристроен круглый барабанчик с ручкой. Но главное все же уразумели, а именно, что крыло семафора поднимается и опускается при помощи проволок, протянутых по столбикам к рычагу.

А поперечинки к стойкам прикреплены, чтобы забираться по ним наверх, решили они.

— Давайте попробуем? — Гришка ухватился за переклад инку.

— Нельзя, — Егорка затряс головой. — Если мы залезем, то тятя или еще кто-нибудь сразу заметят нас, и тогда все пропало. Пошли скорее, а то мы так до самого вечера не дойдем.

Ребята, а за ними и бычок двинулись дальше. Но вот Мишка опять начал отставать.

— Говорил тебе — не ходи, — ворчал Егорка.

— Я не виноват, — оправдывался Мишка, — Сам я нисколечко не устал, а вот ноги…

— Ноги… Ноги… — передразнил Егорка, — Давай ковшик, я его понесу.

— Нет уж, не отдам.

Мишка зашагал проворнее, но минут через пять снова сбавил шаг, а затем остановился и спросил:

— Где твоя половина? Где будем надевать новые сапожки?

— Знаю где, жди.

— Нет, ты говори сейчас, — Мишка сел на шпалу.

— Пора бы уж, Егорка… — сказал Гришка.

— Сейчас, погодите.

Егорка посмотрел из-под ладони в сторону разъезда. Вот интересно — там все стало маленьким: высокие казармы и станция походили на игрушечные домики; стрелочные будки уменьшились до размеров спичечных коробков; погрузочная платформа держалась не на сваях, она лежала прямо на земле, а барак угадывался только по продолговатому бугорку. Все строения придвинулись друг к другу, сгрудились, между казармами не было никакого просвета, а станцию от них отделяло не широкое полотно железной дороги, а узенькая-преузенькая ленточка. До крестинной будки от Егоркиной казармы было теперь не более двух шагов.