Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Ребята там не простые, не так у них жизнь идет, как в обычных школах. Не всегда родители правильно относятся, слишком уж захваливают, любуются... Во всяком случае, многие из этих ребят на простых смертных смотрят эдак... с высоты своей одаренности. А что я понимал в живописи? В Третьяковке бывал, конечно, и на выставках иногда, но опять-таки как простой смертный.
Павлик наш, который в пятом отряде, конечно, больше разбирается в художественных вопросах, чем я разбирался. И стали меня ребята испытывать. Как-то подходит ко мне парнишка — волосы в художественном беспорядке и галстук как-то необычно повязан. Показывает небольшую картину:
«Анатолий Николаевич, вот я эскиз написал, мне хотелось бы знать ваше мнение».
А за ним другие стоят, девчата и мальчики, и с таким каким-то... корректным любопытством ждут, какую глупость я сейчас ляпну.
Ни дождь, ни снег не идет (в помещении дело было), никто меня не выручает.
Я на картинку взглянул и говорю ему:
«Знаешь что: так, в двух словах, не расскажешь. Я сейчас спешу к директору, оставь эскиз, поговорим на следующей перемене».
А сам в учительскую и главного их художника за бока: показал ему картину.
«Хорошо или плохо? Как по-вашему?»
Он мне за три с половиной минуты целую лекцию прочел. На следующей перемене я вернулся к ребятам и с большим спокойствием всю картину разобрал до мелочей. Я им и о колорите и о композиции... Несколько ошибок указал. Выслушали молча. Удивились. Не поверили. Понесли на проверку к преподавателю, главному художнику. Он человек умный, сразу понял, в чем тут дело, и очень тактично, в других выражениях, но то же самое им сказал, что и мне говорил. И мой авторитет сразу повысился. Только, Светлана, на таком незаработанном авторитете далеко не уедешь. С тех пор я все свободные вечера проводил в библиотеке Ленина. Сколько книг по истории искусства и вообще о живописи прочел — вспомнить страшно.
В конце второй четверти сделал им доклад об эпохе Возрождения.
Ребята на доклад пришли опять-таки с некоторым недоверием. А слушали с интересом. Даже преподаватели мой доклад хвалили.
Вот это уже был авторитет заработанный. А теперь расскажу тебе о футбольном матче. Потом пойди к физкультурнику, с ним посоветуйся, он тебе скажет, какие книги и журналы нужно прочесть. «Советский спорт» читаешь?
— Нет.
— Надо читать. У нас есть в библиотеке. Если хочешь, чтобы тебя ребята уважали, все о футболе должна знать, да и о других видах спорта. Больше должна знать, чем они. И на дождь не рассчитывать!
ХLV
— Мальчик, далеко еще до пионерского лагеря? Мальчуган, собиравший землянику на опушке леса, отрапортовал с готовностью и почтением:
— Недалеко, товарищ старший лейтенант! Лесом пройдете, товарищ старший лейтенант, потом через мост направо и сразу флаг ихний увидите, товарищ старший лейтенант!
Костя, усмехнувшись, поблагодарил и вошел в лес.
Съездить в лагерь ему посоветовала мама.
«Заехал бы ты к Светлане. Это недалеко, она будет рада».
Вообще в этот приезд мама старалась доставить ему как можно больше развлечений. Чем не развлечение — побывать у пионеров в лагере? Впрочем, Светланку не видел давно, самому хотелось ее навестить. Да и писать она стала реже, как-то даже скучно без ее писем. Между поездами Костя, по традиции, зашел в «Гастроном» и купил две коробки конфет — хотя и выбирал самые большущие, но боялся, что одной коробки не хватит. Сколько их там, ребят? Надо думать, не меньше сотни!
Красивый лес... Но как много в нем покалеченных деревьев — с оторванными верхушками, обломанными ветками!.. А на лужайке — круглые ямы, заросшие травой: воронки от бомб. Здесь были бои в сорок первом — восемь лет назад.
Костя дотронулся рукой до ствола старого дуба. Глубокий шрам рассекал этот ствол почти до самой сердцевины. Молодая кора, гладкая и упругая, двумя широкими валиками затянула шрам.
— Что, старый инвалид, больно было тебе?
А впрочем, всякая рана поболит, потом заживает... Перейдя мостик, Костя увидел над молодыми березками высокую, тонкую мачту и трепещущий на самом ее кончике красный флаг. На воротах — «Добро пожаловать!» — любезная надпись, которую каждый входящий может с благодарностью отнести на свой счет.
За деревьями проглядывал новый двухэтажный бревенчатый дом, справа от него желтела волейбольная площадка. Там слышались глухие удары мяча, прерываемые свистком судьи и выкриками: «Шесть — три! Шесть — четыре!»
Гораздо ближе, между воротами и домом, два стриженых мальчика играли в бильярд. Один из них стоял с поднятым кием и, кажется, уже принял решение, но Костя сказал:
— Не так... Режь его в середину, а свой в угол пойдет!
Мальчики обернулись, застеснялись немного, но спросили с любопытством:
— Вы к кому?
Подошел ясноглазый парень в клетчатой рубашке, широкополой соломенной шляпе и сандалиях на босу ногу. Загорелый и легкий в движениях, он был похож на театрального ковбоя. Оказалось, что это старший вожатый. Он поздоровался и тоже спросил:
— Вы к кому?
— К Светлане Соколовой.
— Она со своим отрядом в роще, у реки. Пойдемте, я вас проведу.
И пошел вперед, показывая дорогу.
Лужайка среди белых березовых стволов. Полусолнце-полутень. Внизу — синяя-пресиняя извилистая речушка.
Ребята сидят и лежат на траве. У всех очень внимательные лица. Ага! Читают вслух.
Костя еще издали увидел кудрявую голову — самую черную из всех. На коленях у Светланы — раскрытая газета. Маленькая газета. «Пионерская правда».
Костя сделал знак вожатому не прерывать чтения и опустился на траву.
Вожатый сел рядом с ним. Ребята их не заметили.
— «...Я хорошо помню своего отца — «старину Робсона», как его звали соседи. Он вырос на юге. На том самом невольничьем юге, о котором написана «Хижина дяди Тома». Мой отец был рабом...»
«Хорошо читает, — подумал Костя: — и просто и как-то очень значительно. И голос у нее... Ведь не громко говорит, без всякого напряжения, а каждое слово доходит до всех... И как хорошо ее слушают ребята!..»
Сначала Костю отвлекали наблюдения за ребятами и за Светланой. Он покосился на старшего вожатого — кажется, парень чуточку волнуется за своих подначальных: ему хочется, чтобы лейтенанту понравилось в лагере. Но очень скоро Костя сам заинтересовался автобиографией знаменитого певца и, прекратив наблюдения, стал только слушать.
