Вредитель Витька Черенок - Добряков Владимир Андреевич

Весь этот беспорядок, оказывается, был из-за того, что напротив их дома строился точно такой же длинный, в восемь подъездов, дом. Вот когда его закончат строить, тогда и придет пора за двор взяться: деревья сажать, детскую площадку оборудовать, дорожки разбивать. Хорошо, что хоть возле их дома дорожку заасфальтировали. Ровненькая, чистая, сухая. И в классики можно играть, и через веревку прыгать или просто гулять.

И шоферам удобно. Не надо грязь месить. Вон сколько машин с вещами стоит. Раз, два, три. Это все новые и новые жильцы подъезжают.

— Смотри, — сказала Женя, — еще одна девочка. Видишь, у шестого подъезда? Нам подружка… А волосы как пострижены! Не поймешь, девочка или мальчик.

— Конечно, девочка, — сказала Саша. — Она же в платье… А взгляни, какой странный мальчик. Будто на ватных ногах идет… И голова, мне кажется, у него слишком большая.

— Ничего особенного, — заметила Женя. — Просто больной ребенок. Я была с мамой в Евпатории, там столько всяких больных детей приезжают лечиться…

— Все-таки жалко, — вздохнула Саша.

— А вон еще новоселы, — сказала Женя. — Интересно, в который подъезд…

Действительно, из-за угла дома, медленно поворачивая, показалась новая машина, груженная домашними вещами. Над вещами, словно радиолокатор, возвышалось велосипедное колесо. Видно, втискивали-втискивали велосипед и решили поставить стоймя. Тут же, на вещах, пристроился и мальчишка в кепке. Одной рукой он держался за руль, а другой крутил колесо. Да так лихо, что, наверное, воображал, будто не машина его везет, а он сам мчит все эти вещи вместе с грузовиком.

Что-то в мальчишке Саше показалось знакомым, Когда машина еще немного подъехала и мальчишка поднял голову, у Саши вдруг подкосились ноги.

— Что с тобой? — с удивлением посмотрела на нее Женя.

Саша вцепилась в балконные перила. Снова заставила себя взглянуть вниз. Машина остановилась как раз напротив четвертого подъезда. Их подъезда.

— Я погибла, — выдавила Саша побелевшими губами.

— Да что такое, объясни? — не на шутку испугалась Женя.

— Это Черенков… — совсем обессилев и прислонясь к стене, выговорила Саша. — Из нашего класса…

— Ну и что из этого?

— Ты не знаешь, — мотая головой, произнесла Саша. — Ты ничего не знаешь… Черенок — самый первый мой враг. Мучитель.

Женя с любопытством посмотрела вниз.

— А он, по-моему… ничего. Плечистый… Ловкий. Во как с машины спрыгнул. Другой бы побоялся…

И тут Саша услышала голос Витьки Черенка:

— Папань! Борты открывать?..

Противный, грубый, невыносимый голос.

— Что же теперь будет… — прошептала Саша.

А жизнь продолжается

Ни классики, ни скакалки — ничто, казалось, уже не интересовало Сашу. Во двор в тот день она так и не вышла.

Поникшая и безмолвная, помогала маме, гладила электрическим утюгом свою школьную форму, подавала отцу, стоявшему на столе, то молоток, то круглые деревянные пробки — Семен Ильич в стене, над окном, пробивал отверстия для карнизов.

Нина Васильевна, не привыкшая видеть дочь такой кислятиной, уже не раз принималась стыдить ее:

— Ну, зачем ты из этого делаешь трагедию? Что, скажи, случилось тут страшного? В тот дом, где обещали квартиру, их по какой-то причине не поселили. Сколько угодно бывает. И вот мальчик из вашего класса переехал в дом, куда и ты переехала. Только и всего.

— Мальчик! — кусая губы, горько усмехалась Саша. — Разве это мальчик! Это же — Черенок!

— В конце концов, удивляюсь твоему малодушию, просто не узнаю…

— Мама, он же мой враг. Я так мечтала, что больше никогда не увижу его. И вдруг… В один и тот же дом. В один и тот же подъезд. На одной лестничной площадке! Даже балкон его рядом с нашим! Нет, ты не представляешь! Ах, ты ничего, мама, не представляешь! — И, едва сдерживая слезы, Саша уходила к себе.

Солнце, в полдень заглянувшее в ее окно, теперь заполняло всю комнату. Оно играло в графине на письменном столе, отражалось в блестящей дверце шкафа, и все веселые завитушки на синеньких обоях словно улыбались ей. А Сашу это не радовало.

Еще вчера, еще несколько часов назад она была такая счастливая. Теперь все иначе.

Саша пробовала читать. Только и книга не шла в голову…

Семен Ильич решил сокрушить крепость надежным, испытанным методом. Натянул на голову высокую папаху, надел портупею с пустой кобурой, а вместо боевой сабли засунул под ремень веник. Из ваты скатал шикарные запорожские усы, прикрепил их кусочками хлебного мякиша и предстал в таком виде перед дочкой.

Лихо козырнув, он выпучил глаза и отчеканил:

— Так что разрешите отправляться, товарищ генерал!

Саша слабо улыбнулась и машинально спросила:

— Куда, папочка?

— Известно, куда! — Отец развернул трубку ватманской бумаги с чертежом и, будто читая, продолжал: — Так что вручу, товарищ генерал, официальную ноту протеста по случаю возмутительного вселения в пятьдесят седьмую квартиру страшного врага всего человечества Витьки Черенкова. Разрешите отправляться?

На Витьку Черенкова эта нота наверняка бы произвела громадное впечатление, а на Сашу — никакого. Сказала с укором:

— Эх, папа, тебе все шуточки! А я этого Черенка видеть не могу. Не хочу!

— Ладно, нота протеста отменяется, — вздохнул отец и отлепил шикарные ватные усы. — Тогда будешь помогать мне пришпиливать шторы…

И ночью ей снилось что-то нехорошее, тревожное. Но что именно — она не помнила, потому что как только проснулась, первой мыслью было: где-то рядом, в нескольких шагах, — Черенок. И эта мысль заглушила все.

Даже вставать не хотелось. Но вставать надо было. Начинался новый день. Надо приготовить уроки, потом идти в школу. Вернее, не идти, а ехать. Ехать через весь город, на автобусе. Да, чуть не забыла: физзарядка. Папа ее предупреждал: «Не сжигай мосты». А она сожгла. Безжалостно… А может быть, напрасно сожгла и лучше было бы послушать папу?..

«Неужели я действительно тряпка, хвалюшка, обманщица?» — Сашу будто хлыстом стегнули — мигом спрыгнула с кровати.

И странно: с каждым новым упражнением, которые она повторяла по нескольку раз с каким-то особым, упрямым старанием, у нее крепло убеждение: мама все же была права, незачем из этого делать ужасную трагедию.

Или Сашу слишком измучили ее переживания, или боль эта постепенно перегорела в ней, но только о Витьке она думала уже без всякого ужаса.

Отец, заглянувший в ее комнату, одобрительно хмыкнул:

— Смотри-ка, а я думал: забыла про зарядку. Молодчага!.. Глубже вдох! Жизнь продолжается.

А когда Саша крепко вытерлась мохнатым полотенцем и ощутила приятную теплоту в теле, то почти совсем спокойно подумала о Витьке:

«Может, это и не такая уж беда, что живет рядом. Пусть попробует обидеть! Разве папа не защитит меня? А то можно даже пойти к его отцу, — Саша улыбнулась, — с нотой протеста. А что снова в одной школе будем учиться, как-нибудь переживу. Ведь теперь в разных классах можем оказаться. Правильно, надо так и сделать. Узнаю, в какой класс его записали, и попрошусь в другой. Школа большая. Пятых классов будет много».

Сашу настолько успокоили эти доводы, что захотелось тотчас увидеть Витьку. «Вот удивится, — подумала Саша. — Не меньше, чем я вчера».

Надев платье, она заплела косы и взяла учебник истории. Саша вынесла на балкон стул, хотела сесть, но так и не села. И учебник не раскрыла.

Что творится во дворе! Какой шум, суета! Вчера было тихо, никто не работал, а сегодня все в движении. Натужно рыча, ползет красный бульдозер. Длинный нож бульдозера толкает перед собой вал земли, щебенки, обломков кирпичей. Возле канавы с рыжими высокими навалами глины по сторонам обосновался гусеничный подъемный кран. Вот подхватил на тросе бетонную коробку, перенес ее к широкой канаве. А там суетятся двое рабочих, командуют, как ловчей опустить груз. Часть канавы уже устлана такими коробками. И когда успели? Только начало рабочего дня, еще девяти часов нет.