Горнист - Дьяконов Юрий Александрович

— Что? Дорога не в порядке? Где обвал?!

— Дядя, обвала нет. Мы второй день не можем уехать на станцию. Нас семь пионеров, — пояснил Сережа, — у нас денег нет на билеты.

— Так что ж вы машину останавливаете?! Кто вам…

— Дяденька, возьмите нас, мы маленькие, — перебил его жалобный тоненький голос Сонечки.

Шофер остановился на полуслове. Переступил с ноги на ногу и сказал уже мягче, с оттенком сожаления:

— Не имею права… все места заняты.

— Дяденька, нам и мест не надо, мы постоим, — просила Сонечка.

— Ну куда я вас?..

Видя, что шофер заколебался, сразу в несколько голосов закричали разомлевшие от жары и трудной горной дороги пассажиры:

— Куда их! И так друг на друге сидим! Дышать нечем! Мы на поезд опаздываем. Это безобразие! Шофер, поезжайте!..

— Да мы в проходе поместимся. Что вам, жалко?! — перекрыл голоса пассажиров гневный голос Сережки.

— А чемоданы наши куда? Себе на голову?! — выкрикнула толстуха с красным, лоснящимся лицом.

— Видите, ребятки, пассажиры возражают. Уберите камни…

И тут все испортил только что слезший с дерева Витька:

— Подумаешь, цаца! Ну и убирай сам!

— Ах ты паршивец! — вскипел шофер. — Да я вам… — Он зло расшвырял сапогами камни и вскочил в машину.

— Дяденька! У нас хлеб есть. Мы можем…

Но шофер уже не слушал. Автобус рванулся, и Сережка, не успевший выпустить ручку дверцы, упал у колес. Вскочил. Хромая, сделал еще несколько шагов за машиной и стал. Девочки кинулись к нему. Подбежал запыхавшийся Саша:

— Что? Не взяли? Вот… — и осекся, увидев сбитое, окровавленное колено Сергея.

Майя открыла сумку с красным крестом. Помазала ногу Сережи йодом и завязала бинтом. Затем девочки стали спешно приводить в порядок разодранную командирскую одежду, на все лады ругая при этом шофера и его зажиревших пассажиров. Потом все набросились на Витьку:

— Кто тебя просил?! У-у-у, болтун несчастный!

В суматохе позабыли о дороге.

— Ой, девочки, едет! — взвизгнула Нина.

По дороге приближалась большая грузовая машина с брезентовой крышей над кузовом. Первым пришел в себя Саша. Он кинулся к дороге. Сорвал с себя галстук и замахал им над головой.

Машина остановилась. Из кузова выпрыгнули парни и девушки. Бросились к пионерам:

— Что у вас? Несчастье? Что случилось? Чем помочь?!

Сергей, успевший уже за кустом облачиться в свои залатанные штаны, хромая, подбежал к ним:

— Ура-а! Вот кто нас выручит! Это же комсомольцы!

И правда. На платьицах и кофточках девушек, на рубашках и гимнастерках парней горели красные значки КИМ.

Сергей рассказал о случившемся. Комсомольцы заспорили с шофером. Потом высокий парень в голубой ситцевой косоворотке с белыми пуговицами, тряхнув чубом, решил:

— Крой, братва, в машину! Правда, нам крюку километров пятнадцать дать придется. Да и времени маловато. Ну да ничего! Довезем вас до самого города.

Сильные молодые руки подсаживали девочек в машину, другие втаскивали их в кузов. Замелькали в воздухе мешки, сумки. Вмиг опустела лужайка под ветвями громадного ореха.

И тут к машине подбежала запыхавшаяся тетушка Ануш:

— Сережа!.. Сережа!.. Иди сюда! Иди!

— Что случилось? — Сергей побежал ей навстречу.

— Ой, Сережа, что скажу тебе. Поймали. Красноармейцы бандитов поймали… который Сурена убили. Сама видела. Черный. Страшный!.. А один бандит — Коста. Завод сгорел, знаешь? Так это сын хозяина завода. Самый главный бандит!.. Кто думал?..

— Ага, сволочи, попались! — обрадовался Сергей.

— А что Ануш говорила?.. Советская власть все найдет! Зубы вырвет!.. До свиданья, Сережа. Фу-у-у, сильно бежала. Думала — не успела. Приезжай, Сережа…

Обрадованный, Сергей мячиком влетел в кузов грузовика. На дороге осталась одна старая тетушка Ануш. Она махала им платком, пока поворот не скрыл и ее, и орех-великан, и все селение.

В кузове было тесно. По-прежнему немилосердно палило солнце. Но ребята были веселы. Всю дорогу не смолкали песни. Вдоль борта машины, чуть не во всю длину кузова, лежало несколько стальных прутьев. На поворотах они перекатывались и звенели.

— А зачем это? — указывая на прутья, спросил Саша.

— Щупы, малыш! — улыбаясь, ответил парень в косоворотке. — Будем хлебушек кулацкий из земли вынимать.

— Как это — из земли? Прямо буханками?

Комсомольцы грохнули смехом. Саше объяснили, как ищут хлеб щупами. В глазах Саши загорелся огонек зависти:

— И весь хлеб себе заберете? Вот наедитесь здорово!

— Что ты, малыш. Мы же комсомольцы. Себе, как всем, пайку хлеба в магазине, по карточкам. А что найдем — государству отдадим. Оно знает, кому послать, где хлеб нужней…

Сергея больше всего интересовало, что везут в больших ящиках, уложенных у самой кабины грузовика. Но спросить боялся, чтобы, как Саша, не попасть впросак. Неожиданно его выручила десятилетняя Сонечка:

— А вам не будет скучно? Так и будете целый день ходить с железными палками?

— Зачем же целый день?! — ответила быстроглазая тоненькая девушка в красной косынке, которую все называли Анкой. — Щупы — это если потребуется. Мы ведь помогать колхозу едем. У нас все специалисты, — с гордостью заявила она. — Степан, вон тот, длинный, и этот, — тыкала она пальцем, — слесари. Будут трактора ремонтировать. Мы и запчасти с собой везем. Видишь ящики? А я и вот они, — показала она на двух ребят и девушку, — курсы трактористов кончили. Будем хлеб молотить, пахать. Все, что надо. Глеб с Гришей — кузнецы. Им работы больше всех будет. Шура — токарь. Вон в том самом большом ящике мы и токарный станок маленький везем. Колхозу в подарок. Сами отремонтировали! А вот это — бригадир наш Петр… Афиногенович. Он у нас, Сонечка, волшебник, машинный доктор!

Вокруг засмеялись. А чубатый парень в голубой косоворотке улыбнулся смущенно:

— Эк ты меня, Анка, разукрасила. Да не слушайте вы ее, ребята. Это она насмехается. Отродясь никто по отчеству не звал. Петя я. Механик… Подожди, Анка, я тебе еще не такое отмочу. Будешь помнить!..

Комсомольцы ехали на Кубань, в станицу Уманскую. Туда посылал их Туапсинский горком комсомола.

Длинная платформа вокзала. Пути, пути… В стороне от пестрой, разноголосой, бестолково-суетливой, спешащей куда-то толпы пассажиров — кучка ребят в пионерских галстуках. С рюкзаками у ног они жмутся к стене вокзального здания. В глазах беспокойство, растерянность…

Приходят и уходят поезда. Чаще — товарные. Длинные вереницы кирпично-красных вагонов, белые громады вагонов-ледников, черные, с лоснящимися боками, круглые цистерны с нефтью, мазутом, бензином. Реже — пассажирские. Впереди — высокий паровоз с громадными красными ободьями колес, блестящими локтями шатунов, поршней, кривошипов. За ними — десять-двенадцать вагонов-коробочек с открытыми и закрытыми окнами, блестящими на солнце медными частями поручней, множеством труб-вентиляторов на крышах.

Сергей с тоской смотрит на крыши и тормозные площадки, думает: «Влезть бы по тонкой железной лесенке на крышу или на тормозную площадку товарного вагона — и пошел колесами версты отстукивать!..» Но взгляд его падает на растерянные лица девочек, и глаза темнеют. Ответственность за них тяжелым грузом легла на командирские плечи.

Уже в который раз ходил он к разным железнодорожным начальникам. Сколько раз пересказывал свою историю. Одни отмахивались: «Подожди, мальчик, некогда. Поезд отправлять надо!» Другие охали и ахали. Удивлялись. Ругали лагерное начальство. Но посадить на поезд, стоящий на путях, Отказывались: «Вот придет другой, тогда…» Или говорили: «Не могу. А ну как наскочит ревизор с дороги? Беда!» И посылали к другому начальнику. И все повторялось сначала.

Отчаявшись, командир решил сесть в поезд самовольно.

— Через тридцать минут отправляется поезд «Новороссийск — Москва». Вот этим поездом мы и поедем, — объявил он свое решение. — Предупреждаю: слушаться с полуслова. Понятно? Никаких ахов и слез! Когда сядем, никуда не выходить. Ни за водой — наберите полные фляжки, ни еще куда… Сходите. Вон красный домик перед водокачкой…