5
Детский дом имени Розы Люксембург, где теперь работала Тина, находился в одном из переулков поблизости от Гостиных рядов. Это был одноэтажный каменный флигель во дворе. Найти его не представляло особого труда — оттуда доносились звонкие детские голоса.
Когда Илюша и Степа вошли во двор, приютские мальчики и девочки с мокрыми тряпками и вениками в руках входили и выходили из дома: видно, там шла уборка.
У входа друзья остановились в растерянности. В коридоре Валя Азарова мыла полы. Фрида в шароварах, с засученными рукавами тоже работала.
А вот и Тина появилась. И по всему было видно, что Валя и Фрида теперь подружились с Тиной.
— Степушка! — в радостном удивлении воскликнула Тина. — Какой же ты молодец, что пришел… Здравствуй, Илюша. Пойдемте ко мне…
Стараясь не наследить, ребята на цыпочках перешагнули вымытую часть пола. Тина открыла дверь крохотной комнатки с одним оконцем. У стены стояла железная кровать, застеленная грубым шерстяным одеялом. Тумбочка с книгами в углу, и на ней осколок разбитого зеркала.
— Что же вы стоите, мальчики? Садитесь.
В комнате Тины была одна-единственная табуретка, да и та колченогая.
— Мы постоим, — солидно сказал Степа. — Расскажи лучше, как ты живешь.
Скоро в комнату вошел черноглазый мальчуган, он держал в руке лист бумаги с неоконченным рисунком. Второй мальчик, поменьше ростом, и девочка в заштопанном платье вошли за ним.
— Познакомьтесь: это наш художник Витя Орлов. Ну-ка покажи, что ты нарисовал?
— А это Оля, — сказала Тина, обняв девочку. — Она у нас тоже общественный деятель, председатель чистовой комиссии.
Трудно было узнать в этой остроглазой, остриженной под машинку девочке ту маленькую волжанку, которая не могла удержать в руке сухарь. Илюша испытывал к приютским детям такое чувство, точно они были ему родными.
Тина разговаривала громко, старалась казаться веселой, но по грустным глазам было заметно, что на душе у нее нелегко.
— Вот так я и живу теперь, — сказала Тина и виновато улыбнулась. Она отодвинула соломенную подушку и села на кровать.
Оля склонилась головой к ее плечу и с нежностью стала заплетать растрепавшийся конец Тининой косы.
— А ты знаешь, зачем мы пришли? — деловито сказал Степа. — Посоветуй, где взять иконы?
— Зачем вам иконы?
Степа исподлобья взглянул на Илюшу — они договорились, что объяснять будет он.
— Мы собрали безбожный кружок «Долой монахов!», — сказал Илюша и смутился.
Тина с улыбкой ждала разъяснения, и пришлось рассказать ей о сожженных иконах.
Девушка ответила не сразу.
— Мальчики, вы только не подумайте, что я защищаю религию, но то, что сделали вы, жестоко. Среди икон есть высокие произведения искусства, разве можно их уничтожать? К тому же вы оскорбляете чувства верующих… Да и можно ли собрать все иконы, что есть на Руси? Их ведь миллионы…
Илюша спросил с обидой:
— Как же нам бороться?
— Помогайте голодным — вон сколько их бродит по улицам! Всюду идет жестокая борьба… — Тина словно невзначай поглядела на окно, и только тогда Илюша заметил разбитое стекло. На подоконнике лежал камень, а под ним свернутая вчетверо записка.
Степа взял камень, а Илюша прочитал записку: «Я, Господь, говорю: не смилуюсь, не пощажу, не раскаюсь!»
Подписи не было, но Илюша узнал почерк Шурика Золотарева. И сказал твердо:
— Не бойся их, Тина.
— Я не боюсь… К старому возврата нет.
— А в школе ты разве не будешь учиться? — спросил Степа.
— Теперь я учусь на рабфаке, — гордо, с улыбкой сказала Тина и спохватилась: — Беда!.. Скоро мой учитель явится, а я прибавочную стоимость не выучила.
Недалеко от детского дома мальчики встретили Митю Азарова и поняли, какого учителя ждала Тина.
6
На углу Солдатской Илюша увидел своих безбожников. Они бежали в город, чем-то встревоженные.
— Илюшка, мы тебя ищем.
— Зачем?
— Наш клуб сожгли.
— Кто?
— Не знаем.
Пожарники уже сматывали мокрый брезентовый рукав, когда Илюша примчался к пустынному двору. Двое пожарников в медных касках растаскивали дымящиеся бревна догорающего сарая.
— Видал? — И Левка указал пальцем туда, где валялись обугленные бревна и доски.
— Только плакат с Лениным и спасли… — добавил Левка. — Варька из огня выхватила. Сама вся обгорела.
— А где Варька? — волнуясь, спросил Илюша.
— Дома. Ее мать постным маслом намазала, ноги тряпками обмотала.
— Пойдем к ней.
— Ты с ума сошел!.. Знаешь, какая у нее мать злая?
— Идем, не бойся.
Варька сидела на сундуке, болтая забинтованной ногой.
— Варь, это я…
— Вижу…
— Правда, что ты плакат спасла?
— Юбку из-за тебя сожгла, вон, видишь, подол обгорел.
— Мы тебе купим новую юбку… Ты молодец!
— «Молодец»… — передразнила Варька. — Вон лежит твой плакат на подоконнике. Что бы вы делали без меня… Еще хотели вычеркнуть из тетрадки…
— Ты прости нас. Мы тебя первой запишем. Не веришь? Ей-богу!
— Щелчок тебе! — вдруг оживилась Варька. — Щелчок в лоб.
— За что?
— Ты сказал «ей-богу».
— Если хочешь, дай щелчок, — рассмеялся Илюша и подставил лоб. — Бей, не бойся, бей сильней!
— Жалко тебя.
Плакат обгорел с одного края — там, где был нарисован поп. Пламя сожгло часть бороды, а черная ряса стала куцей. В остальном рисунок остался неповрежденным. Ленин с той же веселой усмешкой сбрасывал с земного шара нечисть. Казалось, что Ленин еще веселее, чем раньше, подмигивает: дескать, не бойся, Илюшка, не страшен нам с тобой никакой пожар.
Илюша ломал голову над загадкой: кто поджег сарай? И тут он вспомнил о подозрительном шорохе в зарослях ивняка.
Ни слова не сказав ребятам, Илюша вернулся на пустынный двор. Обошел сгоревший сарай. Разглядывая черные головешки, он заметил какой-то металлический предмет, блеснувший в измятой траве. Илюша поднял зажигалку и, к своему удивлению, узнал в ней тот самый сапожок, от которого прикуривал Гога Каретников.
Разгадка лежала на ладони. Не было сомнений, что сарай подожгли скауты и, быть может, они же бросили камень в окно Тининой комнаты.
Сами собой вспомнились слова таинственной записки: «Не смилуюсь, не пощажу, не раскаюсь!» Именно об этом думал Илюша — таких людей нельзя ни миловать, ни щадить!
Глава двадцать шестая
ПЕРВЫЙ БОЙ
Против общего злого кумира.
Против шайки попов и господ
Встаньте, все пролетарии мира,
Обездоленный, черный народ!
Встаньте, рыцари нового строя,
Встаньте, дети великой нужды,
Для последнего смертного боя
Трудовые сомкните ряды!
1
После ареста Олега Каретникова Поль встревожился не на шутку. Он боялся, как бы ему не предъявили обвинение в связях с белогвардейским офицером. Было тем более опасно, что у него хранилось секретное письмо генерала Пантюхова.
Сначала Поль хотел скрыться в каком-нибудь отдаленном городе. Из тайной переписки он знал, что в Орле, Ростове-на-Дону, а главное, в Петрограде нашли прибежище его давние друзья, скаутмастера старой России. С ними можно было объединиться и начать все заново. Потом пришло неожиданное и смелое решение: не избегать опасности, а идти ей навстречу — явиться в губком комсомола и предложить свои услуги. Таким маневром удалось бы запутать следы, а когда все обойдется, продолжать свою линию, сколачивая отряды юных рыцарей.
Три ночи напролет просидел он над программой «красных скаутов». Заменил старую скаутскую заповедь о верности царю, богу и родине более современной: «Красный скаут верен рабочему люду». Вместо скаутской белой лилии предложил носить на левой стороне груди красный пламенный костер как символ революционности.
