Фонарик заложил руки в карманы, наклонил голову и раздумчиво спросил:
— Вова, а по правде говоря, что тебе надо от Лодика?
Неверов не удивился вопросу. Но ответил коротко и сумрачно:
— Уже ничего...
Костик Ростович стоял рядом с Фонариком, расставив ноги в белых носочках (на левой — гирлянда присохших листьев). Тоже нагнул голову. И вдруг засмеялся:
— А как она разлетелась! Будто взорвалась! Банка...
И все почему-то (кроме Борьки, который все плескался) засмеялись тоже. Но Славик Тминов сразу посерьезнел.
— Лодь, а ты в нее нацелился или просто так попал?
— Конечно, просто так, Славик, случайно. Когда мне было целиться...
Цурюк (он все еще сидел на корточках) отнял платок от вымазанных кровью щек и обвел ребят мокрыми глазами.
— Это была моя банка...
— Иди умойся, — сказал ему Толька Синий.
Цурюк послушался, заковылял к бочке. Но на ходу обернулся и повторил:
— Это была моя банка... — И послышалась в его словах что-то... ну, вроде как про погибшего котенка.
Лодьку резанула жалость.
— Цурюк, я тебе достану другую. Такую же, — пообещал он.
— На фиг мне другая. Эту я у фрицев надыбал, трофей...
Конечно же, кражу компота у немцев Цурюк считал геройским событием своей жизни. И банка была памятью...
— Что поделаешь... Я не хотел, — пробормотал Лодька.
Цурюк, чтобы умыться, отодвинул плечом Борьку. А Борька повернулся ко всем, опять скривил мокрое лицо и выдал сквозь зубы:
— А если бы моя пуля Севкину в башку? И башка — как банка?.. Недоумки...
— Хватит психовать, — неуверенно прикрикнул Лешка. А Шурик Мурзинцев вдруг встряхнулся:
— Стойте! А Борькина-то пуля где? Наверно засела в дровах!
— Ну и что? — сказал кто-то.
— Как что! Свидетельство истории!.. Лодик, ну-ка встань, где стоял тогда...
— Зачем?
— Ну, пожалуйста...
Лодька нехотя встал у воткнутой в землю щепки. Шурик деловито поправил его голову:
— Ты ведь прямо стоял и смотрел перед собой... А Борька целился в лоб...
Лодьку зябко передернуло.
— Свистнуло вот здесь... — он пальцем чиркнул по виску.
Шурик постоял, прицельно глядя мимо Лодькиной головы.
— Подожди-ка... Ну, точно! — Он подскочил к штабелю, дернул на себя толстый сосновый кругляк. — Дырка...
Все, кроме Борьки и Цурюка столпились вокруг. Маленькое круглое отверстие чернело в полене на краю среза. Будто след древесного червя.
— Дайте шомпол, — велел Шурик. Славик Тминов бегом принес от колоды обрубок проволоки. Шурик аккуратно, будто хирургический зонд, ввел проволоку в пулевой канал.
— Ну, не глубоко ушла... Надо, молоток и стамеску. Синий, жми...
Синий, который жил ближе всех (а главное — у него были инструменты) сказал "всегда я да я" и пошел. С ним за компанию — Гоголь.
А Цурюк и Борька всё плескались и фыркали у бочки...
Инструменты появились быстро. Шурик утвердил кругляк на земле, поставил здоровенную стамеску на черную дырку, застучал по рукоятке молотком. От края полена неохотно отошла широкая, с бронзовой корой, щепа. Шурик дернул, щепа отломилась, снявшись с крепкого сучка. След пули в дереве открылся двумя желобками...
Пуля не смогла уйти глубоко, потому что наткнулась на корень крепкого сучка. И расплющилась о него, превратившись в бесформенную амебу. Шурик Мурзинцев осторожно выковырял свинцовую плямбу, качнул на ладони, протянул Лодьке.
— Возьми...
— Зачем?
— Будет амулет. На всю жизнь...
Лодька взял. Никакой злости на эту металлическую кляксу он не чувствовал. Наоборот. "Спасибо, что пролетела мимо..." Он качнул ее так же, как Шурик и опустил в карман ковбойки.
А Лешка Григорьев, стоявший надо всеми, потребовал:
— Ну-ка, принесите кто-нибудь оба пистолета...
Оружие дуэлянтов резво принесли Фонарик и Сидоркин. Лешка подцепил стамеской и рванул проволочную обмотку стволов, оторвал медные трубки напрочь от рукояток. Забросил рукоятки за поленницу, а оба ствола сунул в карман.
— Завтра выкину в Туру... Пока не доигрались до того, что вместо банки чья-нибудь голова...
Лодька не спорил. Борька, который все видел от бочки, тоже ничего не сказал.
Лешка обвел всех глазами.
— И вот что парни. Про нынешний случай посторонним ни слова. А то будет всем в хвост и в гриву. Понятно каждому?
— Да, — тихо ответил за всех Славик Тминов. А Валерка Сидоркин предупредил:
— Только Шурик все равно напишет про это в своей "Летописи".
— Напишу, — согласился тот. — Но "Летопись" хранится под замком и опубликована будет еще не скоро...
("Летопись нашего квартала" не была опубликована никогда. Но она сохранилась у дочери профессора-физика, преподавателя пединститута Александра Михайловича Мурзинцева, и автор этой книги не раз читал ее, узнавая своих товарищей и себя то в незаметном Славике Тминове, то в Костике Ростовиче, а то и в Тольке Синем. Или даже в главном персонаже "Трофейной банки".)
А над Стрелкой висела солнечная тишина, знойная как в июле. Порхали у полениц бабочки-крапивницы, землянично пахло городской ромашкой, и недавнее событие откатывалось в прошлое, становилось случаем, про который потом не раз будут рассказывать друг другу мальчишки с улицы Герцена — не только в ближайшие, но и в будущие времена... И лишь у Лодьки еще не совсем порвалась с этим событием прямая связь. Хлопчатобумажная ткань штанин задубела от излишней влаги, противно скребла ноги, и брюки выглядели кошмарно.
— Как я в таких пойду домой?
Тогда Вовка Неверов сказал:
— Се... Лодь, давай я отвезу тебя до дома на багажнике.
Лодька подумал.
— Давай...
Расхлябанный велосипед Фомы мирно грелся на дальнем краю Стрелки, никто сегодня не канючил: "Дай прокатиться". Вовка вывел дребезжащего "коня" из-за поленниц на двор. Лодька сел на хлипкий багажник , взялся за пружины седла.
Поехали. По Герцена, потом по Первомайской, по обочине тряской булыжной мостовой, которую давно уже обещали заменить асфальтом. Когда подкатили к мосту, недавно украшенному двумя колоннами со звездами на макушках, Лодька сказал в спину Фоме:
— Вовка, а почему ты меня так вот... не терпишь?
— Это раньше было, — не удивившись отозвался Неверов.
— Ну... а почему раньше? Из-за ножа, что ли?
— Да при чем тут нож!..
— А тогда что?
Вовка ответил не сразу. И Лодька подумал, что не ответит совсем. Но Фома вдруг сказал:
— Не знаю... Завидовал, наверно...
— Кому? Мне?! — Лодька чуть не свалился с багажника.
— Тебе... Кому еще...
— Почему?
— Потому что... ты вот такой...
Вовка, вроде бы, усмехнулся, хотя определить это с точностью было нельзя из-за тряски.
Лодька неловко, но упрямо выговорил в Вовкин стриженный затылок:
— Какой?
— Помнишь, когда ты в том году испугался драться на шпагах?
— Я не испугался! Я...
— Ну, я и говорю: ты испугался не за себя. А я так не умел. За себя бояться умел, а за других нет... И было... противно...
Лодька решился еще на вопрос:
— А сейчас?
— Не знаю, — сказал Вовка Неверов. И вильнул рулем, потому что мост не спеша переходил упитанный серый кот. Хорошо хоть, что не черный...
Глава 3. Осколки
