Алые перья стрел. Трилогия - Крапивин Владислав Петрович

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83

Между тем Шпилевский не терял ни минуты. Он только что принялся за обед, как увидел в оконце клубной комнаты широкоплечего чекиста. Тот опять прикатил на мотоцикле и круто затормозил у магазина. Из сельмага он вышел в такой спешке, что не стал отгонять свой транспорт, а пешком пошел через улицу в контору. «Чего он опять выудил?» – подумал Казимир и не стал доедать тушенку. Последние часы он чувствовал себя словно на медленно раскаляющейся плите. Он быстро пошел в магазин.

– А где мой друг-мотоциклист? – удивленно спросил он продавщицу. – Машина вроде у вашего крыльца.

– Только что был, – развела руками тетя Броня.

– А «Беломор» он взял на мою долю?

– Н-нет.

– Так чего он тогда покупал, беспамятный?

– Ничего он не покупал. Мелочь всякую обменял на одну бумажку и пошел.

Сначала Казимир ничего не понял:

– Что за мелочь, на какую бумажку?

– Да медяков у него куча скопилась, как раз и пригодилась ваша новенькая четвертная на обмен парню.

Наверное, Казимир побледнел, потому что тетя Броня приоткрыла рот. Но тот уже вышел.

Готовый ко всему, Шпилевский осторожно двинулся снова к клубу, держа руку за пазухой блузы. Ногой распахнул дверь. Она ударилась о стенку, отскочила, но оттуда никто не появился. Он быстро достал из чемодана яйца, переложил их в футляр с иконой, прощупал в нем двойное дно – пачки с деньгами похрустывали; туда же засунул пару кистей так, чтобы концы торчали наружу, секунду подумал и торопливо надел под наряд художника серый костюм. Все? Кажется, все! Чемоданчик он брать не стал, чтобы не вызвать лишних подозрений, и вышел из клуба. Сразу же повернул в протиповоположную от конторы сторону и нос к носу столкнулся с колхозным парторгом.

– Далеко собрались? – мирно поинтересовался этот спокойный и доброжелательный человек.

– У школы гипсовые пионерчики совсем цвет потеряли, хочу алебастром пройтись, а то вид портят, – пояснил художник.

– А вы всевидящий. И заботливый. Нам повезло, – улыбнулся парторг. – Ну, удачи!..

«Вам повезло, – думал Казимир, сворачивая на огороды. – Ваше счастье, что времени мне не осталось кинуть флакон в артезианскую скважину, а то попили бы колхозные буренки водички с бруцеллезом. Был бы вам рост общественного животноводства!..»

Но все это проносилось в голове уже мимоходом. Главные мысли были о том, чтобы скрыться. Надежно и в то же время с пользой для финала. Притаиться, пока они будут искать его в деревне. Что в данную минуту делает тот чекист? Конечно, испрашивает по телефону санкцию на арест художника. И возможно, уже получил ее. О! Вот и «Победа» запела у парома. Самую чуточку опоздали, уважаемые господа чекисты. А сейчас вы меня еще половите!..

Отвлекая себя лихорадочными мыслями от подступающей к горлу дурноты, Шпилевский бежал через огороды к реке, где у бревенчатых сходней немало болталось лодок-дощаников.

…В кабинете председателя Харламов встретил своего начальника официальным докладом:

– Согласно вашему распоряжению продолжал вести оперативный розыск доказательств своей версии. Добыты неопровержимые вещественные доказательства того, что неизвестный, покушавшийся на младшего лейтенанта милиции Ай… Горакозу, а также заминировавший около кузницы три колхозные повозки, и художник Слуцкий являются одним и тем же лицом. Считаю необходимым немедленный арест указанного Слуцкого.

Василий Кондратьевич с некоторым удивлением посмотрел на Юру.

– Ну и отлично, – сказал он. – Тем более что у нас имеется четкое подтверждение вашей версии со стороны гражданина Дударя, правда, уже покойного. А чего это вы тянетесь?

Харламов слегка поперхнулся, но официальный тон не оставил:

– Докладываю, что в настоящий момент задержать Слуцкого не представляется возможным: из-за непродуманности моих действий он заметил свой провал, а из-за медлительности – опять же моей – сбежал!

Василий Кондратьевич сел на стул и прищурился:

– Ход ваших мыслей улавливаю: проворонил, виновен и, значит, заслуживаю отстранения от операции и отправки под арест. Так? Н-да! А кикимору малосольную вы не хотите?! – неожиданно взорвался подполковник. – Вот доложу сейчас полковнику Харламову, что вы уклоняетесь от операции в самый опасный момент, тогда… Что, не надо? Ну так ловите диверсанта! Далеко он не уйдет. Поймите, что ему пока не с чем возвращаться к хозяевам, а пустые руки там отрубают…

Осмотр клубной комнатки еще раз подтвердил правоту Юры: брошенный чемоданчик на одну защелку не запирался. Рядом – недоеденная тушенка.

– Эк ведь рвал когти! – хмыкнул Мойсенович. – Вот тебе и веселый художник. Как он обвел меня, партизанского разведчика!

– Не одного тебя, – хмуро успокоил председателя Василий Кондратьевич. – Профессионалов четвертые сутки водит вокруг пальца. Три раза меня спрашивали из области, нужна ли помощь. Три раза я, дурак, гордо отказывался. Мне напомнили, что все сроки истекают, и деликатно спросили, не следует ли нам отменить завтрашний праздник. Обещал дать ответ к двадцати трем ноль-ноль. Ситуация ясна, товарищи?

Ситуация была всем ясна. Праздник отменить поздно. А что делать? Парторг даже усомнился, удобно ли будет использовать наглядную агитацию, раз она приготовлена руками вражеского агента. Вопрос действительно был не такой уж простой… Василий Кондратьевич предложил парторгу посоветоваться с райкомом.

Вершинин был уже дома и ответил так:

– Во-первых, у меня гости и на столе пельмени. Во-вторых, вы явно устали и потому идите в отпуск. Как это не устали? А ваши, извините, неврастенические вопросы? Сколько я знаю, эскизы, макеты, тексты, даже краски – все было изготовлено честными и глубоко идейными советскими головами и руками. По моему скромному соображению, пельмени не перестанут быть пельменями, если их сварит даже сам лидер вегетарианцев граф Толстой… Знаки препинания в лозунгах, конечно, проверьте.

– Вот всегда он так, – уныло сказал парторг, положив телефонную трубку. – Не поймешь, где в шутку, где всерьез. Но похоже, что он меня отчитал. А?

– Похоже, – согласился Василий Кондратьевич. Ни о чем не подозревая, школьный оркестр начал вечернюю репетицию. На ферме утробным ревом отозвался бык.

Шпилевский шел к Леокадии. Он понятия не имел о последнем ее поступке и меньше всего подозревал, что квартира «тетушки» под наблюдением. У него просто не было выбора. Предстояло уговорить или заставить Леокадию явиться завтра в Красовщину и заминировать в последний момент трибуну. Учительница будет в числе представителей районной интеллигенции и вполне может оказаться по соседству с наиболее именитыми гостями. Он даст ей четыре бруска с детонаторами разных сроков и покажет, как следует с ними обращаться. Он убедит Леокадию в абсолютной ее безопасности, потому что и в голову никому не придет заподозрить скромную учительницу в диверсии. Пусть только она правильно поставит свои часики, чтобы вовремя уйти от трибуны. Он заверит Леокадию, что доложит шефам о ее подвиге, который гарантирует агенту Могилевской долларовое вознаграждение, небывалое долларовое вознаграждение, а в дальнейшем райскую жизнь на Западе.

…Он еще и еще придумывал убедительные доводы, которые подтолкнут Леокадию на этот шаг. Придумывал – и сам до конца не верил в осуществимость своего плана. Но это была последняя надежда. Пусть бы Могилевская согласилась, пусть бы не подвел старик с фаршированной щукой. И тогда вспыхнет грандиозный фейерверк, который осветит триумфальное возвращение агента Голла к шефам.

По заброшенной дороге он шел в поселок, и это был уже не приезжий художник в замызганной «богемной» блузе и запачканных белилами брюках, а снова элегантный молодой человек в отлично сшитом костюме. Одежку Слуцкого он закопал у лесного ручья, вымыв заодно перекисью водорода волосы, брови и ресницы. И даже побриться успел заботливо сохраненным лезвием, хотя на этот раз и без одеколона.

И это было его последнее перевоплощение.

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83