Заповедник Сказок 2015 (Том 5) - Лебедев Валентин Витальевич

Линде притихла на полу у подоконника, боясь шелохнуться. Когда мерный голос Юбера затих, в комнате воцарилась такая тишина, что стало слышно, как на Киршгассе стучат по мостовой каблуки случайных прохожих.

— Лагеря смерти?

— Видимо, это такие места, сооружённые для уничтожения негодного человеческого материала. Людей отравляют газами, сжигают в специально построенных печах, потом из костей делают удобрение. Пред смертью на них ставят опыты, снимают волосы для мебельных фабрик, выдирают золотые зубы, иногда — сдирают кожу, её дубят и потом из неё шьют сумки, абажуры и портмоне.

— Этого не может быть!

— Почему? — спокойно спросил Юбер.

— Нет, этого просто не может быть! — отказывался верить Айхенхольц.

— Что тебя удивляет? Массовость или сам способ?

Тот не нашёлся, что ответить.

— Последний раз на Марктплац сожгли женщину в середине XVIII века, — продолжил Юбер. — По меркам человеческой истории, это совсем недавно. А что до размеров явления, то это следствие общего индустриального развития. Если теперь с помощью прессы стало возможным внушить одновременно большому числу людей такие личные чувства, как страх и ненависть, если даже такое индивидуальное переживание, как любовь, стало, благодаря кинематографу, массовым и управляемым явлением, то логично ожидать, что и такое личное событие, как смерть, тоже должно стать массовым и организованным. Особенно, если речь идёт о жертвоприношении. Не я создавал этот мир. Это — человеческая природа.

Айхенхольц едва заметно кивнул, глядя куда-то в сторону.

— Но… скажи мне, — наконец, собрался он с мыслями. — Можно ли с этим что-то сделать? Как-то помешать этому безумию?

Юбер пожал плечами:

— Я же уже сказал, что нельзя за человека спасти его душу. По крайней мере, мы с тобой этого сделать не можем. Каждый сам выбирает, становиться ему убийцей или нет. Мы можем спасти только город…

В один из будней перед днём Святой Барбары патрон объявил выходной и предложил прогуляться на Белую гору для того, чтобы набрать к празднику веток вишни. Юбер встретил это предложение долгим внимательным взглядом, который не остался незамеченным.

— Скажи ещё, что мы никогда этого не делали! — вспылил патрон. — Так вот, делали! Когда была жива тётя Гретхен, она каждый год посылала нас за ветками. И непременно на Белую гору. Заодно Линде туда сводим. Надо же её ввести в курс дела. — Юбер на это только пожал плечами.

На Белую гору они поднялись по петляющей гравиевой дорожке, изначально предназначенной для колясок и экипажей, а теперь в выходные служившей бегунам и велосипедистам. Следуя туристическим указателям, они прошли вдоль стен древнего кельтского поселения, обследовали руины монастыря Святого Георга, заглянули в открытый для обозрения раскоп с фундаментом античного храма, обнаруженным в трансепте монастырской церкви. Прирождённый экскурсовод, Юбер без остановки рассказывал, каким образом выглядели древние постройки до разрушения: вот тут был колодец, но его в XIV веке засыпали… вот эта каменюга служила основанием алтаря, но археологи поставили её не в том месте, потому что нашли вон в том углу… вот тут находилась первая келья и огород Святого Хуберта, потом на их месте в XI веке был свинарник, а спустя столетие построили каменный странноприимный дом…

Где, в каких источниках, черпал он свое вдохновение, неизвестно, но пред глазами Линде сами собой вставали из небытия деревянные укрепления кельтов над земляными валами, крашенные деревянные балки и мраморные колонны античного портика, могучие стены с романскими арками, изрезанные суровыми лицами капители и исписанный вдоль нервюр тонкими черно-коричневыми узорами готический свод. Оказалось, что мотивы этой средневековой росписи до сих пор вдохновляют киршбергцев, а тончайшие листики и стебельки, которыми горожане украшают фахверковые дома, в народе называют «червячками».

Преодолев остатки каменной доисторической насыпи, вышли к обзорной площадке, на которой из камней разрушенного аббатства была в начале XIX века возведена башенка-бельведер, как водится, гораздо более отвечавшая современным представлениям об эпохе рыцарства, чем подлинные средневековые бурги. Под скрип ржавого флюгера, поднялись на её вершину, и Айхенхольц тут же воспользовался паузой, чтобы раскритиковать выложенный на полу осколками средневековой черепицы городской герб. Послушать его, так и крылья у чёрного в белом поле линдвурма были лишними, и аббатский посох Святого Хуберта, белый в червлёном поле — главная католическая святыня Киршберга — был изображён неправильно. Линде надоело слушать это ворчание, и она отошла к парапету, откуда отрывался вид на город, надеясь, что Юбер продолжит свою экскурсию. Но не тут-то было.

— Что ты видишь? — услышала она прямо над ухом не терпящий возражения голос.

— Киршберг.

— Киршберг?

— Ну, да… город.

— Надо же, как странно. Ты видишь Киршберг, и я вижу Киршберг. Но ты видишь город, а я вижу повешенного. Мерзкого карлика с большим брюхом, гигантской башкой и крошечными раскинутыми в разные стороны ножками. А вокруг шеи у него обернулась чёрной змеёй верёвка.

Линде присмотрелась к пятну городской застройки, зажатому между холмами и берегами реки. Выпавший за ночь снег ещё не успел растаять, и поля и сады выделялись белёсыми полосами на фоне красноватого камня и черепицы городских кварталов. Река, казавшаяся в этом время года особенно чёрной, петлёй отсекала район с торговым речным портом от Замковой горы и кварталов Старого города.

— Видишь, он танцует, — патрон взял её за плечи и наклонился к самому её уху, как бы желая удостовериться, что с высоты её роста ей видно то же самое, что и ему. — У него две ноги, одна белая, другая чёрная.

И в правду, вытянувшуюся вдоль реки белёсую полосу городского парка можно было принять за ногу, оканчивавшуюся и вовсе белой «ступнёй» городского стадиона. А протянувшийся между холмов в сторону от воды городской квартал — вторая нога — завершался чёрным пятном железнодорожных путей городского вокзала.

— Петля надета на шею, но верёвка ещё не затянулась. Одной ногой этот карлик уже в могиле, вторая застряла в небесах. Если как следует дёрнуть за правую белую ногу, то ему наступит конец. А если немного поддержать его за чёрную левую ступню, то глядишь, какое-то время он ещё провисит, болтаясь между землёй и небом.

Линде оглянулась на Юбера за помощью и возможным смыслом. Но тот, внимательно выслушав бессвязную речь патрона, кивнул и задумчиво произнёс:

— Хорошая метафора. Единственно, непонятно, как. можно одновременно быть и верёвкой, и левой ступнёй повешенного. Но оставим это на совести патрона.

— Да, оставим на совести патрона. Ибо червь он, а не человек, поношение у людей и презрение в народе [30], — с усмешкой добавил Айхенхольц, наконец выпустив Линде.

— Да уж, агнец… — вздохнул Юбер. Линде вспомнила цитату и заулыбалась, тут же удостоившись мрачного взгляда патрона.

Они спустились с башенки и направились через вишнёвую рощицу вдоль седловины горы к её второй вершине. Когда они вышли к Башне Бисмарка [31], небо стало совсем серым и внезапно разродилось дождём. Схватив Линде с двух сторон за руки, они бросились в укрытие. Снаружи башня выглядела как массивное соединение четырёх колонн с гигантской каменной чашей факела наверху, который, как уже знала Линде, ни разу с момента постройки не зажигался. Внутри обнаружилась чугунная лестница с перилами, шедшая вдоль стен, как в обычном многоквартирном доме. По сути, это была ещё одна смотровая вышка.

Айхенхольц за руку притянул к себе девушку.

— Будем учиться целоваться. Времени у нас — целый дождь.

Линде растерянно оглянулась на Юбера. Тот стоял к ним спиной, слегка покачивая чугунную кованую решётку, служившую дверью в башню. И если его что-то и волновало в этот момент, так это то, с какой скоростью срываются с чёрных перекладин водяные капли. Ну, может быть, ещё скрип дверных петель.