Кошмарная клиника - Сникет Лемони

— Оставляю вас, девушки, на попечение наших компаньонов, — сказала она, и Бодлеры с ужасом поняли, кого Эсме имеет в виду. Она закрыла за собой дверь, и дети очутились лицом к лицу еще с двумя гнусными сообщниками Графа Олафа.

— А-а-а, привет, — сказал один зловещим голосом, тыча рукой чудного вида в их сторону. Один палец у него загибался под странным углом, а другие свисали, как вывешенные сушиться носки. Клаус и Солнышко тут же догадались, что это — крюкастый пособник Олафа и он надел резиновые перчатки, чтобы прикрыть свои фантастические и опасные конечности. Позади него стоял человек, чьи руки были им не столь знакомы, но Клаус и Солнышко с той же легкостью узнали его по безобразному парику. Парик был мягкий, белый и курчавый и походил на клубок дохлых червей. Такой парик не забудешь, и дети действительно помнили его с той поры, как жили в Полтривилле. Поэтому они сразу догадались, что это лысый с длинным носом, который помогал Графу Олафу с самого начала бодлеровских несчастий. Крюкастый и лысый с длинным носом были самыми гадкими в олафовской команде, но, в отличие от большинства гадких людей, эти были еще и очень хитрыми, поэтому, пока Бодлеры ждали, хватит ли у тех хитрости разгадать их маскарад, бабочки в желудках обоих Бодлеров затрепыхались с беспримерной силой, что в данном случае означает «еще гораздо, гораздо сильнее».

— Я сразу разгадал ваш маскарад, — так встретил их крюкастый, кладя одну из своих поддельных рук Клаусу на плечо.

— Я тоже, — присоединился к нему лысый, — но, думаю, никто больше не разгадает. Не знаю уж, девушки, как вам это удалось, но в белых халатах вы кажетесь меньше ростом.

— И лица в масках кажутся не такими белыми, — добавил крюкастый. — Это лучшие маскарадные костюмы, какие изобретал Олаф… я хочу сказать, Маттатиас.

— Некогда болтать, — прервал их Клаус, надеясь, что голос его они тоже не узнают. — Надо скорее добраться до палаты девятьсот двадцать два.

— Да, правильно, — согласился крюкастый. — Идите за нами.

Олафовские сообщники зашагали по коридору, а Клаус с Солнышком с облегчением переглянулись.

— Гуит, — пробормотала Солнышко, желая сказать «Они тоже нас не узнали».

— Да, — шепнул Клаус, — они принимают нас за двух женщин с напудренными лицами, переодетых ассистентами Доктора Флакутоно, а не за двух детей, переодетых женщинами с напудренными лицами, которые переодеты ассистентами Доктора Флакутоно.

— Прекратите шептаться про переодевания, — остановил их лысый. — Чего доброго, услышит кто-нибудь, и нам конец.

— Нам, а не Лоре В. Бледотей, — хихикнул крюкастый. — С тех самых пор, как ей удалось увернуться от брака с Маттатиасом, я прямо дождаться не мог, когда она попадется мне в крючья.

— Попалась! — выпалила Солнышко, старательно изображая хихиканье.

— Вот именно — попалась, — поддержал ее лысый. — Я уже дал ей наркоз, так что она без сознания. Осталось только доставить ее в операционную, а там — отпиливайте ей голову.

— Никак не могу понять, почему надо убивать ее на глазах у всех врачей, — пробурчал крюкастый.

— Чтобы это выглядело как несчастный случай, кретин, — огрызнулся лысый.

— Я не кретин, — крюкастый остановился, сверля свирепым взглядом сообщника. — Я страдаю только физическим недостатком.

— Физический недостаток еще не признак ума, — возразил лысый.

— А если на тебе уродский парик, — нашелся крюкастый, — это не значит, что ты имеешь право меня оскорблять.

— Хватит пререкаться! — оборвал их Клаус. — Чем скорее прооперируем Лору В. Бледотей, тем скорее разбогатеем.

— Да! — выпалила Солнышко. Злодеи уставились на Бодлеров, а затем с виноватым видом кивнули друг другу.

— Девушки правы, — сказал крюкастый. — Не следует вести себя так непрофессионально. Правда, времечко последние месяцы выдалось напряженное.

— Да уж, — вздохнул лысый. — Ловим, ловим сирот проклятых, а они в последнюю минуту вдруг выскальзывают у нас из рук. Давай сосредоточимся на работе, а выяснять наши личные проблемы будем потом, когда все закончим. Ну вот, мы и пришли.

Замаскированная четверка дошла до конца коридора и очутилась перед дверью с надписью «Палата 922». Ниже скотчем был приклеен кусочек бумаги с именем «Лора В. Бледотей». Лысый вынул из кармана халата ключ и с торжествующей ухмылкой отпер дверь.

— Вот она, — сказал он. — Наша маленькая спящая красавица.

Дверь отворилась с долгим жалобным скрипом, и дети вошли в небольшую квадратную комнату с плотными шторами на окнах, отчего в помещении царил полумрак. Но даже при этом тусклом свете дети разглядели свою сестру и чуть не ахнули от ее плачевного вида.

Когда лысый упомянул спящую красавицу, он имел в виду сказку, которую вы, вероятно, слышали тысячу раз. Как и все волшебные сказки, рассказ о Спящей Красавице начинается словами «жила-была», и дальше повествуется о глупенькой юной принцессе, которая очень рассердила одну фею, после чего заснула и спала до тех пор, пока ее не разбудил поцелуем ее дружок и не уговорил выйти за него замуж. На этом сказка заканчивается словами «жили счастливо до конца своих дней». Сказка обычно сопровождается красивыми иллюстрациями: спящая принцесса всегда нарядна и элегантна, с аккуратно расчесанными волосами, в длинном шелковом платье, в котором она уютно спит себе год за годом. Но когда Клаус и Солнышко увидели Вайолет в палате 922, все выглядело совсем иначе.

Старшая из Бодлеров лежала на каталке, то есть металлической койке на колесах. На таких в больницах возят больных. Эта каталка была такая же ржавая, как нож, который Клаус держал в руке; простыни были рваные и в пятнах. Олафовские сообщники положили Вайолет на каталку в каком-то грязном белом халате и связали ей ноги. Волосами закрыли ей лицо, чтобы никто не узнал ее по фотографии в «Дейли пунктилио», руки свисали с каталки вниз, а одна почти касалась пола. Лицо было бледное, такое же бледное и лишенное выражения, как поверхность Луны, рот слегка приоткрыт, а на лице застыла бессмысленная гримаса, как будто ей снилось, что ее укололи булавкой. Казалось, что Вайолет упала на каталку с большой высоты, и, если бы не медленное и ровное дыхание, тихонько приподнимавшее грудь, можно было бы подумать, что она не перенесла этого падения. Клаус и Солнышко в ужасе молча смотрели на нее, стараясь не заплакать при виде беспомощной сестры.

— Хорошенькая, — проговорил крюкастый, — даром что без сознания.

— И не глупа, — подхватил лысый. — Хотя ум мало чем поможет, когда ей оттяпают ее умную головку.

— Давайте поскорей в операционную, — спохватился крюкастый, толкая каталку к дверям, — Маттатиас говорил, наркоз действует недолго, так что пора начинать краниоэктомию.

— А я не против, если бы она очнулась посреди операции, — хихикнул лысый. — Правда, тогда весь план провалится. Вы, девушки, беритесь за тот конец, где голова. Мне неохота глядеть на ее хмурую физиономию.

— Нож не забудьте, — напомнил крюкастый. — Доктор Флакутоно и я будем руководить, а операцию будете делать вы.

Дети молча кивнули — они боялись, что голос выдаст их, боялись, что пособники Олафа заметят их тревогу и что-то заподозрят. Не проронив ни звука, они заняли свои места у каталки, где неподвижно лежала их сестра. Младшим Бодлерам хотелось легонько потрясти ее за плечи, или шепнуть ей что-нибудь на ухо, или даже убрать ей волосы с глаз — сделать что угодно, лишь бы помочь сестре, лежавшей без сознания. Но дети знали: любой ласковый жест выдаст их, и поэтому они просто шли рядом с каталкой по коридорам Хирургического Отделения, неся нож, а двое олафовских пособников шагали впереди. Клаус и Солнышко не спускали глаз с сестры в ожидании хоть какого-нибудь признака того, что наркоз кончается. Но лицо Вайолет оставалось неподвижным, застывшим, как лист бумаги, на котором я печатаю сейчас эту повесть.

Хотя младшие Бодлеры больше думали об ее изобретательских способностях и даре общения, чем о ее наружности, они не могли не заметить, что (как правильно сказал крюкастый) Вайолет действительно хорошенькая. И если бы аккуратно расчесать ей волосы, а не спутать их, и одеть в элегантное и красивое платье, а не в грязный халат, она и в самом деле выглядела бы как иллюстрация к «Спящей Красавице». Однако себя-то двое младших Бодлеров никоим образом не чувствовали персонажами волшебной сказки. Их несчастья начались не со слов «жили-были», а с ужасающего пожара, уничтожившего их дом, и сейчас, следуя за олафовскими приспешниками к металлической квадратной двери в конце коридора, Клаус и Солнышко опасались, что конец жизни у них тоже будет не такой, как в сказке. Дощечка на двери гласила «Операционный театр», и, когда крюкастый открыл дверь своей искривленной перчаткой, двое детей и представить не могли, чтобы история их закончилась словами «жили счастливо до конца своих дней».