Дагги-тиц - Крапивин Владислав Петрович

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47

Инки было не трудно, любопытно даже. Он изогнулся, пошарил под рейками, отыскал на ощупь в холодном бетоне квадратное углубление, а в нем гладкую коробочку „Явы“. Подъехал по рейкам к собеседнику.

– Вот…

– Благодарю вас, милорд… Дома курить не велят, а я совсем отвыкнуть не могу. Поэтому, когда оказываюсь тут, отвожу душу. Хотя чувствую себя клятвопреступником… А ты, наверно, еще не куришь?

Полагалось бы возмущенно фыркнуть. Но Инки сказал просто:

– Не-а… Но некоторые думают, что курю.

– Потому что худой и бледный?

Инки не обиделся.

– Потому что прозвище „курительное“…

– Какое же? – спросил рыжеусый, распечатывая пачку.

– Смок.

Тот глянул внимательно.

– Не такое уж курительное. Скорее джеклондоновское. Такая книжка есть…

– Я читал, – сказал Инки с тайной горделивостью. – Но имя не от книжки…

– А от чего?

– От артиста Смоктуновского… (Ну, прямо как тогда, при комиссии.)

Рыжеусый даже чуть присвистнул.

– Во как? А ты… выходит, тоже артист?

– Нисколько… Просто давным-давно играл муравья в басне, а один парень сказал: „Прямо Смоктуновский“. Потому что я, как и он, Иннокентий… Ну и пошло…

Рыжеусый машинально разминал сигарету и смотрел на Инки не отрываясь. И вдруг сказал:

– Ты удивительно четко излагаешь свои мысли…

Инки вспомнил недавний спор с завучем Клавдией из-за сменной обуви.

– Говорят, я излагаю их хамски…

– Одно другому не мешает… Кстати, думаю, что про тебя немало врут…

Инки неопределенно повел плечом.

Рыжеусый толкнул сигарету в губы. Достал зажигалку.

– Смок – это прозвище. А имя, выходит, Иннокентий…

Инки чуть поморщился, но кивнул. Сказать свое настоящее имя он не был готов.

– А я – Борис… – услышал он.

– Понятно… – Имя было не хуже других.

Рыжеусый закурил и спросил, глядя сквозь синий дым:

– А ты видел какие-нибудь фильмы со Смоктуновским?

Инки наклонил голову.

Рыжеусый сказал:

– Наверно, „Берегись автомобиля“? Недавно показывали…

– „Гамлета“…

Борис вынул изо рта сигарету.

– Ну и… как?

– Что?

– Понравилось?

– Да… – сказал Инки в сторону.

– А… что именно понравилось?

Инки вдруг почувствовал, что надо тронуть висок у глаза (с чего бы это?).

– Ну, вообще… Гамлет… Как они все на него, а он… все равно…

Борис хотел снова взять сигарету в зубы и раздумал. Секунды две смотрел на Инки непонятно.

– Смок… а ты, наверно, одинокая личность, да?

Инки оттопырил губу. Будто бы от возмущения, а на самом деле от растерянности. Никогда его не спрашивали про такое…

Похоже, что Борис ощутил неловкость вопроса. Опять спрятался за сигаретным дымом. Потом попросил Инки засунуть сигаретную пачку обратно в тайник. Инки засунул.

Они помолчали. В молчание пробился тихий, но отчетливый перезвон.

– У тебя мобильник сигналит, – насупленно сказал Инки.

Борис завозился, длинными пальцами с рыжими волосками полез под куртку.

– Это не мобильник. Это… вот… – И вытащил большие карманные часы на цепочке. Те продолжали мелодично звонить. Борис нажал кнопку, остановил игру, откинул крышку (в нее ударил луч пробившегося солнца). – Таскать часы на руке я не люблю, можно легко расшибить. А это еще дедовы, он их после войны из Германии привез. Швейцарская работа…

Борис положил часы на ладонь, протянул Инки, хотя тот не просил. Инки вежливо присмотрелся. Циферблат был золотистый, узорчатый, с черными римскими цифрами и похожими на перышки стрелками (стрелки показывали два часа). И слышалось тиканье. Чуть различимое, но… знакомое. В привычном для Инки ритме. Словно маленький швейцарский механизм пытался выговорить такое же, как у ходиков, „дагги-тиц“.

– Похоже, – не удержался, выдохнул Инки.

– Что похоже?

– Тикают, как мои…

– А у тебя какие? – Борис глянул на торчащие из обшлагов Инкины голые запястья.

– Они не здесь. Дома висят… – И почему-то захотелось рассказать дальше. – Я их на помойке нашел, починил… Старые такие, ходики называются…

– Знаю, видел такие… Точно идут?

– Да. Я наладил… Только гири нет, пришлось банку с песком прицепить. – Признаться, что это детское ведерко, Инки постеснялся.

Борис метко отправил недокуренную сигарету в стоявшую неподалеку урну. Захлопнул и спрятал часы. Сказал так, будто вопрос обсуждался давно:

– Я могу тебе помочь. С гирей.

– Как?

– У меня в кладовке где-то валяется гиря от ходиков. Литая, в виде еловой шишки. Моя бабушка ею когда-то орехи колола. Найду – привезу…

Инки смотрел вопросительно. Мол, специально, что ли? Борис объяснил:

– Ровно через неделю приеду снова, у меня заказ тут в магазине. Давай увидимся в это же время, ровно в два.

– Д-двавайте… – неуверенно сказал Инки (и не заметил, что впервые обратился к Борису на „вы“). И добавил тверже: – Ладно!

– Значит, до встречи… – Борис встал, согнулся, протянул руку. Инки тоже протянул. Длинная ладонь Бориса пожала Инкину ладошку твердо, но аккуратно. Потом он широко и слегка неуклюже зашагал по сырому песку. Сумка в левой руке обвисала до земли (наверно, там лежали купленные в „Хозтоварах“ инструменты). Ни разу не оглянулся. Ну, Инки тоже не стал долго смотреть вслед. Поднялся и пошел домой…

Больше они с Борисом не виделись.

Потому что в следующий четверг Анна Романовна всех заперла в классе после уроков. Накануне была самостоятельная работа по математике, почти никто ее толком не решил, Анна Романовна раскричалась. Мол, в конце учебного года показывать такие знания (то есть никаких знаний!) – это бессовестное разгильдяйство, и теперь они будут писать работу заново.

Инки, тоскливо ощущая неизбежность скандала, сообщил, что оставаться он не будет:

– Мне надо по важному делу…

Анна Романовна сказала, что самое важное дело ученика Гусева (как и остальных) – нормальная учеба.

– Но у меня же тройка за работу, а не двойка!

– Тройка с минусом! И ты не рассыплешься, если пошевелишь мозгами заново… Кто не решит на этот раз, в понедельник придет на собрание с родителями… – И щелкнул в дверях ключ. И стук-стук в коридоре каблуки…

Инки сжал зубы и собрал сумку. На него смотрели с ожиданием и любопытством: знали, что порой он бывает упрям до глупости. Инки подошел к окну, взялся за ручку широкой створки, пошатал, потянул. Посыпалась сухая замазка и клочки бумаги, рама отошла. Инки потянул вторую ручку. Встал на подоконник. Две девчонки бросились к дверям, заколотили:

– Анна Романовна, а Гусев…

Он, с сумкой через плечо, сунулся наружу, взялся за косяк, ступил на железное покрытие внешнего подоконного выступа. Ржавая жесть прогнулась неожиданно и легко, под ней не было опоры…

Инки даже не успел испугаться… Он сидел на сыром асфальте и моргал. В окне второго этажа торчали перепуганные лица. Кто-то взрослый бежал к нему через двор. А в щиколотке сидела похожая на воткнувшуюся щепку боль…

Страшного не случилось. И ему даже не попало (попало потом, говорят, Анне Романовне), но был медицинский кабинет, белая машина, поликлиника, рентген, тугая повязка. „К счастью, просто ушиб, полежит несколько дней, вот и все. Выдрать бы как следует за такие фокусы…“ Драть было некому, но на улицу Торфодобытчиков он в тот день, конечно, не попал. Приходил потом, когда сняли повязку, сидел на скамейке, ждал, но Борис не появился.

Оно и понятно: чего ему появляться, если мальчишка Смок не пришел, когда назначено… Жаль, конечно, однако большого огорчения не было. Во-первых, оставалась надежда, что Борис когда-нибудь все же придет снова. Во-вторых, часы тикали и с ведерком вместо гири. А в-третьих, место все равно было хорошее (хотя Инки и сам не понимал, с чего это; неужели просто из-за одуванчиков?). И он приходил сюда не раз. Досадовал только, что не спросил у Бориса: в каком это городе есть улица Земляной Вал? Может, она похожа на ту, которую он ищет? Конечно, далеко, но все же хорошо, что она есть…

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47