Пан Пегус проглотил ложку сладкой тошнотворной микстуры.
— Так вот, очень возможно, что мальчуган был похищен, — закончил милиционер.
Наступило минутное молчание.
Если бы не милицейское средство, едва ли бедный пан Пегус мог бы спокойно выслушать эту страшную гипотезу.
Широко раскрытыми глазами он уставился на милиционера.
— Но почему… почему вы думаете…
— Все свидетели показали, что мальчик в течение двух дней был чем-то озабочен и обеспокоен… опасался, что кто-то за ним следит. Потом факты. Тревожные факты. Ему подменяют ранец… После этого его разыскивает какой-то подозрительный тип… Мало того, кто-то пробирается в комнату ночью. И, наконец, утром ранец возвращают.
— Вы говорите то же самое, что наш жилец, пан Фанфара.
— По-видимому, у него есть способности к криминалистике, — улыбаясь, ответил поручик.
— Однако какую цель могли преследовать похитители? Вряд ли это выкуп. Мы люди не богатые.
— Вы задаете решающий для следствия вопрос, — сказал поручик Прот, — если бы мы могли на него ответить, дело было бы уже почти раскрыто. Мотив преступления — вот что неясно во всей этой истории.
— Но пока что вы его не знаете?
— Сейчас идет следствие, — сказал поручик Прот, давая понять, что разговор окончен. Но, взглянув на убитого горем пана Пегуса, мягко добавил: — Надо надеяться, что все будет хорошо. Мы сделаем все, что в наших силах.
Все эти заверения, увы, не могли успокоить несчастных родителей. В доме воцарилось уныние.
А тут еще куда-то запропастился пан Фанфара. Как ушел в три часа ночи на поиски мальчика, так до сих пор и не возвращался. Не явился он ни к десяти часам, когда обычно завтракали, ни к одиннадцати, когда, как правило, принимался за свои музыкальные упражнения.
Наконец в двенадцать часов он вернулся, правда, без Марека, но в сопровождении пана Цедура.
Пан Цедур, как всегда, был очень элегантен и сильно надушен. Он поспешил выразить свое сочувствие родителям.
— Бедный piccolo bambino! Я глубоко потрясен una storia misteriosa. [11] Это был такой очаровательный мальчуган. Правда, несколько трудный. Но, будьте спокойны, мы не покидаем друзей в беде… Вот превосходный человек — homo perfetto, который доведет дело до победного конца… — Пан Цедур обернулся и замер. — Где же он?
— Маэстро все время шел за нами, — сказал пан Фанфара.
В передней никого не было. Пан Цедур стремительно открыл входную дверь. На лестничной площадке стоял маленький, бритый, лысый, как колено, человечек с круглыми румяными щечками. Он добродушно улыбался.
— Вот он… — с облегчением вздохнул пан Цедур. — Что вы там делаете, мэтр?
— Пользуюсь благоприятным случаем и исследую замок этих дверей.
— И что вы установили?
— Установил, что двери открывали отмычкой, — сказал человечек, — двери открывали отмычкой и к тому же не один, а несколько раз.
— Отмычкой? Это немыслимо! — воскликнул пан Пегус. — И вообще, кто вы такой?
— Представь меня, дружище, — обратился человечек к пану Цедуру.
— Ах, простите… я был так озадачен открытием мэтра, что совсем растерялся… Вы разрешите? Вот и homo perfetto — величайший сыщик современности, маэстро Ипполлит Квасс.
— Очень приятно, — тихо сказала ошеломленная пани Пегусова, — хотя, к сожалению…
— К сожалению, — закончил сконфуженный пан Пегус, — мы слышим о вас впервые.
— Пан Ипполлит Квасс сейчас на отдыхе и занимается хореографическим искусством, — поспешно объяснил пан Цедур.
— Ах, теперь я вспомнил! — воскликнул кузен Алек. — Так это вы раскрыли тайну тренировочной туфли в клубе «Спарта»? Как я рад, пан Иполит, что могу пожать вашу руку.
Алек потряс руку сыщика.
— Ты не совсем правильно произносишь мое имя, дружок, — заметил Ипполлитт Квасс. — В моем имени два «п» и два «л».
— Простите… но такое имя я встречаю впервые.
— Действительно, дружок, оно единственное в своем роде. Дело в том, что обстоятельства заставили меня изменить мое прежнее имя и фамилию.
— Кто же мог вас заставить?
— Триста двадцать восемь Иполитов Квасов. Именно столько их проживало в нашей стране несколько лет назад. Как раз в те годы я осуществлял наиболее интенсивную сыщицкую деятельность.
— Не понимаю.
— У сыщиков, мой мальчик, вообще тяжелый хлеб, а у прославленных — тем более. Когда газеты стали прославлять меня, а бандиты преследовать, женщины окружили преклонением, а молодежь забрасывала письмами, произошла страшная неразбериха, потому что я, дружок, умею менять внешность, как перчатки, и газеты прославляли, женщины преклонялись, молодежь забрасывала письмами, а бандиты преследовали триста двадцать восемь Иполитов Квасов, которые жили тогда в стране. Потому что никто не знал, который из этих трехсот двадцати восьми Иполитов Квасов и есть тот прославленный сыщик Квас.
Неудивительно поэтому, что ни в чем не повинные триста двадцать восемь Иполитов Квасов забили тревогу и заявили протест против моей деятельности, которая подвергала их различным неожиданностям и даже опасностям. И вот для всеобщего успокоения я решил ввести дополнительные буквы в свое имя и фамилию, и с тех пор, дружок, меня зовут Ипполлитом Квассом.
Алек хотел спросить еще что-то, но сыщик уже принялся за дело и тщательно осматривал окно.
— Милиция здесь работала? — спросил он.
— Да, — кивнула пани Пегусова. — Сегодня утром, когда муж был в комиссариате, сюда приехала группа криминалистов. Они опыляли окно каким-то порошком, Осматривали его, фотографировали, а потом пошли в сад и там что-то разыскивали.
— Вижу, — сказал Ипполлит Квасс. — Однако это напрасный труд. Если помните, в ту ночь была гроза, все следы под окном и на тропинке смыты дождем. Что же касается окна, то здесь все следы вы сами стерли… Если не ошибаюсь, вы заперли окно сразу же, как только вор удрал.
— Правда, мы не верили, что это был вор, но все же боялись.
— К тому же шел дождь, — заметил Ипполлит Квасс.
— Да, шел дождь, и дул ветер.
— Подоконник был наверняка мокрый, и вы его, как и полагается хорошей хозяйке, конечно, вытерли.
— Вы угадали. Поскольку окно в эту ночь было открыто, подоконник и даже пол был мокрый. Мне пришлось все вытереть тряпкой, а потом мы позвали стекольщика, чтобы он вставил новое стекло: ведь пан Фанфара разбил окно ботинком. Стекольщик тоже напачкал, и после него нужно было вымыть все окно.
— Да, — вздохнул Ипполлит Квасс, — я так и думал. Немногие умеют сохранять следы. Окно было дважды вымыто, следовательно, никаких отпечатков пальцев не будет. Это усложняет дело. Сомневаюсь, чтобы милиция могла здесь чем-нибудь помочь! К тому же большинство преступников, чтобы не оставлять никаких следов, работают в перчатках.
— Что же нам делать? — спросил обеспокоенный Алек.
— Попробуем действовать иначе, мой мальчик. Не первый раз мне встречается такое дело. На входных дверях имеются очень интересные следы отмычек.
— Отмычек? — побледнел Алек.
— Совершенно верно, отмычек… а это, дружок, свидетельствует о том, что вор мог войти в дверь, и он это проделывал неоднократно.
— Неоднократно? — ужаснулась пани Пегусова.
— Неоднократно. Об этом свидетельствуют следы, царапины и вмятины на замке… Имеются очень старые следы, довольно старые, посвежее и самые свежие. Вот так-то. — Глаза Ипполлита Квасса зловеще сверкнули. — Квартиру вашу навещали преступники, манипулирующие отмычками.
— Отмычками… многократно… Это ужасно! — Чтобы не упасть, пани Пегусова прислонилась к плечу мужа.
— Что меня удивляет, так это стиль всех этих манипуляций. Неужели появился какой-то новый, неизвестный мне вор-взломщик? — продолжал Ипполлит Квасс, рассматривая царапины на замке сквозь увеличительное стекло. — Так не работает ни один из известных мне взломщиков. Очень скверно, если в дело замешан какой-то новый, неизвестный мне преступник. Это было бы просто трагично.
