Народу в институтском общежитии прибавилось: студенты понемногу начали возвращаться с каникул, и две из трех свободных до этого коек обрели хозяев. Было и еще кое-что новое: по бокам длинного, закапанного чернилами стола выстроилось шесть обтянутых клеенкой стульев — видно, только что со склада или из магазина. Прокофий встретил друзей, как всегда, радушно, приветствуя, высоко поднял татуированную руку, весело, хриповато воскликнул:
— Чего, братва, долго не заходили? Я уж думал, может, остались без монеты, решили поохотиться за чужим кошельком и получили срок.
— Что ты, Проша, — сказал Леонид. — Разве мы на таких похожи?
Собирался разыскивать, выручать. Решил, если «отдыхают» в Таганке или в Бутырках, попрошу Максима Горького. Он добрый, заступится.
— Мы-то целы, и никто от наших рук не пострадал. Наоборот, сами пострадали: отняли надежду на рабфаковские билеты и выставили за дверь.
— То-то я смотрю, вы с «углом», — смеясь, кивнул Прокофий на осокинский чемодан.
— Попросить хочу: нельзя тебе его на время подкинуть?
— Если пустой — зачем он сдался? У меня свой такой под кроватью стоит. А если в нем что вкусное — оставляй. Чемодан сохраним — голову наотрез, — ну а насчет содержимого... У нас мыши.
Немолодой плешивый студент с толстыми бледными губами, — его, как помнил Осокин, звали Василий, — стал расспрашивать «художников», по каким предметам они провалились. Шатков начал было отвечать, но его перебил Рожнов:
— Ладно, Васька, оставь, все это мура. Головы с плеч не сняли? Дело есть.
— Какое дело? Тут, оказывается, ребята даже выдержали, а получили коленкой в тронное место.
— Не отбили ж? Садись, братва, стульев у нас теперь полно, и война с «антиподами» прекратилась. Вот послушайте-ка стишок, позавчера кончил.
Рожнов прочистил горло.
Вряд ли есть еще такой читатель.
Чтобы сам стихов не сочинял,
Только вряд ли пишут на почтамте,
Так, как я, средь сутолоки дня.
Не стряхнув с пальто поденки мусор,
По дороге бормоча стихи,
Тороплюсь я на свиданье с музой,
Хоть едва ль гожусь ей в женихи.
У меня — ни лиры, ни палитры,
Ни уюта, ни «пустынных волн».
Вдохновеньем пьяный, как с пол-литра,
Отыщу в толпе свободный стол,
Подойду, ссутулюсь кособоко, —
Ни к чему такая роскошь — стул.
И перо забегает собакой,
Натянув цепочку по листу.
[35]
Хорошо, что крепкие оковы
Нацепил догадливый почтамт, —
Удержу иначе никакого б
Ни перу бы, ни моим мечтам!
[36]
Восторженный жар заполнил грудь Леонида. Он гордился своим старшим другом. Как верно передал Рожнов тернистый путь в искусство полуграмотных самоучек!
По душе стихотворение пришлось и Шаткову. Притихли студенты в комнате. Прокофий Рожнов и сам не скрывал, что очень доволен.
— Ничего, братва? Законно написано? Ну а теперь вякайте, что с вами стряслось на рабфаке.
Друзья рассказали. Больше всех мытарствами неудачливых «художников» заинтересовался Василий Волнухин.
Так и не попали к заместителю наркома? — спросил он, поглаживая редкие волосы на плешивой голове. — Веселые дела. Революция прошла, и кое-кому захотелось пожить спокойно. На словах «товарищи», «демократия», «мы ваши слуги», а на поверку выходит: соблюдайте табель о рангах, «без доклада не входить», знай, сверчок, свой шесток?
— Это ты загнул, Васька, — презрительно и словно бы лениво усмехнулся лохматый, с косыми вьющимися бачками на длинном прыщавом лице, Яков Идашкин. — Не может же замнаркома всех принимать? Тут тебе не районный отдел образования: там десяток посетителей в день — уже много. Тут Народный комиссариат: доклады, заседания, совещания, руководство Академией педагогических наук, всеми учебными заведениями России. Шутка? То-то, кипяток. А потом как знать... Может, секретарша и не доложила?
— Не на том слове ударение делаешь, Яшка, — чуть не подпрыгнув на кровати, накинулся на него Волнухин. — Именно Народный комиссариат. Чуешь, чем слово пахнет? Это тебе не министр просвещения Российской империи... или гинденбурговской Германии. У нас, будь добр, обслуживай народ, не заслоняйся от него десятками дверей, томами докладов, резолюциями совещаний... Мы знаем, как Маяковский отбрил «Прозаседавшихся», — жалко, погиб безвременно. Раз ты замнаркома, поставлен на высокую должность, то исполняй ее по-советски. Чем выше гора, тем чище воздух — так должно быть? «Не доложили»! Сами ж секретаршам дают жару — мол, я занят, а вы пускаете разных мальков, и ого как вымуштруют! Конечно, из этих дамочек тоже есть отменные болонки, готовые на тень гавкать, Иная важнее начальника держится.
— Растечется замнаркома на мелочи, а кто государственные проблемы будет решать?
— Пускай и то и то делает. На ответственные посты надо ставить за умную голову, работоспособность, а не за то, что у начальства с пиджака пылинки стряхивает. Начальник должен идти к народу, а не прятаться от него. Луначарский в гражданскую войну принимал не только в Зимнем дворце, но и у себя на квартире в Манежном.
Студенты заспорили.
— Этого Краба я знаю, — сказал один из вернувшихся студентов. — Я поступал в РИИН, а он кончал. Вроде ничего был мужик. Правда, возле директора вертелся, старался завязать знакомство в Наркомпросе, с видными писателями, актерами... вообще, ходил важный. Выдвинули его высоко: рабфак-то вон какой! Надо учесть, ребята, на него здорово давят со всех сторон ответственные папы и мамы. Сосунок у них пищит какую-нибудь песенку, они уже: ах, талант, талант! И суют «вне конкурса». Вот Краб и сучит всеми клешнями. Ему, брат, тоже надо беречь свой панцирь, не то быстро проломят.
— Пока вот ребята остались за порогом, — вставил другой студент.
— Не вешай носа, братва, — сказал друзьям Рожнов. — В тюрьме и то нюни не распускали. Насчет ночевки сейчас устроим. В нашей комнате одна койка свободна. Калабин через неделю только приедет. Занимай ее, Ленька. Не возражаете, ребята? — обратился он к товарищам по общежитию. — Ну и порядок. А Ваньку приткнем пока у «антиподов», у них тоже есть свободные места. Завтра ж снова дуйте до замнаркома. Чего стесняться в своем отечестве? Чай, не обкрадывать его собираетесь.
Студенты охотно разрешили «художникам» временно поселиться у них в общежитии. Безусый голубоглазый Саша Слетов тут же отправился в соседнюю комнату договариваться с «антиподами».
— Вот это выручили! — обрадованно воскликнул Леонид, — Тогда мы больше не вернемся в аудиторию. Ладно?
— А где барахлишко твоего кореша?
— На мне, — скромно ответил Шатков. — Штаны, вот эта папка — это все, что завещал мне папа-фабрикант.
Все засмеялись.
Вернувшийся Саша сообщил, что в соседней комнате, у «антиподов», нашлось место и для Шаткова.
— Выходит, нам повезло? — сказал Леонид. — А комендант... по шее не наладит?
— Первые вы у нас, что ли, ночевщики? — успокоил его Рожнов. — Вон у Генки мать целую неделю жила. Приехала из Вятки, а с гостиницы взятки гладки. Комендант — мужик хороший, красный боец, генерала Духонина арестовывал. Вот если в карты будете дуться — отберет колоду.
В эту ночь товарищи впервые за многие дни спала на кроватях, под одеялами.
