Фотограф с удивлением посмотрел на него и спросил:
— Что с вами? Выпейте воды! Вы так побледнели.
Он шагнул было к столу, на котором стоял графин с водой, но тут профессор так закричал, будто наступил босыми ногами на раскаленное железо.
— Стоп! Стоп! Стойте! — взвизгнул он.
Испуганный фотограф застыл на месте.
Профессор стремительно протянул руку к столу, схватил стакан с бесцветной жидкостью, торопливо поднес его к глазам и посмотрел на свет. Потом быстро выхватил из кармана большую лупу с черной костяной ручкой и крикнул Шмидту:
— Не двигайтесь! Пожалуйста, не двигайтесь! И собаку держите покрепче! А лучше возьмите ее на руки! Прошу вас!
Перепуганный толстяк страшно растерялся. Не спрашивая больше ни о чем, он сгреб собаку в охапку и крепко прижал ее к животу.
«Кажется, старик с ума спятил!» — подумал он.
— Так и стойте! — крикнул профессор.
Держа перед глазами лупу и согнувшись в три погибели, он принялся внимательно осматривать квадратики пола один за другим.
— А долго мне так стоять, профессор? — робко спросил фотограф, с тревогой следя за странными движениями профессора.
— Ставьте ногу сюда! — крикнул ему профессор, указывая пальцем на ближайшие квадратики паркета.
Шмидт неловко поставил ногу и так крепко прижал к себе Джека, что тот забился в руках и тихонько взвизгнул.
— Молчи! — прошептал Шмидт, со страхом следя за профессором.
— Теперь — вторую ногу! Ставьте ее сюда!
Толстяк безропотно повиновался.
Так, шаг за шагом, довел профессор онемевшего от удивления фотографа до дверей.
— А теперь, — сказал профессор, широко распахнув двери, — а теперь уходите, пожалуйста!
Дверь захлопнулась перед самым носом Шмидта.
Со звоном щелкнул французский замок.
Толстяк выпустил из рук Джека, испуганно икнул и, теряя сандалии, кинулся вниз по лестнице, тяжело дыша и поминутно оглядываясь.
Джек с громким лаем мчался за ним.
Так они добежали до отделения милиции.
* * *
Вскоре во двор въехала машина с голубыми полосами по бортам. Несколько милиционеров выскочили из машины, вызвали дворника и поднялись на пятый этаж, где жил профессор Енотов.
Но профессора дома не оказалось.
На дверях его квартиры висела приколотая блестящими кнопками записка:
Не ищите меня. Это бесполезно.
Профессор И. Г. Енотов
Глава вторая
Чудесная жидкость. — Загадочное поведение трусиков и сандалий. — Необыкновенные превращения в самой обыкновенной комнате. — Приключения на подоконнике. — Карик и Валя отправляются в удивительное путешествие.
А дело было так.
Накануне того дня, когда исчезли ребята, Карик сидел вечером в кабинете профессора Енотова.
Хорошо в такие часы беседовать с Иваном Гермогеновичем.
Весь кабинет погружен в полумрак, из темных углов поднимаются к потолку длинные черные тени: кажется — там притаился кто-то и глядит на светлое пятно над большим столом.
Голубые огоньки спиртовок тянутся, вздрагивая и раскачиваясь, к закопченным донышкам стеклянных колб. В колбах что-то булькает и клокочет.
Сквозь фильтры медленно просачиваются и звонко падают в бутыль прозрачные капли.
Карик залез с ногами в самое большое кожаное кресло.
Прижав подбородок к столу, он внимательно следит за ловкими руками профессора, стараясь не дышать, не шевелиться.
Профессор работает, свистит, рассказывает Карику забавные истории о своем детстве, но чаще всего говорит о том, что видел в Африке, в Америке, в Австралии, — и все это у него выходит очень неплохо.
Сейчас, засучив белые рукава халата, он склонился над столом и медленно, капля за каплей, переливает в узкие стаканчики густую маслянистую жидкость.
Изредка он бросает в эти стаканчики какие-то блестящие кристаллы, и тогда в жидкости появляются хлопья, они тихонько кружатся и опускаются на дно. Потом Иван Гермогенович подливает из мензурки что-то синее, а жидкость почему-то становится после этого розовой.
Все это, конечно, очень интересно, и Карик готов просидеть у стола до самого утра.
Но вдруг Иван Гермогенович торопливо вытер руки полотенцем, схватил за горлышко большую колбу и быстро-быстро завернул ее в синюю бумагу.
— Ну вот, — сказал он, — наконец я могу поздравить себя с успехом.
— Она готова? — радостно спросил Карик.
— Да. Теперь осталось только обесцветить ее и…
Профессор щелкнул пальцами и диким голосом запел:
О жидкость-чудо, о краса!
Творить мы будем чудеса!
Карик невольно поморщился: пел профессор хотя и очень громко, но у него не было слуха, и все песни поэтому он распевал на один мотив, похожий на завыванье ветра в трубе.
— А если кролик не станет пить? — спросил Карик.
— Как это не станет? — Профессор даже пожал плечами. — Заставим выпить… Но это уже завтра… А сейчас…
Иван Гермогенович взглянул на часы и засуетился:
— Ай-яй-яй, Карик! Как мы с тобой засиделись. Одиннадцать часов. Да. Одиннадцать часов и две минуты.
Карик понял, что ему пора идти домой. Вздохнув, он нехотя слез с кресла и спросил:
— А завтра вы не начнете без меня?
— Ни в коем случае, — мотнул головой профессор. — Ведь я же обещал тебе.
— А Валю можно привести?
— Валю?
Профессор подумал.
— Ну что ж… Приходи с Валей…
— А вдруг у нас ничего не получится?
— Все получится, — уверенно сказал профессор, гася спиртовки.
— И кролик превратится в блоху?
— Ну нет, — засмеялся профессор, — кролик так и останется кроликом.
— А скажите, Иван Гермогенович…
— Нет, нет. Больше я ничего не скажу. Довольно. Отложим разговор до завтра. Иди, мой дружок, домой. И я устал, да и и тебе уже пора спать.
* * *
Всю ночь Карик ворочался с боку на бок. Во сне он видел и розового слона, такого крошечного, что его можно было посадить в наперсток. Слон ел компот, бегал по столу вокруг тарелок и так шалил, что даже рассыпал всю соль, а сам чуть было не утонул в горчице. Карик достал его из горчичницы и принялся намывать в блюдечке, но слон вырывался и толкал Карика хоботом в плечо. Потом он прыгнул на голову Карика и сказал голосом какой-то знакомой девочки:
— Карик, что с тобой? Что ты кричишь?
Карик открыл глаза. У кровати стояла, завернувшись в одеяло, Валя.
— Ага! Ты уже проснулась, — сказал Карик. — Очень хорошо. Одевайся быстрее.
— Зачем?
— Надо идти. Пойдем к Ивану Гермогеновичу, У-ух, что там будет сегодня!.. Такие чудеса!.. Такие чудеса!..
— А что?
— Одевайся быстрее.
— Я надену трусики и сандалии, — сказала Валя.
— И я тоже.
Разыскивая под кроватью сандалии, Карик рассказывал шепотом:
— Понимаешь, Иван Гермогенович придумал розовую жидкость.
— Вкусную? — спросила Валя, застегивая ремешки сандалий.
— Не знаю… Для кроликов жидкость… Сегодня он даст им попить — и тогда… Уй-юй-юй!
Валины глаза широко открылись.
— Ну и что тогда будет с ними? — спросила она шепотом.
— Пока еще ничего не известно. Это ведь только опыты. Пошли скорее!
Ребята тихонько прошмыгнули через мамину комнату.
Мама крикнула им что-то вслед, но Карик схватил Валю за руку и быстро потащил за собой.
— Молчи, — зашептал Карик, — а то еще заставит чистить зубы, умываться, завтракать. Тогда мы обязательно опоздаем.
Перебежав двор, они юркнули на парадную лестницу, взбежали на пятый этаж и наконец остановились у двери, где звонок не действовал и надо было стучать.
Карик постучал — никто не отозвался. Он толкнул дверь — она открылась.
Ребята вошли в полутемную переднюю. На стене поблескивало большое зеркало. Прямо на ребят смотрел со шкафа бронзовый идол. Его профессор привез из Китая, там некоторые китайцы молятся таким безобразным чучелам. А у профессора этот идол служил швейцаром. И это был самый прекрасный швейцар. Он никогда не говорил: «Затворите за собой двери». Во всем же остальном он был похож на живых швейцаров. Так же, как они, он молча глядел весь день на дверь.
