Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
— Павлик, Ирка, я, Юра… Все.
— Даже Ирка? — усмехнулся Валька. — Ты, Андрей, врешь. Она сама метит в капитаны.
— Не вру, — Андрюшка вырвал руку. — Вот честное октябрятское. Хочешь, за звездочку возьмусь?
Звездочка была под шубой с тугими застежками.
— Ну все равно. — Андрюшка ухватился за шарф. — Видишь, за красное держусь. Значит, не вру… Будешь?
Глядя в снежную глубину улицы, Валька сказал:
— Буду.
— Правда?
— Я же сказал…
Видно, не совсем верилось Андрюшке, потому что был сегодня Валька немного странный.
— Честное пионерское?
Валька сбил шаг. Ноющая, как зубная боль, тревога опять всколыхнулась в нем.
Тогда Валька прищурился и глянул вдаль. Когда так смотришь, можно увидеть все, что угодно.
Валька увидел барабанщиков.
Их было гораздо больше, чем там, в лагере. Они стояли сомкнутым строем. Настороженно вскинув палочки. Готовые обрушить лавину боевого грохота. И за этой тревожной готовностью Валька был как за крепкой стеной.
Он переглотнул и обыкновенным своим голосом сказал:
— Честное пионерское… Знаешь, Андрюшка, пойдем потихоньку к дому. Согласен?
— Да, капитан.
И тогда Валька засмеялся.
Он засмеялся негромко. Не над Андрюшкиным ответом. Он вспомнил.
До сих пор он был просто спокоен. Но чтобы нормально жить, человеку мало спокойствия. Нужна еще какая-то радостная звездочка, чтобы она светила впереди. И Валька вдруг подумал, что, несмотря на все случившееся, его ждет альбом с незаконченным рисунком «Легенда океана». Мальчик на берегу и стремительный парусник в опасной близости от каменных плит. Они ждут, как и раньше, чтобы мучить и радовать Вальку…
Снег все сыпал и сыпал на тротуары и газоны. Однако портрет неизвестного Вовки рядом с большой березой был еще хорошо виден. Дерево охраняло его от снегопада.
Несмотря на улыбку, Вовка с волосами-рожками и загребущими руками был совсем несимпатичен.
Валька вытащил из кармана варежку и двумя широкими взмахами уничтожил кривые буквы.
— Зачем? — удивился Андрюшка.
— Так… — сказал Валька.
Какой-нибудь Вовка, наверно, и заслуживал такого портрета. Но на свете много тысяч Вовок, и они-то совсем не виноваты.
1966 г.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ БРАТА
Глава 1
Мама разбудила Кирилла в три часа ночи.
В это время он вел «Капитана Гранта» мимо желтого утеса, с которого палила из всех орудий могучая береговая крепость. Перед ее амбразурами вспухали белые дымы, а вокруг судна вырастали фонтаны от ядер.
Ядро грохнулось о рубку и разлетелось на зеленые и красные осколки.
— Это арбуз! — весело завопил Митька-Маус. — Арбузами стреляют! — Он высунул из-за рубки кудлатую голову.
— Уберешь ты свою несносную башку? — крикнул Дед.
«А почему не слышно выстрелов?» — подумал Кирилл и
услыхал:
— Кирюша, встань. Встань, помоги, пожалуйста. Может быть, у тебя он скорее уснет…
Еще не расставшись с веселым сном, Кирилл уже слышал, как за стеной вопит Антошка. «Ну, дает», — подумал Кирилл. Потряс головой, взглянул на маму и опустил с кровати ноги.
Мама виновато сказала:
— Не могу успокоить. Может быть, укачаешь его своим хитрым способом?
Кирилл снова тряхнул головой, разгоняя остатки разорванного сна: они, будто обрывки тумана, плавали вокруг. И Дед с Митькой словно все еще были здесь.
Антошка после нескольких секунд перерыва завопил с новой силой. Кирилл откинул одеяло и побрел в соседнюю комнату.
Спеленутый Антошка лежал в своей решетчатой кровати и орал вдохновенно и старательно. Что-что, а реветь этот человек умел и любил. Маленькое красное лицо его было сморщено, глаза крепко зажмурены, а беззубый рот открыт до отказа.
Нельзя сказать, что в такие минуты Кирилл ощущал нежную любовь к братцу. Но ни досады, ни злости он не чувствовал. Не то что два месяца назад. Тогда у Кирилла при Антошкином реве просто зубы стискивались. От беспомощности и отчаяния он сам готов был зареветь.
Однажды, когда мама ушла на рынок, а месячный Антошка проснулся и никак-никак не хотел успокаиваться, не затихал ни на руках, ни в кроватке, Кирилл замычал и швырнул ему в лицо скомканную пеленку. Антошка на секунду притих, а потом закричал еще громче. И такая обида почудилась Кириллу в этом крике, что он тут же назвал себя последним гадом, вделал себе кулаком по уху, опять схватил Антошку и начал у него, бестолкового и отчаянно орущего, шепотом просить прощения. А потом, не зная уже, что придумать, запел изо всех сил:
Дайте в руки мне гармонь —
Золотые планки.
И Антошка постепенно умолк. Успокоился кроха. А Кирилл, ласково и осторожно прижимая братишку, носил и носил его по комнате и все пел.
В тот день было сделано открытие: лучше всего Антошка успокаивается под песни старшего брата. Мамины песни — тоже ничего, но действуют они когда как. А стоит запеть Кириллу — и горластый братец притихает. Ведь, казалось бы, совсем несмышленыш, а что-то чувствует, знает голос Кирилла. Он и песни стал различать, когда сделался постарше: одни просто слушал, под другие начинал дремать. А после большого рева успокоить и заставить уснуть его можно только одной песней. Совсем непохожей на колыбельную…
— Ну, чего трубишь? — сказал Кирилл. — Давай иди сюда. У, рева… Кто обидел Антошку? Что-нибудь страшное приснилось? Что в школу повели? Не бойся, еще не скоро… Мама, помоги его взять…
Антошка выдал новый вопль. Кирилл прижал его к груди, покачал, шагая из угла в угол, и запел про опаленные солнцем спящие курганы и про туманы, которые ходят чередой.
Антошкин крик стал потише, и в нем послышались вопросительные интонации. А к концу песни братец совсем затих. Но не спал, таращил глаза. Тогда Кирилл решительно спел музыкальное вступление и начал главную песню с последнего куплета:
Раскатилось и грохнуло
Над лесами горящими,
Только это, товарищи,
Не стрельба и не гром…
На третьем куплете Антошка засопел, словно убедившись, что ничего не страшно с братом, у которого есть такая суровая и непримиримая песня.
Кирилл с мамой уложили его в кроватку. Он спал так, будто и не плакал отчаянно десять минут назад. Улыбался какому-то своему крошечному сну. Светлые волосенки смешно топорщились. Сейчас он был милый, самый дорогой на свете Антошка…
Мама тронула губами макушку Кирилла:
— Спасибо, Кирик. Ложись, спи. Я еще посижу чуточку и тоже…
Но Кирилл вдруг понял, что не хочет спать.
— Мама, я такой голодный почему-то. Я чего-нибудь пожую?.. Ты не ходи, я сам.
На кухне он отрезал кусок от батона, отыскал в холодильнике банку с зеленым горошком. Насыпал горох на хлеб и вернулся в мамину комнату. Мама сидела у Антошкиной кровати.
— Ты чего не ложишься? — спросил Кирилл.
— Подожду немного. Вдруг он опять проснется.
— Я ему проснусь! — сказал Кирилл. Забрался с ногами на мамину постель и стал жевать, подбирая с одеяла упавшие горошины. Мама смотрела на него с непонятной улыбкой: то ли печальной, то ли, наоборот, — счастливой.
— Ох и худой же ты стал! И коричневый. Как индийский йог.
Кирилл сказал с набитым ртом:
— Непохоже. У индусов волосы черные, а у меня…
Мама села рядом и запустила ему в волосы теплые тонкие пальцы.
— А у тебя косматые. Когда подстрижешься?
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
