Сестра морского льва - Иванов Юрий Николаевич

— С сольным концертом выступаю сегодня, — солидно сказал капитан «Кайры» Волкову и стиснул его руку. — После собрания зверобоев выступлю… Хошь верь, хошь нет: сами попросили… А! Так и мне же надо присутствовать на их сборище! — тут же воскликнул он и большими шагами пошел по тропинке.

Времени он между тем не терял. Шел и трубил: трам-трам-пам и трам-па-па. Марш какой-то отшлифовывал. А Волков и Алька невольно, как солдаты, старались идти в ногу.

Вскоре открылась долинка, а в ней несколько синих домиков, в которых горел электрический свет; движок постукивал. Он работал неровно, и свет в окнах то становился слишком ярким, то хирел до смутной желтизны. Они начали спускаться вниз, и Волков с жадностью улавливал в воздухе почти позабытые в бухте Урильей запахи: а пахло тут свежим хлебом, щами и банным мылом. Выкрутившись из медных извивов трубы, Ваганов, а за ним и Алька поднялись на крыльцо крайнего дома. Со смешанным чувством любопытства и нетерпения Волков вошел за ними в прихожую, потом в коридор и увидел в конце его распахнутую дверь в большую комнату. Люди там плотно сидели на скамейках, повернувшись все в одну сторону. Завидя Ваганова, который осторожно укладывал трубу в углу коридора, и Альку, люди в комнате шевельнулись. Заскрипели скамейки, кто-то рассмеялся и сказал: «Алька, наконец-то! Тряпки стирнешь?» — «Ти-ха!..» — выкрикнул кто-то. «Пургина, ты куда?» — «На минутку…» — услышал Волков очень знакомый голос, и глухой говорок прокатился по комнате, видимо, собрание началось давно и люди уже порядочно устали.

Лена вышла в коридор и будто споткнулась, увидев его. Пискнув, Алька бросилась к ней, и Лена обняла ее и крутнулась на каблуках; девочка что-то зашептала ей, оглядываясь на Волкова. Отстранив Альку, Лена пошла к нему, и в полусумраке коридора на совершенно белом ее лице сверкнули большие, черные, как уголья, глаза.

— Здравствуй… Валера, — сказала она, протянув руку. — Вернулся? Здравствуй, Лена, — ответил он, сжимая ее ладонь. — Вернулся?.. Все может быть.

— Ты страшно нужен… — немного помолчав, сказала она. — План трещит. Зверобои рвутся в Урилью. Ты понял? Нельзя их туда… Ну что ты так на меля смотришь?

— Что?.. Ах план! — усмехнулся Волков. — Погоди же, а мы?

— Потом. Все потом, — сказала Лена. — Идем. Одернув свитер, она направилась к двери.

— …Это ж что? Разве ж это работа? То ливень лупит, и коты прут в океан; то туман обрушится, хоть фигуры из него лепи, и коты обратно в океан; то ветер с гор сорвется, да такой, что тебя как чаячье перо по лайде несет, и коты…

Волков вошел вслед за Леной и Вагановым в комнату, сел и осмотрелся. Рядом с ним оказался Толик, а с другого бока — морщинистый, неподвижный, будто вырубленный из долго пролежавшего в воде потемневшего дерева, алеут. За столом президиума были Анна Петровна и небритый, очень усталый на вид Филинов, внимательно слушающий оратора — долговязого парня в вылинявшей гимнастерке. На стенах комнаты висело несколько лозунгов и плакат: подняв дубину, весело улыбаясь, зверобой целил по голове морского котика. Ниже было написано: «Перевыполним план к…» К какой именно дате, видно не было, Лена как раз сидела там, я плакат был прибит очень низко. Почувствовав его взгляд, она повела плечами, и Волков посмотрел на Аркаху Короеда, устроившегося возле самого стола президиума. Тот, как бы поддерживая выступающего, кивал. А возле печки, прислонившись к стене и скрестив руки, стоял насупленный Борис, следил за ними: за Волковым и Леной.

— …Опять же: сколько раз говорили про качества дрыгалок? — воскликнул тут оратор, и Волков сосредоточился. — Я уже три изломал. Жахнешь ею кота, а она, как макаронина, напополам! Разве ж это инвентарь?

— Правильно! — выкрикнул Аркаха. — Давайте и я скажу.

Парень в гимнастерке сел, Аркаха вышел к столу и зачем-то засучил рукава на свитере. Кто-то засмеялся. Побагровев, Аркаха начал:

— Все правильно говорил Ванюха. И про дубины, и про нехватку резиновых сапог, и про план. Верно: выполнять его надо. А как же? Это ж закон нашего общества, понял-нет?

— От нас, что ли, зависит? — выкрикнул кто-то в задних рядах. — Стихия!

— Сти-хия! Эх ты! Вот, к примеру, ежели у одного предприятия не хватает муки для выпечки хлеба, что на этом предприятии делают, а? Берут временно, в долг, на другом. Верно-нет? Так отчего ж и нам, к примеру, не взять как бы в долг сотни три котишек в Урильей? К примеру: тут у нас погода паскудная, а там нормальная. Мы — туда. Раз-два — дело сделали и назад. Да там же холостяков как грязи! Вношу предложение — провести в Урильей забой. Я сказал все.

Большинство зверобоев хлопали, поддерживая Аркаху; Филинов стучал карандашом по графину, что-то сердито говорила ему Анна Петровна. Когда стало немного тише, Филинов сказал:

— Пургина, вам слово. Кстати, товарищи, решение Камчатского облисполкома о запретности лежбища Урильего еще не состоялось.

— Так чего мы тут заседаем? — выкрикнул Короед. — Завтра я поведу своих парней! И мы…

— Зато состоялось решение поселкового Совета, — прервала его Анна Петровна, поднимаясь и с грохотом отодвигая стул. — И я никому не позволю нарушать решение Советской власти!

— Хо-хо-хо! Поссовет. Тоже мне — власть! Двадцать домов, сорок кур, два кота да дикая лошадь.

— А ну помолчи! — сказала Анна Петровна и стукнула кулаком по столу. — Ну вот что, если я тут у вас кашевар, то я не забываю и о своих правах. Гляди у меня! Пикни еще хоть раз против Советской власти, и я выдворю тебя с острова.

— Пошутил я… — пробурчал Аркаха.

— Пургина, прошу, — сказал Филинов. — Ти-ха! Поправляя волосы, Лена прошла вперед и остановилась возле стола. Вздохнув, сказала:

— Согласна: нужно выполнить план. Однако не превращается ли он у таких, как Короед, в чудовище, которому все приносится в жертву? Год от года план увеличивается, поголовье котиков растет медленно, а мы все говорим: давай, давай!

Передохнув, Лена обхватила себя руками, обвела взглядом зверобоев.

— Нельзя трогать лежбище в Урильей. Испокон веку кто только ни зарился на котиков: и жадные купчишки, и пришлые люди на браконьерских шхунах, и… — Она остановилась, передохнула. — …И вот мы хотим собственными руками остановить размножение котиков и их расселение по другим бухтам. Подумайте о завтрашнем дне, товарищи зверобои!

— Вам слово, — ткнул в направлении Волкова карандашом Филинов.

Волков встал, все повернулись к нему. Лена прошла на свое место, села, одернула на круглых коленях юбку. Отведя глаза, Волков медленно, немного волнуясь, сказал:

— Я человек на острове новый и, может быть, временный… Как-то и неудобно поучать вас. Да, много чего у нас было… А где сейчас все это? Не спохватимся ли потом вот так же и по морским котикам? — Он передохнул. Зверобои глядели в его лицо жесткими глазами. — Так вот: надо жить не только днем сегодняшним, но и завтрашним. Поддерживаю Пургину. И второе — местная Советская власть поручила мне охрану запретного лежбища, и я буду выполнять решение поссовета.

— Да плевать мне на то, что завтра будет! — крикнул Аркаха. — Сегодня у нас план трещит, се-го-дня! Мы, значит, о плане волнуемся, а он? И ежели я туда пойду, так он по мне с винчестера, а?

— А ну кончай тут демагогию распускать! — поднялся и капитан «Кайры» во весь свой громадный рост. — Ты, дохлый защитник плана, заткнулся бы уж. Не тебя ли с браконьерскими шкурами уже задерживали? И как это ты только выворачиваешься?

— Ти-ха! — заколотил Филинов карандашом по графину. — Тиха! Короедов лучший наш зверобой, и я не позволю!.. Тиха же! Вот тут у меня радиограмма из облисполкома. Зачитываю. — Филинов начал читать помятый листок: — «Директору Командорского зверосовхоза Филинову. На ваш запрос запятая возможности забоя трехсот четырехсот котиков лежбище Урильем запятая сообщаем двоеточие учитывая крайне тяжелое состояние выполнением плана…»

— Ага?! Понял-нет? — громко прошептал Аркаха. — Ха-ха!

— …плана, запятая не возражаем забое котиков указанном количестве бухте Урильей если этот счет будет положительная рекомендация местной охотинспекции точка Зампредоблисполкома Корнеев.