Звезды под дождем (сборник) - Крапивин Владислав Петрович

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134

А через верхнее стекло высокого шкафа улыбался скелет.

Он будто говорил Женьке Черепановой: «Они гипсовые, но я-то настоящий. Гы-ы…» Он как бы намекал на ее отдаленное будущее…

Женя проскочила кабинет и оказалась перед закрытой дверью лаборантской комнаты. Ева Петровна обычно сидела там. Женька хотела постучать и в этот момент услышала голоса: один незнакомый мужской, другой — Евы Петровны.

Мужчина говорил быстро и почти весело. А может быть, нервно. В голосе у Евы Петровны звучала вежливо замаскированная досада.

— … Я уже поняла. Вы и директору сказали то же самое.

— И могу повторить, — так же весело откликнулся мужчина.

— Не надо, — сказала Ева Петровна. — Мне все понятно. Но я на вашем месте смотрела бы на вещи не так. Гораздо проще. И случись это с моим сыном, я бы ему…

— Я вас понял, — перебил мужчина. — Хотя, честно говоря, мне это странно слышать от учителя. Я ни разу в жизни сына пальцем не трогал. И, уверен, впредь никогда не трону. Подло это. Если я Кирилла ударю, мы же потом всю жизнь будем глаза прятать друг от друга.

«Отец Кирилла!» — поняла Женька. Можно было, пожалуй, уходить, но она словно приклеилась к месту.

— Вы все же меня не так поняли! — заявила Ева Петровна.

— Неужели? Очень хорошо, если не так. А как я должен был понять?

— Я хотела сказать… ну, одним словом, если ученик виноват, родители вместе со школой должны воздействовать…

— Да, но в чем все-таки виноват? Не могу же я всерьез принять этот бред насчет кошелька! Простите… Виноват, что не дал себя обыскать? Мне жаль тех ребят, которые дали… Виноват в том, что не хочет петь из-под палки?

— Мы готовим хор к районному фестивалю, а ваш сын совершенно не думает о чести школы!

Женька услышала шаги, словно человек быстро ходил из угла в угол.

— О чести? — спросил он. — О чести… А вам не кажется, что честь начинается с любви?

— Простите… с чего? — пролепетала Ева Петровна, а Женькины щеки почему-то стали теплыми.

— С любви, уважаемая Ева Петровна. Не пугайтесь, объясню. Человек болеет за честь того, что ему дорого, что он любит. Я вот на своем заводе с ученика начинал, там меня человеком сделали, там у меня друзья, и я за честь завода — руками, ногами и зубами… А есть у нас на заводе случайные люди: им бы отработать смену — и домой. Работают неплохо, ну а дальше какой с них спрос?

— Так что же получается? Вы хотите сказать, что ваш сын — случайный человек в школе? Он здесь с первого класса…

Отец Кирилла вздохнул и, видимо, сел — скрипнул стул.

— Вы не обижайтесь, Ева Петровна… А впрочем, и обижайтесь — это, может быть, к лучшему… Мне кажется, здесь все у вас какие-то случайные.

— То есть? Я вас совершенно не понимаю.

— Я ведь в школе не первый раз. И с Кириллом говорил… Все у вас на окрике. Не набрал макулатуры — запись в дневник, не пришел на сбор — двойка, пробежал по коридору — хвать за воротник… Вот сейчас по школе шел, а какая-то дама, весьма почтенная, кричит на первоклашек так, что окна, простите, вот-вот лопнут.

— Ну, что же, случаются и у педагогов срывы. Одно дело — красивые слова, а другое — ежедневная работа. И когда кругом тысяча человек, бывает порой не до тонкой педагогики. Вы не представляете наших трудностей.

— Трудности есть везде, — сказал отец Кирилла. — И при одинаковых трудностях одни люди работают хорошо, а другие, простите, не очень.

— Ну, спасибо. Значит, мы работаем «не очень». Почему бы вам не перевести сына в другую школу?

Отец Кирилла с усмешкой ответил:

— Вы так сказали, будто меня к стенке пригвоздили. Видимо, при таких словах многие родители восклицают: «Нет, мы совсем так не думаем, мы совсем не хотели…» Я извиняться не буду. И Кирилла переводить в другую школу не стану. Я ему особой жизни не хочу. Его переведешь, а здесь-то все равно ничего не изменится, в этой школе.

— Кстати, одной из лучших в районе…

— Ну что ж… Одной из лучших. Первое место займете на фестивале — станете еще лучше. Никто ведь не спросит, сколько человек в хоре пели с радостью, а сколько под угрозой двойки.

— Я вижу, мы с вами не нашли пока общего языка, — со сдержанной печалью произнесла Ева Петровна. — Жаль. Всего доброго.

— До свидания.

Женя отпрыгнула от двери и сделала вид, что сию минуту вошла в кабинет. Из лаборантской вышел невысокий кругловатый мужчина, совершенно непохожий на худого, тонколи-цего Кирилла. Он рассеянно кивнул пробормотавшей «здрасте» Женьке и скрылся за дверью. Появилась Ева Петровна. Лицо у нее было такое, словно она узнала, что ее класс уступил седьмому «А» первенство по сбору металлолома.

— Ева Петровна, я…

— Не надо. Я уже поговорила. Возьми в лаборантской портфель Векшина и унеси ему домой.

Ева Петровна села за стол и, глядя мимо Жени, стала похлопывать ладонью по лакированной крышке.

— Ты слышала, что я сказала про портфель?

Женя влетела в лаборантскую. Обшарпанный портфель Кирилла стоял на подоконнике и ехидно поблескивал замком. Женя взяла его и опять вышла в кабинет. Встретилась глазами с Евой Петровной. Та отвела взгляд и неожиданно произнесла:

— По крайней мере, ясно теперь, откуда у Векшина такие замашки.

— Какие? — неосторожно спросила Женька.

— Ступай, — резко сказала Ева Петровна. Потом добавила помягче: — Маме я позвоню, что ты задержалась из-за меня.

… Женя шла из школы, сердито помахивая портфелем. Она даже не думала, что обтрепанный мальчишечий портфель совсем не подходит к ее модному платьицу. Она была недовольна классной руководительницей. Если та поругалась с отцом Кирилла, при чем здесь она, Женя? Зачем на нее покрикивать?

На улице Мичурина Женя увидела мальчишку-велоси-педиста. Он мчался, низко пригнувшись к рулю, и светлые волосы отлетали назад. Женя не сразу узнала Кирилла — он был уже без школьной формы. Узнала, когда Кирилл лихо, с шумом затормозил в двух шагах от нее.

— Женька, — сказал он, тяжело дыша. — Слушай. Есть дело…

Она широко открыла глаза и чуть не заулыбалась. Ей так понравилось, что Кирилл назвал ее по имени. Пускай «Женька», а не «Женя», но все-таки не «Черепанова».

— А я вот… портфель тебе… Ева…

— Да плевать на портфель! Слушай…

У него было побледневшее лицо с мелкими капельками на переносице.

Тогда, дома, Кирилл не сказал Женьке всей правды про разговор с мамой. Конечно, в разговоре были слова и о молоке, и о соске, но это уже потом. А сначала Кирилл разревелся. Разревелся сразу же, как только мама удивленно спросила:

— Кирюша, ты почему без портфеля?

Стеклянная стенка лопнула наконец, и ничего уже нельзя было сделать. Кирилл прислонился лбом к косяку.

Он минут десять не мог успокоиться. Начнет рассказывать, а слезы прорываются опять. Мама даже перепугалась. И когда наконец Кирилл взял себя в руки и кое-как объяснил, что случилось в школе, мама сказала:

— Посиди-ка дома, я сама на кухню схожу. А заодно позвоню отцу.

Кирилл понял, что мама за него просто-напросто боится. Думает, что он опять поедет на велосипеде и, такой нервный, раздерганный, где-нибудь угодит под машину. Мама не знала, что у велосипеда проколота камера.

— Да схожу я. Пешком схожу, — сказал он и неожиданно опять всхлипнул.

— Ну, хватит, хватит, — встревоженно сказала мама. — Большой уже, семиклассник…

Кирилл сердито шмыгнул носом. Семиклассником он себя пока не чувствовал. Двух недель еще не проучился в седьмом и даже на тетрадках писал иногда по привычке: «6-й «В».

— Не блестяще начинается учебный год, — заметила мама, укладывая в сумку звякающие молочные бутылочки.

Кирилл сразу вскинулся:

— Я, по-твоему, виноват, да?

— Не шуми, — сказала мама. — Антошку разбудишь… Не забудь, пожалуйста, выключить плиту, там молоко. Если будешь давать соску, ополосни хорошенько кипяченой водой.

… Она вернулась почти сразу после ухода Женьки. Убаюканный Антошка все еще спал, хотя пора было просыпаться и требовать есть.

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134