Синий город на Садовой - Крапивин Владислав Петрович

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57

– Знаете, почему я это написал? Когда-то здесь стояла мастерская моего прадедушки. Он был знаменитым фотографом. Когда смотришь на его снимки, кажется, что опять летишь над городом, только уже в машине времени, в прошлом…

Нилка бросает кисть и взмывает в небо (на самом деле – обратный ход пленки; по правде-то Нилка прыгал с забора в траву). И вот он снова летит – сперва через звезды, а потом как бы над старыми, столетней давности улицами. И меняются на экране снимок за снимком… И вдруг – молодые лица: парни и девчата, целый класс. По одежде, по прическам видно, что не нынешние, а из прошлых лет. Но уже не из таких далеких…

– А вот еще с'снимок. Но это, конечно, уже не прадедушкин. Таких фотографий много-много хранится у старой учительницы Анны Ивановны Ухтомцевой. Она полвека учила ребят в школах нашего города…

Анна Ивановна (живая, улыбчивая!) раскладывает на столе фотоснимки. Крупно видны ее чуть дрожащие сухие руки с прожилками…

– Теперь Анна Ивановна живет с'совсем одна в маленькой квартире на двенадцатом этаже, в доме номер три на улице Блюхера. Квартира с'сорок восемь… Если бывшие ученики навестят ее, она будет очень рада…

Поздно уже навещать. Об этом ведущая скажет в конце передачи…

– Вернемся на минутку в прошлый Устальск, ладно?.. Вот это церковь Всемилостивейшего Спаса. Такой она была в те годы. Потом долго был в ней то склад, то завод, с'сломали колокольню… Но теперь восстановили…

Колокольня стоит над тополями. По лестнице поднимается человек со светлым крестом на спине. На площадке у маковки его ждет другой (это были Слава и Дымитрий)… И вот уже крест стоит в высоте, горит на нем солнечный зайчик. Люди спустились. Опрокидывается, бесшумно рушится вниз лестница… И вот двор. Несут куда-то доски, разгружают с машины кирпичи. Слава и отец Евгений (оба в клетчатых рубахах и брезентовых штанах) таскают носилки с цементом…

– В наше время люди думают по-разному. Кто-то верит в Бога, а кто-то нет. Но если строят церковь, то, по-моему, все делаются добрее. Потому что… ну, вот посмотрите, какая внутри церкви открылась картина…

И во весь экран – роспись. А потом – крупно, по отдельности – лица всех, кто на картине… (Оля поставила тут пьесу Вивальди – ласковую, теплую такую старинную мелодию.)

– Взгляните с'сами, сколько здесь доброты! Просто так и хочется оказаться вместе с этими ребятами… Вот если бы все взрослые всегда так с'смотрели на детей… – И опять во весь экран – лицо Учителя…

А затем – наплыв темноты, жесткий аккорд и горький вскрик Нилки:

– Но так – с'совсем не всегда! Бывает и по-другому! Вот как бывает в нашем городе Устальске!.. – И понеслись, замелькали те, десятки раз виденные и все равно бьющие по нервам кадры: группа на берегу… Гневная Ия Григорьевна… Удар, снова удар. И опять, крупно – раз, два! Блестящие брызги летят из глаз тонкошеего Южакова…

– И пос'смотрите еще раз! Видите: в углу кадра милиционер! Подходит, глядит…

В слегка размытую, но хорошо различимую фигуру старшего лейтенанта Щагова уперлась черная стрелка (пришлось повозиться с этой комбинированной съемкой).

– Думаете, он вмешался? Заступился?.. То есть да, он вмешался: напал на того, кто снимал этот с'случай… Ну еще бы! Ведь та, кто била, – c'cyпpyгa милицейского начальника!.. И пожалуйста, не с'смейте вырезать эти кадры!..

…А потом пошла беззаботная "Ламбада". И то, что снято на улице Репина. Толпа, шашлычники, торговцы, нищий (торопливые прохожие переступают через его деревяшку). Резвятся среди материнских юбок цыганята. Разевают в призывном крике рот продавцы лотерейных билетов…

– Город живет, будто ничего не с'случилось. И здесь уже нет никакого места для с'сказки… И мы не хотим, чтобы наше кино кончалось вот так. Лучше с'снова…

И опять возникает роспись на церковной стене. Потом плавно надвигается. Мальчишка, похожий на Нилку, смотрит со стены, с экрана… А вот – сам Нилка. На поляне у забора. Ставит ведерко, кладет в траву кисть. Наклоняется, срывает пушистый одуванчик. Смотрит сквозь него на солнце… Бьют сквозь гущу семян-парашютиков лучи.

Одуванчик превращается в компьютерный рисунок – на дисплее "бэкашки". Нилка жмет клавишу. Одуванчик пропадает, вместо него рисуется бегучими линиями контур сказочного городка. Над ним появляется белый рогатый месяц. И, слизывая середину рисунка, бежит по экрану надпись: "Конец"…

Это было еще не все.

Уже в сентябре, когда записали почти всю передачу, позвонила режиссер Лина Георгиевна. Сказала, что хорошо бы снять в студии беседу после фильма. Потому что "приходится учитывать кое-какие обстоятельства".

Когда они явились на студию, там, кроме ведущей Валентины Гавриловны, встретила ребят полная тетя с добродушным лицом и погонами майора милиции.

– Брать будут? – без улыбки спросил Борис.

Взрослые охотно посмеялись. Валентина Гавриловна объяснила, что работники правоохранительных органов, которые работают с детьми, тоже хотят высказать свое мнение. Они ведь имеют право, верно? Сейчас гласность и свобода мнений.

Сели на полукруглый диван, у низких столиков. Включились очень яркие, греющие лицо софиты…

– Ну что ж, ребята, – сказала тетя-майорша, которую звали Полина Михайловна. – Я с интересом и даже с удовольствием посмотрела ваш фильм. Честное слово… – Она излучала этакий домашний уют, несмотря на погоны. Наверно, так и полагается работникам детских комнат. – Вы славно поработали. Местами даже талантливо… Но вот что хочу заметить. Талант – это ведь сложный инструмент. Им, как скальпелем хирурга, надо действовать очень умело и точно. Иначе можно вместо излечения принести вред…

– Короче говоря, – не выдержал Федя, – зачем мы зацепили в фильме милицию! Да?

Полина Михайловна грустно кивнула:

– Вот-вот! Этого я и боялась… Ожесточения! Вашей непримиримости к тем, кто за вас отвечает и кто вас охраняет. К педагогам и работникам милиции… Неужели вы думаете, что они – ваши враги?

– Разве кто-то говорит про всех педагогов и про всю милицию? – сказала негромко Оля. И подняла к губам костяшки…

– Вы, наверное, этого не хотели. Но ведь кино – могучее средство обобщения. И когда зрители посмотрят…

Борис глянул из-под ресниц:

– Разве зрители такие глупые? Разберутся, кто есть кто…

– Важно, чтобы вы разобрались! Чтобы в таком вот возрасте не ожесточили души ненавистью ко всем взрослым. О вас, ребята, моя тревога…

– Да? – опять не сдержался Федя. В нем начинала гореть та жгучая, "летняя" обида. – А мне кажется, о другом. Тревога-то… Чтобы у старшего лейтенанта Щагова и у Ии Григорьевны не было неприятностей.

– Вот! – с торжествующей укоризной произнесла Полина Михайловна. – Вот-вот! Значит, я права. Вы думаете об отмщении. Только о нем!.. Да не волнуйтесь, взрослые разберутся в этом случае и примут все необходимые меры!

– До сих пор разбираются, – вздохнул Борис. – А Ия Григорьевна гоголем по школе ходит. Отец говорил…

– А что же вы хотели? Чтобы ее в тюрьму? А вы думаете, тот мальчик… с кем она поспорила… он ни в чем не виноват?

– А если виноват – с'сразу по щекам! Да? – вскинулся Нилка.

– А если кто недоволен – тут милиционер наготове, – вставил Федя. И Полина Михайловна опять печально покивала:

– Да, трудно с вами… Ну, посудите, ребятки. Из-за одного случая (в котором вы сами тоже не совсем правы) можно ли делать широкие выводы?.. В наше время, когда милиция напрягает все силы с растущей преступностью, вы наносите ей удар со спины… Это же предательство!

– Вы с'слова выбирайте все-таки, – негромко, но отчетливо произнес Нилка.

Лицо доброй Полины Михайловны пошло пятнами (заметно на цветном экране). Но она сдержалась. Негоже педагогу в майорских погонах оскорбляться выпадами неразумного мальчишки.

– Я выбираю слова. Может быть, горькие, но справедливые… Вы должны понимать, что без милиции наша жизнь была бы просто невозможна. В конце концов, никто не отменял слова великого поэта, ставшие народной поговоркой: "Моя милиция меня бережет…"

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57