Девочка-птица - Мёле Нелли

Женщины, кажется, только сейчас вспомнили о моём присутствии. Теперь и у Аурелии поникли плечи, а сама она выглядела очень усталой.

Я подняла руку в знак прощания.

– Ну пока, – выдавила я, развернулась и бросилась вон из комнаты.

– Кайя! – слабо крикнула мне вслед Аурелия.

Но я уже распахивала тяжёлую входную дверь, мчалась к своему велосипеду и вскоре крутила педали в сторону дома – так быстро, как только могла.

– Как прошёл день? – спросила за ужином мама. Мы сидели на кухонной скамейке за маленьким столом и ели горячий суп с лапшой, только меня он совсем не согревал – до сих пор била дрожь от случившегося днём.

От маминого вопроса я вздрогнула. Она знает меня лучше всех, и я бы с удовольствием рассказала ей всё, что пережила за эти пару дней. Но ведь Аурелия ясно дала мне понять, что нельзя.

Я припала головой к маминому плечу и закрыла глаза. Она обняла меня и крепко к себе прижала.

– Слишком много всего? – спросила она.

Я только покивала, вдыхая родной мамин запах.

– Хочешь поговорить об этом?

Я покачала головой.

– Ну хорошо. – Мама поцеловала меня в макушку. Вот теперь мне постепенно становилось тепло. Так бы и просидела целую вечность.

Позже, уже лёжа в кровати, я, нащупав свой медальон, подумала об Аурелии. О том, что говорила её подруга Селия. Так существует эта община аваностов или нет? И какую роль во всём этом играл мой отец Артур? Эта Селия упомянула об «исчезновении Артура». Если он ещё жив – то где прячется?

Наверное не надо было убегать. Лучше бы воспользовалась подвернувшейся возможностью и обо всём расспросила. Но меня охватил безумный страх, и я даже не задумывалась, что можно поступить по-другому. Типичная я. С Мерле бы такого не случилось. Она бы осталась.

Я почувствовала, как у меня предательски защипало в носу и в глазах. Но что теперь плакать? Это разве поможет? К тому же ничего ещё не потеряно, я могу снова съездить к Аурелии. Да хоть завтра, прямо после школы.

6. Мальчик с тёмными крыльями

Сама не знаю, как я вытерпела ещё один школьный день. Уроки тянулись будто жвачки, которые много поколений учеников клеили под парты.

Но вот наконец мы с Мерле двинулись домой.

– Мама спрашивает, не хочешь ли ты зайти к нам сегодня? – сказала Мерле, когда мы шли по каштановой аллее. – У нас на обед макаронная запеканка.

Я очень люблю макаронную запеканку Гитты, но тем не менее ответила:

– Сегодня, к сожалению, не получится.

Мерле с разочарованием посмотрела на меня, и я быстро распахнула тяжёлую входную дверь нашего дома. Прежде я никогда не отказывалась от приглашения Гитты, тем более на макаронную запеканку. Но сегодня я хотела как можно скорее поехать к Аурелии и обо всём её расспросить.

Поэтому я снова отказалась от маминого супа, приготовленного накануне, и положила в рюкзак яблоко и оставшееся печенье. А когда я бежала вниз по лестнице, из квартиры семьи Мерле слышались весёлый смех и звон посуды. И вслед мне нёсся чудный запах запеканки Гитты – даже заурчало в желудке. Я вышла из дома и села на велосипед. В этот раз малиновка не прилетела меня проводить, но дорогу я, в общем-то, знала.

Волосы развевались на ветру, а в животе распространялось покалывающее волнение: что сегодня может ждать меня на вилле Аурелии?

Прибыв на шоссе Азалий, я, как и накануне, провезла велосипед по палисаднику и, прислонив его к каменным перилам лестницы, взбежала по ступенькам ко входной двери. Но не успела я нажать на кнопку звонка, как вдруг услышала прекрасное пение. Из дома до меня доносились медленные и печальные звуки. Я прислушивалась к этому звучному голосу, замерев, точно околдованная. Кто же это так чудесно и грустно поёт?

Я машинально дёрнула за ручку синей двери, и та тихо приоткрылась. Я вошла в дом, и пение, становясь громче, поманило меня дальше. Я пересекла холл, скользнула в следующую дверь и оказалась на кухне. У окна, закрыв глаза, стояла Аурелия и пела. Казалось, она поёт кому-то невидимому в саду. Или в небе? Внезапно она умолкла и резко повернулась ко мне. Я почувствовала себя неловко и покраснела: не стоило, конечно, вот так заходить и слоняться по чужому дому.

– О Кайя! – воскликнула Аурелия.

Увидев, как она мне обрадовалась, я почувствовала облегчение: похоже, она не сердится на меня за то, что я накануне сбежала.

– Вы прекрасно поёте! – выдохнула я и, кажется, покраснела ещё сильнее.

– Как и ты, – ответила Аурелия. – И как все аваносты. Наши звонкие голоса – наш величайший дар.

– Все аваносты умеют так петь? – переспросила я, и Аурелия кивнула. – Обалдеть, – прошептала я. Вот, значит, откуда у меня голос и постоянное желание петь. Я не какая-то чудачка с непонятными странностями – я просто аваност! Постепенно я осознавала природу этого гнетущего чувства, что я не как все. – И мой отец тоже так пел? – Я должна была об этом спросить.

Аурелия кивнула. Но прежде чем я успела задать следующий вопрос, она сказала:

– Кайя, мне очень жаль, что вчера всё так некрасиво получилось. Слова Селии, должно быть, напугали тебя. Однако ещё больнее оттого, что моя подруга сказала правду. Последние несколько лет я жила здесь затворницей, оплакивая гибель моего Людвига – при этом в глубине души догадываясь, через что сейчас проходят мои соратники-аваносты. Я…

Бам! – послышалось где-то в доме, и мы с Аурелией вздрогнули от неожиданного шума.

– Что это было? – прошептала я.

– Звук доносился из гостиной, – сказала Аурелия и вышла из кухни. Я выглянула в окно: мне почудилось там какое-то движение.

– А ну-ка стой! – услышала я голос Аурелии. – Остановись сейчас же!

Я подалась ещё немного вперёд. Теперь мне была видна лужайка, по которой к задней стене сада бежал какой-то мальчик. Судя по всему, он был ненамного старше меня, впрочем, лица-то я его не видела – только вьющиеся тёмные волосы, выбившиеся из-под капюшона серой толстовки. Затем вдруг произошло нечто невероятное: на моих глазах тело мальчика стало меняться, сам он будто завращался вокруг своей оси, всё быстрее и быстрее, пока наконец не расправил крылья и не взмыл в небо огромной птицей. Его оперение отливало чёрно-фиолетовым, а кончики хвоста и крыльев словно были окрашены в сверкающий красно-розовый. Взмахивая крыльями, птица поднималась всё выше и выше – и вот она уже была совсем далеко от виллы.

– Вот это да! – выдохнула я, глядя птице вслед с разинутым ртом. Только чёрный ворон, метнувшийся за этой большой птицей, своим громким кра-кра моментально вернул меня в реальность. А это, случайно, не тот самый, с пятном на клюве? Что же тут было?

– Аурелия? – громко позвала я, но ответа не последовало. С дико колотящимся сердцем я бросилась из кухни, через холл и дальше в гостиную, где нас вчера ждала на диване Селия. – Аурелия? – снова позвала я. Гостиная была пуста, стеклянная дверь, ведущая в сад, – настежь открыта. Перед ней лежал опрокинутый столик. Наверное, он тогда и упал, когда мы услышали шум с кухни.

И в этот момент я увидела неподвижную фигуру, лежащую на светлых плитках террасы, и одновременно услышала и свой собственный пронзительный крик. Аурелия лежала ничком, широкая юбка веером прикрывала её ноги.

– Аурелия, – пробормотала я и опустилась рядом с ней на колени. Она не шевелилась. Всхлипнув, я осторожно коснулась её щеки. Веки Аурелии дрогнули, и она посмотрела на меня стеклянными глазами.

– Кайя, – прошептала она.

– Что случилось? – спросила я, и от волнения голос у меня едва не срывался на фальцет.

Но Аурелия не ответила и снова закрыла глаза.

Я наконец сообразила, что нужно делать, и поспешно вскочила на ноги.

– Я приведу помощь! – крикнула я через плечо, уже вбегая обратно в дом.

Я знала, по какому номеру нужно звонить в случае чрезвычайной ситуации: об этом всё время твердили и мама, и школьные учителя. В гостиной на маленьком столике рядом с кушеткой я сразу увидела старомодный телефон. Дрожащими руками я набрала номер экстренной службы, волнуясь, объяснила женщине-диспетчеру ситуацию с Аурелией и даже смогла назвать улицу и номер дома. На том конце провода сообщили, что экипаж скорой помощи уже отправлен.