Бахмутский шлях - Колосов Михаил Макарович

— Эх, была не была! Где наша не пропадала! — бросил на ящик десятку.

Толпа образовала круг, раздались подбадривающие голоса.

Парень взял карты, быстро бросил влево-вправо, проговорил спокойно:

— Твоя. Забирай.

— Ага! — оживился одноглазый. — Еще на десятку!

— Твоя. Забирай.

— Ага! Нас не проведешь! Еще на десятку!

— Моя.

Кругом засмеялись. Одноглазый скис, подергал бровями и решительно выбросил десятку.

— Еще раз!

— Твоя.

— Ага! Я вас понял! — торжествуя, закричал он. — На сотню! — Одноглазый вошел в азарт.

Все ахнули. А парень спокойно сказал:

— Деньги на кон.

— И ты!

На фанеру вылетели две сотенные. Круг сомкнулся теснее, разговоры прекратились. На этот раз безногий бросал карты медленно.

— Твои!

— Вот так-то! — одноглазый сгреб деньги и скрылся в толпе.

— Следующий! — проговорил безногий, собирая карты.

Возле Яшки стоял паренек в ремесленной форме. Разгоряченный увиденным, он вытащил десятку:

— Давай!

Повторилась та же история, что и с одноглазым. Но когда подошел момент сделать большую ставку, паренек заколебался. И тут откуда ни возьмись вынырнул одноглазый, оттолкнул Яшку, проговорил:

— Ставь, дружок! Сколько есть — ставь на все! Верный выигрыш! И вот моя сотня! Принимай в компанию. Ну?

Ремесленник полез в карман, вытащил две десятки, красную тридцатку, несколько бумажек по рублю и хлебную карточку.

— Ставь карточку, — подбадривали окружающие.

Но ремесленник сунул карточку в карман, а деньги положил на ящик.

— Давай.

Инвалид стал медленно раскладывать карты. Ремесленник склонился, напряженно следя за руками безногого и за картами. И вдруг:

— Моя! Ваших нет, — сказал безногий.

Лицо ремесленника побледнело. Яшке стало жаль паренька.

— Опять за свое! И як же тебе не соромно, Иване? — услышал Яшка громкий голос и обернулся.

Сзади него в синей шинели стоял милиционер.

— Стыд не дым, глаза не выест! — прокричал из толпы одноглазый.

— От сказав, — проговорил милиционер. — Кого ты обмануешь, Иване?

— Шо ты мне душу выймаешь! — закричал в истерике безногий, хватаясь за костыли. — Я воевал!

— А я? — спокойно сказал милиционер. — А я не там был? — Он поднял и опустил пустой рукав шинели, — Ну? Соромно за тебя. Шо ж мы, за это вот воевали?

— Не лезь мне в душу, — сказал инвалид, но уже без злости. — Ладно, — и подбросил вверх карты. Мальчишки бросились их собирать. — Все. Завязал.

— Сколько раз ты уж такой фейерверк устраивал, — махнул рукой милиционер.

— Сказал — все, значит, все. Я пошел. — Он подхватил костыли, оперся на них, хотел идти, но тут встретился глазами с ремесленником. Быстро сунул руку в карман, вытащил измятые деньги, выбрал из них красную тридцатку, потом подумал и отделил еще десятку. — На, пацан. Да не играй больше. Петро, идем.

На его зов из толпы вынырнул одноглазый, и они ушли.

«Вот жулики! — раскрыл Яшка рот. — Они, оказывается, заодно! Хорошо, я не стал играть, а то стоял бы бледный, как ремесленник. Нет, я сразу заметил: что-то тут неладное…»

Возбужденный всем увиденным и похваливая себя за то, что не соблазнился выигрышем, поплелся Яшка по базару.

— Есть иголки!

— Кому чеботы? Кому чеботы?

— Картошка, картошка! Есть картошка!

— Портсигар из чистого серебра!

Яшка пробирался сквозь толпу. Кто-то наступил ему на йогу, кто-то предлагал купить бритву. А он шел и думал: торгуют ли на базаре хлебом? Увидел, наконец, обрадовался. Круглолицая, с подкрашенными губами, в цветастом платке женщина держала «кирпичик» хлеба. Пробрался к пей Яшка, оробел, но, собравшись с духом, спросил:

— Почем хлеб, тетя?

— По деньгам, племянничек, — ответила та ему в тон.

Хотел обидеться Яшка, но мало ли какие люди бывают, может, она шутница, — проговорил:

— Я взаправду спрашиваю.

Но торговка почему-то озлилась, рявкнула на весь базар:

— А ну проваливай дальше! Тоже мне — покупатель нашелся! Видели мы таких, жулье проклятое!..

Сгорая от стыда и бормоча что-то в оправдание, Яшка отошел. Но торговка не успокаивалась и продолжала кричать:

— Ишь, сразу смывается!..

«Глупая тетка, — ворчал Яшка про себя, — не видела ты настоящих жуликов…» Однако подходить к торговкам опасался и со стороны прислушивался, как другие спрашивали о цене. Оказалось — пятьдесят рублей просят за буханку. Дорого, купи две буханки, и половины денег нет.

Яшка прошел через весь базар. Возле пустых деревянных ларьков толклась группа подростков. К Яшке подскочил один из них, спросил:

— Слушай, парень, ты понимаешь по часам? — и, не дожидаясь, когда Яшка сообразит, что от него хотят, продолжал: — Там один чудик продает мировые часы. Швейцарские! На семнадцати камнях! Просит пятьсот рублей, а им цена восемьсот, если не больше. Слушай, ты купи их, он за триста отдаст, а я сбегаю домой, возьму деньги и дам тебе за них пятьсот. Мировые часики!

Новый знакомец обхватил Яшку за плечи и повел к ребятам, которые шумно о чем-то спорили.

— Не дрейфь! — шепнул он Яшке и громко крикнул: — Эй, неси свою шарманку. Вот парень понимает толк в часах. Триста рублей, говорит, больше они не стоят, — подмигнул Яшке.

Долговязый, с плутоватыми глазами парень приложил к Яшкиному уху часы и тут же спросил:

— Ну что? Ход какой — слышишь?

— Тикают, — проговорил Яшка.

— «Тикают»! Сразу видно — понимает! Семнадцать камней, швейцарские. Фирма «Павел Брулле».

— Брось, немецкая штамповка, наверное. Им нужно два камня: один — снизу, а другой — сверху, — проговорил Яшкин знакомец, а на ухо ему шепнул: — Бери.

Но долговязый будто и не слышал подковырки, ему хотелось продать часы Яшке.

— Ну, берешь? Да у тебя, наверное, и денег-то нет?

— Бери, — шепнул Яшкин знакомец. — Бери! Они восемьсот рублей стоят. Я тебе сейчас пятьсот притащу за них, и ты двести рублей заработаешь.

Нет у Яшки трехсот рублей, а сказать об этом почему-то стыдно. Если б за двести согласился…

— Бери!.. Бери!.. Бери!..

— Да у него ж денег нет! А то какой бы дурак не взял за триста такие часы? Хочешь, на спор за двести отдам?

Закружилось, затуманилось в Яшкиной голове, обмякли ноги: какое счастье подвалило! Было двести, и вдруг сразу станет пятьсот рублей! Тогда можно жить, можно купить не одну буханку, а и кое-что к хлебу…

— Бери!.. Бери!.. — уже шепчут ему и остальные.

— Нет у него денег, — презрительно сказал долговязый и сделал вид, что уходит: нечего, мол, даром время терять с такой мелкотой.

И видит Яшка — действительно уходит, уплывает счастье. Крикнуть ему: «Стой! На двести! Мы не таковские, не трусы! Будешь знать, как на спор!»

— Бери!.. Бери!.. Бери!..

Колотится сердце, подступает к самому горлу. Откашлялся Яшка, крикнул:

— Давай!.. За двести…

Вся ватага снова прихлынула к Яшке, смотрят с нетерпением, как он силится — вытаскивает из-под подкладки деньги. Тянет их, а они не даются. Мать посоветовала спрятать подальше. «Дальше положишь, — говорила, — ближе возьмешь». Где уж тут ближе… Яшка рассердился, рванул подкладку — вот они, наконец, хрумкнули в руках. Протянул долговязому:

— Бери!

Взял тот деньги, не считая, сунул в карман, отдал Яшке часы.

— Носи на здоровьечко! Культурненько жить теперь будешь — с часами.

Долговязый издевался, но Яшка не обращал внимания, искал своего знакомца. Нашел, кивнул ему: «Ну, что же ты? Давай неси свои пятьсот». А тот вместо того, чтобы кинуться домой за деньгами, показал Яшке язык.

— Сейчас — спешу! Они ж стоят, дурачок!..

Приложил Яшка часы к уху — правда стоят. Похолодел весь: обманули жулики проклятые… Оставили без копейки… Обманули, сматываются. Вон как улепетывают, трусы…