Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
Наконец, преодолев хлёсткий напор ветра, он вернулся к лестнице и спустился в тёплую тишину двора.
Ему было немного не по себе…
Ящерка ждала мальчика, выглядывая из-за камня.
— Эх ты… — сказал ей мальчик.
Ящерка скользнула на серую плиту и побежала к фундаменту — туда, где к башне примыкало правое крыло форта.
В прошлом веке здесь взорвался чудовищный круглый снаряд, брошенный с вражеского монитора. На фундаменте до сих пор чернели кривые трещины и щели. Когда-то их пытались залатать цементом и замазать известью, но до конца дело не довели. Здесь же, косо прислонённые к стене, стояли плоские каменные блоки. Ящерка хотела юркнуть между блоками и стеной, но мальчик накрыл её ладошкой.
Он подержал её — щекочущую, живую, стучащую крошечным сердечком — и посадил в нагрудный кармашек.
— Вот тебе. Теперь сиди… — пробормотал он. И хотел встать. Но из-под каменных блоков, что стояли у стены, донеслись смутные голоса. Неразборчивые слова, полушёпот.
Мальчик сунулся под камни. Здесь, в зябкой тени, он разглядел на фундаменте у самой земли щель. Большую. Длина около метра, а ширина такая, что может протиснуться кошка. Мальчик пролез подальше и замер у щели.
В ней ничего не было видно. Лишь на краях лежали неподвижные отблески желтоватого света. Зато стали различимы обрывки фраз:
— …и на той площади, где колокола…
— …кино про мушкетёров…
— …А Илюшка ногой ка-ак двинет и обломил разрядник! А они…
— …Зря они так. Всё-таки на лодке лучше…
Мальчик слушал долго, хотя стоять на четвереньках было неудобно: ныла спина, острые камешки и сухая известковая крошка впивались в коленки и ладони.
—…Если они узнают, мы сами виноваты… — услышал мальчик, и тут его кто-то легонько пнул в босую пятку.
Он вздрогнул, ладошкой прижал кармашек с ящеркой и, пятясь, выбрался из-под камней.
Над ним стояли двое мальчишек лет по двенадцати. Один — широкоскулый, коротко стриженный, с сердитыми глазами и трещинками на пухлых губах. Второй — тонкоплечий, сильно загорелый, со светлыми волосами, косо лежащими на коричневом лбу, с коленом, замотанным грязной синей тряпицей.
Мальчик знал, что у сердитого прозвище Лётчик. У загорелого прозвища не было, а звали его, кажется, Андрюшка. Оба они были в форме младших воспитанников: сизых флотских блузах навыпуск и коротких полотняных штанах — пыльных и мятых. Андрюшка не то спросил, не то просто сказал:
— Подслушивал, птенчик…
— Нет! — поспешно отпёрся мальчик. — Я случайно…
— Подслушивал случайно, — усмехнулся Лётчик. — Интересно, много ли слышал?
— Почти ничего, — сказал мальчик. — Бормотанье ка кое-то.
Мальчишки загораживали дорогу к дому, бежать было немыслимо, да, по правде говоря, и не хотелось.
Мальчик опять сказал:
— Я не нарочно…
— Что будем делать? — сумрачно спросил Лётчик у Андрюшки.
— Вот это прокольчик, — проговорил Андрюшка печально. Так говорят о большой неприятности, когда не знают, как её исправить. Он поддёрнул подол блузы, сунул руки в карманы на штанах и прошёлся по мальчику взглядом. От босых ступней до медных волосков, торчащих на макушке. И с беспощадной ноткой сказал:
— Придётся тащить в штаб.
Потом деловито предупредил мальчика:
— Попробуй только пикнуть.
— Не буду пищать, — тут же пообещал мальчик.
Он не испугался. Если бы ребята злились по правде, они могли бы накостылять ему прямо здесь. А сейчас была, видимо, игра. Мальчик давно мечтал, чтобы лицейские мальчишки взяли его в свои игры, но просить не решался.
Лётчик недоумённо глянул на Андрюшку:
— А… как?
— Завяжем глаза. Не помрёт.
— Не помру, — согласился мальчик.
Лётчик поморщился и спросил:
— А чем?
Андрюшка стал разматывать на колене синюю тряпицу.
— Маленькая, — сказал Лётчик.
— У меня есть платок, — торопливо сообщил мальчик. Платок ему в карман всегда клала мама, и там он лежал неделями чистый и нетронутый.
— Какой воспитанный ребёнок, — сказал Андрюшка почти без насмешки.
— Можно быть воспитанным, когда мама и папа… — заметил Лётчик. — Давай платок.
Они положили платок мальчику на глаза, а сверху плотно обмотали Андрюшкиным бинтом.
— Не вздумай подглядывать, — очень серьёзно сказал Андрюшка. — Худо будет.
— Не вздумаю. Честное слово.
— Честное слово ты маме давай. А с нами не валяй дурака, — проговорил в наступившей для мальчика темноте Лётчик.
— Я ни разу не нарушал честного слова, — обиженно отозвался мальчик.
— Ну и… пошли, — сказал Андрюшка.
Они взяли мальчика за локти твёрдыми горячими пальцами. Повели сквозь сухую траву, торчащую у стены…
Скоро под ногами оказались крутые ступени из холодного ноздреватого камня. Пахнула навстречу влажная землистая прохлада. С глаз убрали повязку.
2
Подземная комната была похожа на внутренность перевёрнутой ступенчатой пирамиды. Высокие брусчатые ступени уходили вниз и смыкались квадратом вокруг небольшой площадки. Там, на площадке, горел ярким светом круглый корабельный фонарь. Кажется, масляный. Он снизу вверх бросал жёлтые лучи на мальчишек и на камни.
Мальчишек было человек семь. Они сидели на средних ступенях. Сидели, как люди, которые у себя дома. И удивлённо смотрели на мальчика.
— Вот… — произнёс Андрюшка с виноватой ноткой.
— Шпиона привели, — разъяснил Лётчик.
— Я не шпион, — сказал мальчик.
На него смотрели молча.
Среди сидевших только трое были в лицейской форме. Остальные кто в чём. Это и понятно, если говорить по правде. Морской лицей уже не был морским лицеем. Старшие ребята — курсанты в штурманских куртках с якорями — ещё изучали навигацию и морское дело, проходили практику на рыболовных и пассажирских судах, а потом получали капитанские свидетельства. А младшее отделение давно превратилось в обыкновенный приют. Сюда направляли мальчишек, оставшихся без родителей во время военных стычек между Берегами. Подбирали тех, кто бродили по дорогам беспризорные и голодные. Впрочем, были и такие ребята, которых привезли родители — некоторые отцы и матери думали ещё, что здесь ребята получат профессию и "научатся порядку".
В казематах, переделанных под спальни для четырёх человек, теперь жили по десятку и больше. И вместо полусотни младших воспитанников — подтянутых, знающих устав мальчиков, одетых в блузы с голубыми воротниками, — на крепостной двор каждый день после занятий вываливалась кипящая и пёстрая мальчишечья толпа.
Отец мальчика говорил:
— Рынок, а не школа. Как можно их учить, если даже не помнишь всех по именам? Да многие и не отзываются на имена, привыкли к прозвищам…
Сюда попадали мальчишки с обоих берегов. Они сколачивались в группы наподобие маленьких партизанских отрядов. Между отрядами шла скрытая, но постоянная война. Иногда она вспыхивала короткими кровавыми схватками, в которые боялись вмешаться учителя и надзиратели. Дрались обычно младшие. Между старшими вражда была сдержанной. Зато у старших случались дуэли — честные и жестокие. Потом курсантское отделение перевели из форта в казармы береговой охраны и дуэльный обычай перешёл к младшим. Однако здесь обошлось без крови, и скоро всякая стрельба прекратилась.
Рассказывали, что Музыкант отказался стрелять в противника и бросил на камни пистолет.
— Трус! — сказали ему и те, кто были за него, и те, кто были против.
— Мы тебе знаешь что сделаем в спальне… — сказали те, с кем он жил в одном каземате.
— Дурачьё, — сказал Музыкант. — Был бы я трус — не отказался бы. Мне в него пулю всадить — дело не хитрое… — Он кивнул на щуплого гордого мальчишку, которым стоял на другом конце площадки, спрятанной в прибрежных скалах. — А умирать легко? Кто-нибудь пробовал? Хоть разок? А? Давайте постреляем друг друга, а они пусть радуются.
— Кто "они"? — спросили его.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
