— А какого Топало ты искала? Забыла? Кричала: «Топало, Топало!»
Рядом КТО-ТО глубоко вздохнул. Родька отпрыгнул, побледнел.
— Не бойся, — сказала Зойка. — Это Топало вздыхает. Потому что виноват!
— Виноват! — проскрипел голос.
У Родьки ноги подкосились. Он схватился за Зойку.
— Не бойся, — улыбнулась Зойка. — Топало добрый.
— Ка-акой Топало?
— Домовой. Только ты никому не говори. Это ужасная тайна.
У Родьки в голове все сдвинулось. Он совершенно ничего не соображал. Его можно понять: не каждый день приходится знакомиться с домовыми.
— Я не верю в домовых! — произнес он наконец первую фразу, которую сообразил.
И тут под ухом у него раздалось: «Мяу, мяу!» Точно так же, как в тот раз. И точно так же никакой кошки не было.
— Что ты его пугаешь! — шикнула на Топало Зойка.
— Ничего не пугаю. Я на кошачьем языке сказал ему: «Дурак!» В домовых он не верит!
«Значит, и тогда ОН мяукнул», — подумал Родька. Хотя кто — ОН? Неужели домовые существуют? Ведь КТО-ТО разговаривает с ним, это факт. Да еще дураком называет, хотя и на кошачьем языке.
— Сейчас мы все трое будем дружить, — сказала довольная Зойка. — Вот весело будет! Правда, Родька?
Родька кивнул, хотя нельзя сказать, чтобы ему было весело.
— А ты, Топало, его не обижай. Знаю я твои шутки!
— Я и не обижаю. Сам больно шустрый. У них все такие шустрые были. Ефим-мельник шагом не ходил, все бегом бегал.
— К-какой ме-мельник? — У Родьки язык заплетался.
— Не помнишь Ефима? Да у него мельница была поставлена еще двести лет назад! Когда я на свет появился, он уже вовсю муку молол!
— Ну как он может помнить какого-то Ефима! — возмутилась Зойка.
— Какого-то! — передразнил ее Топало. — Ефим-мельник! Известный человек! Уважаемый! От мельника все дети Мельниковы пошли.
— Значит, вы с Колей родственники! — Зойка ткнула Родьку в бок. — А ты говорил!..
— Все позабывали! — проворчал Топало. — Сами себя не помнят!
Кто больной?
Мама уже собралась искать Родьку, когда он явился бледный, измученный загадками жизни. И сразу же бухнулся на диван. Голова кругом. Даже папа переполошился.
— Нужно вызвать врача, — сказал он.
Уж если папа о враче заговорил, значит, дело плохо. Да и что может быть хорошего, если мальчик лежит и глядит в потолок, в одну точку. Ни на кого не реагирует.
Мама в отчаянии побежала за врачом. При этом чуть не сбила с ног Павла Михайловича Федулина. Он сразу понял; что-то случилось, и побежал вместе с ней: мало ли, нужна будет помощь. Павлу Михайловичу хотелось быть самым осведомленным и самым необходимым человеком на теплоходе. Всем нужен Федулин! Федулин нарасхват! И врача первым нашел, конечно, он!
Врач был молодой и веселый.
— Кто больной? — спросил он, подмигнув Родьке.
Прослушав мальчика, врач сказал, что такого здорового ребенка еще никогда в жизни не встречал. Мама обиделась, папа остался доволен.
— Хороший аппетит — залог здоровья! — произнес доктор и этим окончательно расположил к себе папу. Уходя, оставил аспирин на всякий случай: если здоровый — то не повредит, если больной — то поможет.
Родька аспирин не хотел глотать, но мама его заставила.
— Нервные пошли дети, — сказал Федулин. — Вот у меня внук во сне кричит, никакие врачи не помогают.
— Наш во сне не кричит, — сказала мама, опять немного обидевшись.
— Закричит еще! — заверил Федулин.
Раскланявшись, он удалился.
Мама присела рядом с сыном.
— Все-таки что с тобой?
Родька повернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. «Сказать или не сказать?» Он дал слово, что будет хранить тайну… Но в то же время молчать очень трудно. А вдруг папа с мамой тоже были когда-то знакомы с домовыми, а ему просто не рассказывали?
Родька сел. Надо поговорить, это необходимо.
— Вы верите в домовых? — спросил он.
Папа с мамой переглянулись. Такого вопроса они не ожидали.
— Верите или не верите?
— При чем тут домовые? — улыбнулась мама.
— Вы не ответили на мой вопрос, — требовательно произнес Родька.
— Могу тебе совершенно определенно сказать: мы с мамой не верим!
— И вы никогда, ни разу в жизни не встречались с домовыми?
— Как-то не привелось, — сказал папа.
— Что тебе вдруг дались домовые? — спросила мама.
— Все понятно: это легенды Зойкиной деревни, — сделал вывод папа.
— Никакие не легенды! Я сам с ним познакомился.
— Ну и как он выглядит? — рассмеялся папа.
Родька стал смотреть в окно. Все, больше он ничего говорить на будет. И так разболтался, не сдержал слово. Не верите — и не верьте!
— Не думал я, что у тебя в голове такая чепуха, — уже серьезно сказал папа. — Мама изобрела робота Яшу, а ты придумываешь каких-то домовых.
При упоминании о роботе Яше мама сразу засветилась.
— Он такой сообразительный! — воскликнула она.
Мама очень гордилась своим роботом.
— Мой робот, — говорила она. — Мой Яша!
— За что ты его так любишь? — спрашивал папа, который не чувствовал к роботам душевной привязанности. — Живой он, что ли?
— Когда-нибудь я вас с ним познакомлю! — таинственно улыбалась мама.
Но папа с роботом не хотел знакомиться. А потом у Яши начались какие-то расстройства с памятью, и ему было не до знакомств. Мама так переживала, что похудела. Папа об этом Яше уже слышать не мог.
— Кто он в конце концов — член нашей семьи? Сейчас мы все из-за него начнем худеть, бледнеть, падать с ног.
Так говаривал папа. А сейчас он насчет робота выражал с мамой полное согласие и хотел, чтоб его сын думал о научно-техническом прогрессе, а не о домовых.
— Наш Яша всех домовых заткнет за пояс! — пошутил он.
Мама была довольна, что папа наконец сказал «наш Яша».
Родька ничего не имел против робота. Наоборот — всем рассказывал про него в школе и тоже гордился. У них в классе даже висел портрет Яши. Учительница сказала, что в будущем такие роботы будут и в их математической школе.
Но сейчас робот его совершенно не интересовал. И папа с мамой видели, что у Родьки на уме другое. Слушает их, а сам про свое думает. Что у него может быть «свое»?
«Явно с ним что-то происходит», — опять с беспокойством подумала мама. Она напоила его горячим чаем с клубничным вареньем, которое они захватили из дому, и уложила пораньше спать. Утро вечера мудренее.
А теплоход «Космонавт Савиных» все шел вниз по Каме. Солнце уже село за горизонт. Смеркалось. Воздух постепенно остывал, и теплоход, нагретый за день, тоже остывал, успокаивался. На реке царила вечерняя тишина, когда не всплеснет волна и птицы замолкают в предчувствии ночи, не шелохнутся деревья над водой.
В это время почти никто не сидел в каютах. Все гуляли, большие и маленькие, еще мало знакомые друг с другом и уже перезнакомившиеся. И теплоход, населенный этими разными людьми, плыл по тихой широкой реке, не тревожа ее покой.
