Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
Там все уже было кончено. Видимо, кое-кому из мальчишек удалось уйти, а последних из пойманных заталкивали в вертолеты.
Петька, тихонько всхлипывая, опять вцепился в меня. В локоть.
Полицейский снова глянул на нас. Развел руками:
— Такая вот работа… Вашему сыну повезло, а этих-то куда девать? Вот и приходится… А они, дурни, бегают, не понимают своего счастья…
— Это где счастье? На "Розалине", что ли? — вдруг ощетинился Петька. Горько и бесстрашно. — А вы знаете, какая там каторга?!
Лейтенант не рассердился. Кивнул. У него были усталые глаза с темными, будто запыленными веками.
— Ну, было там всякое, знаю… Худо приходилось ребятишкам. Сейчас разобрались, прогнали кого следует. А нынешний план — операция "Розалина" — это чем плохо? Я бы и своих отправил, кабы позволили.
— Что за операция? — неуверенно спросил я. И погладил Петьку по лохматой макушке — мол, все страшное позади, Петушок.
— Вот те на! — лейтенант неофициально развел руками. — Откуда вы свалились, господа? Несколько дней все газеты и экраны трубят: "Операция "Розалина"!", "Операция "Розалина"!". Да вот, гляньте сами. Чтобы не думали, что "клюва" забирают детишек в тюрьму…
Из прицепленного к поясу планшета он вытащил сложенную газету. "Старотопольские ведомости", по-моему. Развернул. В глаза сразу бросились заголовки:
"Наконец-то правительство вспомнило о беспризорных детях!"
"Операция "Розалина" — под международным контролем!"
"Бывшая тюрьма становится островом счастья!"
"Это будет рейс радости и надежды!"
Я бегло пробежал кое-какие строчки. И понял вот что: ЧПИД все же погорел на своих "педагогических методах", нравы детской плавучей каторги стали известны какой-то независимой внеправительственной комиссии. Воспитателей-садистов прогнали. А Международное общество охраны детства и всякие другие организации разработали грандиозный проект.
По этому проекту "Розалина" и второе громадное судно — "Розалина-2", где колония для нескольких тысяч девочек — через наше мелководное водохранилище и каналы выйдут в настоящее море. Там их встретят несколько современных океанских судов. Ребятишек расселят по каютам. И весь этот народ отправится в долгое, на несколько месяцев, плавание к берегам разных стран, к южным островам. Будут знакомиться с планетой, будут отвыкать от прежней жизни, учиться у опытных и умных наставников-добровольцев. А в это время здесь, в Республике, власти развернут строительство новых поселков для детей. В них дети станут жить с приемными родителями, которых немало будет найдено за этот срок. Или с добрыми воспитателями. Не в казармах, а под уютной семейной крышей.
То есть уедут около двенадцати тысяч безнадзорных, ощетинившихся, не верящих ни во что хорошее ребятишек, а вернутся перевоспитанные юные граждане, оценившие заботу и любовь, и жизнь у них начнется радужная…
По крайней мере, так я понял этот план. И не было времени и желания размышлять над ним и обсуждать его. Потому что главное — Петька! Вот он!..
Лейтенант оглянулся на вертолет:
— Газету — дарю. На память о счастливой вашей встрече. И желаю благополучия… — Он козырнул и рысцой двинулся к вертолету.
Вертолет взлетел. За ним другой.
Петька, шмыгая носом, сказал совсем по-младенчески:
— Пит, а ты правда живой? А?..
"РОЗАЛИНА"
1
Мы отвезли Сивку к отцу Венедикту и сразу собрались домой — в Усадебный переулок, к Эдде Андриановне. Отец Венедикт нас не удерживал, понимал, что хотим остаться вдвоем. Он только в точности моим жестом взлохматил Петьке макушку и сказал шепотом Деда Мороза, который притворяется строгим:
— Больше не бегай, путешественник. А то… — И насупил косматые брови.
Петька улыбался виновато и счастливо. И прятал лицо за Кысом, которого не спускал с рук…
Эдда Андриановна приняла нас со сдержанным умилением. Промокнула платочком глаза, когда узнала, что Петька — мой потерянный и нашедшийся сын. Заявила, что будет звать его в отличие от меня Маленьким Пьером. То есть Пети-Пьером. Затем она приготовила для замурзанного Пети-Пьера ванну (которая, кстати, в этом старом доме была вполне современная). Кинула в прачечный комбайн Петькину пропыленную одежду…
Потом она кормила меня и отмытого, отмякшего Петуха творожной запеканкой с земляникой, а Кыса — специальными консервами "Мяу-шмяк", которые заказала в ближайшем магазинчике. ("Какое милое животное!.. У нас с Валентином Модестовичем когда-то был такой же славный кот, только белый. Все понимал, как человек…")
Кыс раздулся и, задрав лапы, уснул на столе рядом со звездным глобусом из меди.
Мы с Петькой весь оставшийся день провели в этой старинной комнате, сидя рядышком на диване. Рассказывали друг другу все, что с нами случилось. Иногда говорили бурно, торопливо, перебивая друг друга. Иногда надолго замолкали. И тогда слышно было, как в своей комнате Эдда Андриановна густым контральто поет:
Цветы осенние, последние цветы,
Я их принес тебе на память и прощанье…
— Мне здесь нравится, — сказал Петька, приткнувшись к моему боку. — Давай здесь жить всегда. Если Эдда Андриановна не прогонит.
— Давай… А обратно в Византийск не хочешь?
— Не знаю… Нет. Что там делать?
Наконец мы улеглись. Я — на широком плюшевом диване. Петька — на дачной раскладной кровати, которую отыскала в чулане заботливая наша хозяйка.
Небо за окнами было светлым, лунным, но сама луна к нам не заглядывала, светила с другой стороны.
По Петькиному дыханию я угадывал, что он не спит. Кровать скрипела. Потом Петька опять забрался ко мне на диван.
— Пит… Я еще не все сказал. Ну, про то, почему убежал сюда…
— Почему, Петушок?
— Я… не верил, что ты погиб. То есть не совсем верил. И загадал…
— Что?
— Если увижу, что в Корабельной церкви сохранился мой… наш кораблик, значит, ты живой. Пришел туда — и кораблик там… Я три дня ходил счастливый… А потом такая мысль: если ты живой, то вернуться-то все равно не сможешь. Остался где-нибудь там… в межпространственном вакууме. И… еще хуже сделалось, чем раньше…
Я уложил его рядом и ощутил, какой он весь натянутый, напрягшийся, будто новой беды боится.
— Видишь, я вернулся. Дон и Рухадзе… остались. А мне повезло. Спи, Петух, ночь уже…
— Пит, я боюсь…
— Чего?
— Проснусь — а тебя нет!
— Куда я денусь, такой большущий? Ладно, держи меня за руку, не отпускай…
— Пит… Завтра давай сходим в Корабельную церковь, посмотрим кораблик…
— Обязательно…
И утром пошли мы в Корабельную церковь.
Двери были открыты, а внутри — никого. В боковой нише перед образом Богоматери с Младенцем светила желтая лампадка. Я понял сразу, что на иконе тот самый нимб из потемневшей узорчатой латуни.
Мастер хорошо написал икону. Лицо Марии было ласковым и со скрытой тревогой во взгляде, которым она смотрела на Сына. Мальчик же отвечал понимающим взглядом: "Не бойся. Что бы ни случилось, мама, я к тебе все равно вернусь…"
Кораблик из почерневшей сосновой коры с мачтами-лучинками, с парусами из серого от старости батиста стоял перед иконой чуть сбоку, и увеличенная тень его темнела на боковой стенке ниши…
А еще много-много корабликов — деревянных, бумажных, пластмассовых и всяких других — стояли на полках, прибитых ниже углубления. И просто на полу они стояли. Там в каменных плитах был сделан желоб шириной сантиметров тридцать. По нему с еле слышным журчанием бежал очень прозрачный ручей.
Петька сел на корточки, обмакнул руку. Коснулся мокрой ладони губами.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
