Карлос брезгливо принял из его рук несколько листков и коротко сказал:
— Комитет объявляет адвоката Ласаро, провокатора и предателя, вне закона. Его может убить любой гватемалец и свершит благое дело. Вероятнее всего, с ним покончит сам Линарес — особенно после того, как исповедь Королевской Пальмы будет напечатана.
Сообразив, что сам обрек себя на гибель, Ласаро бросился на голос Вельесера, надеясь забрать свою исповедь обратно, но Карлос его оттолкнул и спокойно сказал:
— Ты уже не страшен нам, убирайся прочь, человек вне закона.
Так закончился суд над предателем.
Но он прожил еще несколько часов. Он долго плутал по городу и, наконец, очутился у вокзальной камеры хранения.
Адвоката пристрелили здесь же — на цементном полу, между двумя скамейками. Он лежал вцепившись в свой чемоданчик, куда успел засунуть вместе с деньгами карту туристских маршрутов по странам Европы. Линарес платил хорошо своим людям.
Но Линарес опоздал. Исповедь предателя была отпечатана и размножена. Снова столица потешалась над Бочкой Желчи.
— Мой милый Линарес, — заметил Армас, собрав своих советников, — вы быстро состарились и подбираете себе в помощники таких же стариков. А мне нужны люди молодые и горячие.
Он с насмешкой перевел взгляд на Аугусто Чако.
— Да, горячие. Вроде вашего подопечного Аррьоса. Я слышал, что семья его улизнула. Уж его-то самого вы не выпустите, дон Аугусто.
— Нет, мой президент, — поклонился Чако. — Его я не выпущу, — он секунду помедлил, — когда поймаю.
— Хорошо работаете, сеньоры советники. Дармоеды! — выкрикнул вдруг Армас и устало опустился в кресло. — Прочтите это...
Он протянул записку. Крупными детскими буквами, в которых полковник Леон узнал каракули своего Хусто, было выведено:
«Возвращаю вам кольцо-пропуск, президент-убийца, — писал Мигэль. — Теперь я и без него могу свободно передвигаться по стране. Имя Хусто тоже возьмите себе. У меня есть свое, рабочее имя. И вот что, сеньоришка, я вам скажу: никогда я за вас ни в кого не стрелял и ни одному гватемальскому мальчишке вы не нужны. Так что бросьте свои фокусы. А лучше соберите-ка чемоданчик да сматывайтесь, пока вас не пристрелили. И пусть я сгорю в огне вулкана, если будет не так! Спросите Чако — пусть вспомнит, кто ему так крикнул в Пуэрто»,
— Кто вам это крикнул? — шепотом спросил Армас.
Кто знает, — может быть, он увидел в эту секунду свой скорый конец: он лежит на пороге кабинета, а солдат дворцовой охраны погружает в него нож — острый, холодный металл, и нет рядом чрезвычайного посла, и архиепископа, и пушек...
Чако вспомнил: слова его сына, его Руфино, катились за ним по лестнице телеграфа, преследовали его в поездках по стране, будили ночью. Да, он пристрелил Руфино — потому, что тот многое знал. И вот другой мальчишка бросает ему в лицо странную и страшную клятву, а третий напомнил о Руфино на площади. Сколько же можно убегать, скрываться, прятаться от прошлого?
— Вы упустили не мальчишку, — с горечью сказал Армас, — вы упустили Кондора, — и истерично закричал: — Вас можно приравнять к предателям. Свиньи и воры! Я желаю быть президентом, а не объектом выстрелов вашего Кондора!
Но Кондор не стрелял, стреляли другие. В городе вспыхнуло восстание армейских офицеров. На улицах происходили побоища. Стало известно, что во главе заговора стоят полковник Пинеда и капитан Фернандо Дуке. Армас воспользовался случаем и объявил облаву на красных.
Фронт Сопротивления предвидел этот ход. Рабочие люди укрывали вожаков. Спешно менялись явки. Обновлялось руководство подпольщиками в столице и центральных департаментах. Карлосу Вельесеру предложили возглавить движение сопротивления в западных районах. Вместо него оставался Ривера.
Они встретились в маленькой деревушке близ столицы — Карлос Вельесер и Ривера.
— Ты остаешься президентом столицы, — шутливо сказал Вельесер. — Смотри, не уступи эту честь Армасу.
— Я буду следить за сводками из Кецальтенанго, [85] — прищурился Ривера. — Если там объявится свой президент и он будет зваться антикваром Молиной...
— Нет, нет, мастером масок Кардона!
— ...или мастером масок Кардона, — подхватил Ривера, — то уж так и быть: я с ним потягаюсь в умении носить президентский жезл.
— Я вспомнил настоящего Молину, — задумался Карлос. — Ему еще рано возвращаться, а?
— Работай лучше, — кольнул друга Ривера, — и к новому году будет в самый раз.
Он вдруг нахмурился, и лицо его стало острым.
— Я потерял лицейского друга: Фернандо вчера казнили. Он просил тебе передать, что понял трагедию офицерства. Карлос, Карлос, скольких людей мы не досчитаемся, пока выгоним негодяев, скольких прекрасных людей!
— Всех не уничтожат, — ответил Карлос. — На нашей раскаленной сковородке всегда будут прорастать буйные и яркие цветы.
За домиком раздалась песня — звонкому голоску Роситы вторили три срывающихся мальчишеских голоса.
— Ты слышишь? — засмеялся Карлос. — Вот они — буйные и яркие...
Они подошли поближе. Росита учила своих приятелей новой песне. И где только девчонка ее раздобыла?
Дружбу проверяешь так,—
Просишь у соседа песню.
Мигэль, Хосе и Наранхо подхватили:
Дохлую подсунет враг, —
Песни друга нет чудесней!
— Думаешь их с собой забрать? — спросил Ривера.
— Все равно ребят нужно увезти из столицы, — ответил Карлос. — Эти рожицы примелькались. Да и пригодятся на новом месте. А ты что скажешь?
— Я тоже скажу: пригодятся.
Если ты услышишь, читатель, песню, которая приплыла вместе с волной из далекой Гватемалы, — значит, четверо наших друзей уже добрались до нового места.
