Если б знать, где упасть, так соломки подстелил.
Знать бы мне, как оно обернется, я бы захватил Андрея, и все было бы чин по чину. Так нет же, угораздило пойти в одиночку.
Те двое курили. Минуса я узнал по фигуре, хоть он и стоял ко мне спиной. Конечно, на нем была новая куртка...
- Верните деньги, - сказал я. - Пацан голодный ходит.
- А, вожак красногалстучных! - повернулся ко мне Минус. - Вот мы и встретились...
- Кури, - протянул сигареты его дружок, поигрывая желваками. Я смутно припомнил, что он был в компании первого декабря.
- Бросил. Верните деньги.
- Тебя трогают?
- Пацанят не трогайте. Это мои ребята.
- А если мы тебе сделаем семь впадин во лбу? - Минус заржал. - У тебя что, и вправду набитая морда - нормальное состояние?
Это не он. Это в нем Вий говорил. Подонок. Он нагло бренчал награбленными медяками, пощипывая темнеющие усики. Почему-то я вспомнил заснеженную Пушкинскую Полянку шириной в тридцать два шага...
"Тогда дуэль, - подумал я. - Вот, оказывается, с кем. С Минусом".
- Он что, задвинутый? - спросил тот, с желваками, делая попытку продвинуться к двери.
- Ладно, мы отваливаем, - забеспокоился Минус.
Ему явно не светило еще раз встретиться с Андреем. - Только никому ни гугу, понял?
- Сначала верните, что награбили, - твердо сказал я.
Их было двое. Я один.
- Нас двое. Град, - с угрозой процедил сквозь зубы Минус. - Так что с тобой все ясно.
- С вами тоже все ясно. - Я стоял у двери и тякул время.
И тогда они кинулись на меня.
В декабре, тренируя меня и обучая некоторым приемам, Андрей твердил: "Раз ты ростом удался в Наполеона, у тебя нет иного выхода, как расти в него и головой. Все время соображай! Навязывай противнику ближний бой. Иди первый в атаку, навязывай свою тактику..."
Они кинулись на меня одновременно и помешали друг другу, потому что коридорчик у выхода совсем узкий. Я ринулся навстречу и головой в грудь сбил с ног Желвакастого. Это была большая удача, но я радовался на секунду больше, чем можно, и был наказан таким ударом в зубы, после которого они должны были брызнуть в разные стороны. Но я помнил, что меня спасет только ближний бой. Пионерский галстук и рубашка были залиты кровью, во рту было такое ощущение, словно нажевался соли, голова кружилась. Но я молотил кулаками Минуса, не обращая внимания на встречные удары. Бил его за Федю. Бил за себя. Бил за Ту Девушку, которую мы оскорбили в сквере. Бил, бил, бил...
Потом была такая боль, словно мне вырвали скулу.
Видимо, Желвакастый очухался и врезал мне сбоку кастетом или чем-то тяжелым. Я страшно закричал и на несколько секунд отключился.
Выручили меня (а может, спасли?) трое: Роман Сидоров, Федя и техничка тетя Маша. Это я уже позже узнал от Андрея и Бори. А в ту минуту, придя в сознание, я увидел, что Минус и Желвакастый все еще рядом, но не бьют и не топчут меня, потому что у двери, вырвав из рук тети Маши швабру и размахивая ею, как полоумный метался и орал на всю школу Сидоров:
- Не троньте его! Не подходи - укокошу! Уко-кошу-у!..
Видно, сдав контрольную, он тоже вышел прогуляться...
Я лежал, скрючившись от боли и страха. Меня тошнило. "Убьют", - думал я, видя их ботинки рядом и не имея сил пошевелиться. Но помню, что даже в такую минуту в голове промелькнуло: "Трусоватый Рома? Савченко говорила, что ему нельзя драться..."
Я застонал.
От агентов А и Б потом узнал, что Федя влетел в класс и сорвал им конец контрольной воплем: "Эдика убивают!" Наши подоспели вовремя. Говорят, и милицию вызывали. Я ничего уже не видел.
Очнулся в больнице. Передние зубы болели, как будто каждый выдернули плоскогубцами и грубо посадили на место. Правая щека так разбухла, что касалась плеча. Это сейчас уже опухоль спала, кровоподтек рассосался, шеей ворочаю почти свободно. А тогда не мог шевельнуть головой.
Я смотрел в потолок, но чувствовал, как прохладные мамины губы ласкают мою руку, слышал, как она шепчет: "Мальчик мой, потерпи. Ты настоящий мужчина".
Роман, Роман Сидоров, - вот кто настоящий мужчина!
- Ма, что такое гемо... гемофилия? - слабым голосом спросил я.
Она растерялась, наверное, подумала, что я в бреду.
Я повторил свой вопрос, стараясь отчетливо произносить слова.
- Это болезнь такая, - поспешно ответила она, не скрывая своего изумления. - Тяжелая болезнь. Кровь не свертывается. Даже если царапина какая, кровь течет и течет, остановить трудно. Но у тебя все в порядке, честное слово. Почему ты спросил, сынок, почему?
- Да с английского переводил... В тексте попалось...
- Дурацкие у вас тексты, - с облегчением сказала мама.
- Верно, дурацкие.
Она улыбнулась, осторожно меня поцеловала.
- Спи, сынок. Сейчас тебе лучше поспать. - И вышла.
Так вот в чем дело! Вот какова эта загадочная и подлая гемофилия, с которой я давно уже собирался познакомиться через "Медицинскую энциклопедию", да так и не собрался. У меня-то все в порядке, отлежусь.
А у Романа, которого я, идиот, считал "трусоватым"?
Для него эта драка могла быть не только первой, но и последней... Хорошо, что он догадался вооружиться шваброй! Молодец. Меня выручал ближний бой, его мог спасти только дальний. Но ведь эти подонки могли и прорваться. Уж что-что, а драться они умеют, и жестокости им не занимать. Первого декабря у Той Девушки никто не спросил, здорова ли она, как себя чувствует. А вдруг бы у нее была гемофилия, и от пустяковой царапинки девчонка истекла бы кровью? Да им-то что... Эти не пожалеют. Не пожалеют.
С потолка стали медленно падать снежинки, постепенно превращаясь в математические знаки - равенства, скобки, корни квадратные и кубические... Начинался сон, похожий на бред.
Как ни странно, я помню этот сон-кошмар от начала до конца. Там все перемешалось!
Афанасий Андронович, одетый в подобие скафандра из треугольников, приказал прогреть моторы и обернулся ко мне.
- Высаживаемся на этой планете. Видишь, она совсем лысая. Ты будешь дикобразом, что-то вроде лунохода, понял?
Я ничего не понял, но переспрашивать не стал.
Надо мной раскрылся разноцветный купол парашюта.
- Он летит балдеть с нами? - басом спросили снизу, из расщелины.
- Как бы не так! Он объявил нам войну, - прокричали в ответ.
- Подымите мне веки! - приказал бас. - Я хочу посмотреть на этого шкета. Так, ясно... Сбить. С одного раза. Усекли?
Я никак не мог понять, откуда говорят, где враги.
В колчане, за спиной, оказались раскаленные иголки, и я стал пулять ими в расщелину.
Рядом погасили парашюты еще двое. Я думал, что это Андрей и Боря. Обрадовался, обернулся. Одного я сразу узнал, по бакенбардам и смуглой коже. Другой...
Ну да, это был Володя Куликов.
- Ближний бой, слышишь? - советовал мне один секундант, Володя.
- Пистолетов пара, две пули... больше ничего, - подсказывал Пушкин.
Дуэль. Дуэль. Дуэль.
Но тут из расщелины, как из вулкана, вылетел объятый пламенем кусок скалы и раздробил мне челюсть.
Кровь текла и текла не останавливаясь. И кто-то кричал басом:
- Бейте его, у него гемофилия!..
Потом был берег моря. Из прозрачной полутьмы выплыло невозмутимое лицо Рахметова.
- Закурим, Федя, - предложил он и пожаловался. - Никак не могу бросить. Силы воли не хватает.
- А что у вас в дипломатке? - спросил я.
- Сигареты. Все свое с собой ношу... Скажи честно, Федя, ты меня уважаешь?
- Не Федя я, не Федя!
- А кто? - удивился он. - Разве не ты влепил мне снежком в нос?
Я точно знал, что я не Федя, но никак не мог вспомнить, кто же, как меня зовут. Ужасно мешал шум, нарастающий, как рев моторов при взлете.
- Это море волнуется, - объяснил Рахметов. - Считай: раз, два, три... А будет еще и двенадцать баллов. Выдержишь?
И тут налетела туча, все закружилось, повалил снег.
