Мой марафон - Хазанов Юрий Самуилович

А на четвёртый день это и случилось.

Утром Миша сказал, что не пойдёт завтракать и на встречу тоже не пойдёт — у него болит голова и, кажется, живот. Пусть уходят без него, он весь день лежать будет. Григорий Григорьич вытащил из-под кровати свой чемодан, достал оттуда конфетную коробку «Зефир», а из «Зефира» высыпал гору пакетиков с лекарствами. Они лежали на тумбочке, как разноцветное домино, и Григорий Григорьич подымал каждый пакетик, взвешивал на ладони и подносил к глазам, словно решал, с какой кости ходить.

Наконец он решился, выбрал две «кости» — аспирин и салол с белладонной — и положил перед Мишей.

— Два раза по таблетке, и к нашему приходу будешь как штык,— сказал он.

— Пуля дура, штык молодец,— произнёс кто-то ни к селу ни к городу.

— Принести тебе сухарей? — спросила Таня.

Ей вдруг стало очень жалко Мишу. Будет тут один, как в больничной палате.

— Не надо мне,— сказал он и отвернулся.

— Спасибо хоть скажи.— Это Лена добавила ехидным голосом. Но Миша даже не взглянул на неё.

— Ну и пожалуйста,—сказала Таня.—Была бы честь предложена.

И все ушли. В этот день их пригласили в городскую библиотеку имени Гайдара на встречу с писателями, а потом Григорий Григорьич хотел показать им гавань.

Они уже вышли на Поморскую, и тут учитель спросил у Звягина, не забыл ли тот значки для подарков: у них в школе ребята сами делали значки с портретом Гайдара. Конечно, Звягин забыл...

— Кру-гом! — скомандовал Григорий Григорьич.— И шагом марш за значками. А мы тут в скверике подождём.

И Звягин помчался. Он протопал, как добрый конь, по деревянному тротуарчику возле школы, взлетел по лестнице, как молодой джейран, и ворвался в спальню мальчиков, как сквозняк.

Конечно, там никого не было. Даже Миши... Хотя нет. Вот он, Миша. Вылезает почему-то из-под чужой кровати — весь красный и вроде чем-то смущённый.

— Ты чего? — спросил Звягин.— Эй, Ворона!

— Ничего,— сказал Миша.— Монету бросал, закатилась, не могу найти.

— А-а,— сказал Звягин.— Я значки забыл. Он взял значки и побежал обратно.

Встреча в библиотеке затянулась, и когда ребята вышли, наконец, оттуда и пошли по проспекту Виноградова, все хотели одного — поесть.

— Гулять так гулять,— сказал Григорий Григорьич.— Пошли-ка в молодёжное кафе «Золотица», сдвинем столики и основательно посидим за бутылкой лимонада. Ведь школьного кафе пока ещё нет.

И как раз в это время окончился сеанс, и народ повалил из кинотеатра «Победа» — он напротив кафе, а рядом — памятник Павлину Виноградову, герою гражданской войны.

— Смотрите, больной! — закричала Лена.

Она первая увидела, как из дверей появился Миша, щурясь на свет после тёмного зрительного зала.

— Понравилась картина? — спросил Звягин.

— Там про лечение живота показывали? — крикнул кто-то.

— У тебя действительно всё прошло? — спросил Мишу Григорий Григорьич.— И голова, и, прости меня, живот?.. Тогда идём с нами пировать.

И Миша, самостоятельный, заносчивый Миша, как-то смутился — это все видели — и с виноватой улыбкой сказал:

— Спасибо, да... почти.

Все пошли в кафе и хорошенько закусили. А потом снова бродили по городу, потому что послезавтра уже уезжать, а они ещё столько не видели.

И Миша, самоуверенный, заносчивый Миша, плёлся вместе со всеми, и вид у него был по-прежнему немного смущённый и совсем не такой самоуверенный, как обычно.

С прогулки ребята вернулись поздно, отдохнули немного, а потом собрались в комнате мальчиков, и Григорий Григорьич стал проводить викторину: «Кто лучше знает Архангельск». Победителям были обещаны призы.

— Пока что они мирно лежат у меня в чемодане,— сказал Григорий Григорьич,— но вскоре кто-нибудь получит альбом, кто-то карандаш «Великан», а кто-то даже авторучку!

И ребята стали отвечать: кто такой Павлин Виноградов и когда воздвигнут обелиск Севера, откуда произошло название «Соломбала» и когда был заложен Архангельск, какие флаги можно увидеть в Архангельском порту и какая народность живёт в городе Нарьян-Маре, Архангельской области...

Больше всех очков набрала Лена, а Миша был на третьем месте.

— Бронзовая медаль,— сказал Звягин.

— Сейчас начнём раздачу призов! — объявил Григорий Григорьич. Он вынул из кармана ключ, а кто-то из ребят выдвинул из-под кровати его чемодан.

Григорий Григорьич на всякий случай запирал чемодан, потому что в нём были коллективные деньги: на еду и на обратную дорогу, а также кое-какие документы.

Уже давно полагалось бы достать из чемодана призы, а Григорий Григорьич всё ещё копошился в нём, стоя спиной к ребятам. Потом он повернулся, но в руках у него не было ни авторучки, ни даже карандаша «Великан».

— У нас, кажется, пропали все деньги,— сказал он.— Они лежали в конверте... А конверта нет.

Ребята молчали. Они сперва не поняли, что произошло. Казалось, учитель шутит.

— Нет, правда? — раздался чей-то голос.

— К сожалению, да,— ответил Григорий Григорьич.— Сейчас я снова поищу...

Он перерыл весь чемодан, но безрезультатно, виновато поглядел на ребят и произнёс:

— Говоря откровенно, я просто растерян. Не знаю, что тут сказать и как быть... Чемодан был заперт, но... я всё обыскал...

— Из нас никто не мог взять! — сказала Таня.

— Неизвестно ещё.— Это Лена сказала.

Но все на неё закричали.

— Тише,— сказал учитель.— Я только прошу: если кто-то пошутил, пусть признается. Шутка не из умных, но мы ему простим.

— Эй, шутники, признавайтесь! — крикнул Звягин, хотел ещё добавить что-то и сразу замолчал. Будто о чём-то вспомнил.

Он и правда вспомнил.

— Ребята,— сказал он,— когда я вернулся... ну, за значками бегал... я вхожу, а он под кроватью лежит...

— Кто лежит?! — закричали все.

— Кто? Ворона. Мишка. Вернее, не лежит, а вылезает.

— Ну и что? — спросила Таня.— Может, он за тапочками лазил. Выдумаешь тоже! Как не стыдно?!

— Под кровать Григория Григорьича? — спросил Звягин. Наступила тишина. Все глядели на Мишу. Невидимые лучи невидимых прожекторов струились из тридцати двух глаз и пересекались в одном фокусе — на Мишином лице. И все они старались поймать, высветить его мысли, как настоящие прожекторы высвечивают настоящие самолёты...

— Это правда? — произнёс, наконец, Григорий Григорьич, обращаясь не к Мише, а к Звягину.— Ты понимаешь, какую ответственность на себя берёшь?

— Правда.

Но это ответил не Звягин, а Миша.

— Что я был под вашей кроватью — правда. Ребята зашумели:

— Что он там делал, пускай скажет?!

— Отвечай!

— Чего молчишь?!

Миша выглядел растерянным и беспомощным, на лице его были смятение и даже ужас. Да, ужас... Таким ребята никогда его не видели. Казалось, он вот-вот заплачет. Только Миша не заплакал. Он сказал:

— Я подкидывал монету, и она закатилась... А я искал.

— Точно! — закричал Звягин.— Он и мне тогда то же сказал. А сам красный был и глаза отворачивал. Я, конечно, не понял. Если б я знал...

— Я подкидывал монету...— повторил Миша более твёрдо.— А потом искал её.

— Ну и как — нашёл? — спросил насмешливый голос.

— Нашёл.

Снова ребята зашумели:

— Кинул копейку — нашёл рубль!

— Не рубль, а тридцать рублей!

— Как теперь домой поедем?..

— Спокойно, ребята! — сказал Григорий Григорьич.— Мы, конечно, не пропадём. Денег нам здесь дадут, и домой доберёмся. Это не страшно. Страшно другое... Неужели среди нас... Я, конечно, не хочу сейчас ни на кого говорить, и вы не должны, но...

Раздался крик.

«Странно как он кричит,— подумала Таня.— Как будто не умеет. Совсем голос другой. Какой-то сдавленный».

— Я не брал никаких денег! Понятно вам?! — кричал Миша. И уже более спокойно:

— Чемодан-то ведь заперт был. У Григория Григорьича... И замок целый. Верно?

— Подумаешь, трудно открыть при уменье! — Это Звягин сказал.— Да если...

Но Григорий Григорьич попросил его замолчать.