И когда свет дня угас и пришла ночь, зажгли свечи, и Ала-ад-дин сказал: "О Зубейда, начни, сыграй нам музыку". И вдруг постучали в ворота. "Встань посмотри, кто у ворот", - сказала Зубейда; и Ала-ад-дин вышел и открыл ворота и увидел дервишей. "А, добро пожаловать, лжецы, входите!" - воскликнул он; и дервиши вошли с ним, и он посадил их и принес им скатерть с кушаньем, и они стали есть и пить, радоваться и веселиться.
А после этого они сказали ему: "О господин наш, наши сердца заняты тобою: что у тебя произошло с твоим тестем?" - "Аллах возместил нам превыше желания", - ответил Ала-ад-дин; и дервиши сказали: "Клянемся Аллахом, мы за тебя боялись".
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести пятьдесят девятая ночь
Когда же настала двести пятьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что дервиши сказали Ала-ад-дину: "Клянемся Аллахом, мы за тебя боялись, и нас удерживало лишь то, что у нас в руках не было денег". - "Ко мне пришла помощь от моего господа, и мой отец прислал мне пятьдесят тысяч динаров и пятьдесят тюков тканей, ценою каждый в тысячу динаров, и платье, и соболью шубу, и мула, и раба, и таз и кувшин из золота, и между мной и моим тестем наступил мир, и жена моя мне принадлежит по праву, и хвала Аллаху за все это", - ответил Ала-ад-дин.
А затем халиф поднялся, чтобы исполнить нужду, и везирь Джафар наклонился к Ала-ад-дину и сказал ему: "Соблюдай пристойность: ты находишься в присутствия повелителя правоверных". - "Что я сделал непристойного в присутствии повелителя правоверных и кто из вас повелитель правоверных?" - спросил Ала-ад-дин; и Джафар сказал: "Тот, кто разговаривал с тобой и поднялся, чтобы исполнить нужду, - повелитель правоверных, халиф Харун ар-Рашид, а я - везирь Джафар, а это - Масрур, палач мести, а это Абу-Новас аль-Хасан ибн Хани. Обдумай разумом, о Ала-ад-дин, и посмотри: на расстоянии скольких дней пути Каир от Багдада?" - "Сорока пяти дней", - ответил Ала-ад-дин; и Джафар сказал: "Твои тюки отняли у тебя только десять дней назад, так как же весть об этом достигла до твоего отца и он собрал тебе тюки, которые покрыли расстояние сорока пяти дней в эти десять дней?" - "О господин мой, откуда же это пришло ко мне?" - спросил Ала-ад-дин. "От халифа, повелителя правоверных, по причине его крайней любви к тебе", - ответил Джафар.
И пока они разговаривали, халиф вдруг вошел к ним. И Ала-ад-дин поднялся и поцеловал перед ним землю и сказал: "Аллах да сохранит тебя, о повелитель правоверных, и да сделает вечной твою жизнь и да не лишит людей твоих милостей и благодеяний!" - "О Ала-ад-дин, - молвил халиф, пусть Зубейда сыграет нам музыку ради сладости твоего благополучия". И Зубейда играла им на лютне музыку, чудеснейшую среди всего существующего, пока не возликовали каменные стены и не воззвали струны в комнате: "О любимый!"
И они провели ночь до утра в самом радостном состоянии, а когда наступило утро, халиф сказал Ала-ад-дину: "Завтра приходи в диван" [279], и Ала-ад-дин ответил: "Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных, если захочет Аллах великий и ты будешь в добром здоровье!" Ала-ад-дин взял десять блюд и, положив на них великолепный подарок, пошел с ними на другой день в диван; и когда халиф сидел на престоле в диване, вдруг вошел в двери дивана Ала-ад-дин, говоря такие стихи:
"Приветствует пусть удача тебя в день всякий
С почетом, хоть завистник недоволен.
И будут дни твои всегда пусть белы,
А дни врагов твоих да будут черны".
"Добро пожаловать, о Ала-ад-дин", - сказал халиф и Ала-ад-дин ответил: "О повелитель правоверных, пророк - да благословит его Аллах и да приветствует! - принимал подарки, и эти десять блюд с тем, что есть на них, - подарок тебе от меня". И халиф принял от него это и велел дать ему почетную одежду и сделал его старшиной купцов и посадил его в диване, и когда он там сидел, вдруг вошел его тесть, отец Зубейды.
И, увидев, что Ала-ад-дин сидит на его месте и на нем почетная одежда, он сказал повелителю правоверных: "О царь времени, почему этот молодец сидит на моем месте?" - "Я назначил его старшиной купцов, - сказал халиф. - Должности жалуются на срок, а не навеки, и ты отстранен". - "От нас и к нам идет благо! - воскликнул отец Зубейды. - Прекрасно то, что ты сделал, о повелитель правоверных, и да поставит Аллах лучших из нас властителем наших дел. Сколько малых стало великими!" Потом халиф написал Ала-ад-дину грамоту и дал ее вали, и вали отдал грамоту факелоносцу, и тот возгласил в диване: "Нет старшины купцов, кроме Ала-ад-дина Абу-шШамата! Его слова должно слушать и хранить к нему почет, и ему подобает уважение и почтение и высокое место"
А когда диван разошелся, вали пошел с глашатаем перед Ала-ад-дином, и глашатай кричал: "Нет старшины купцов, кроме господина Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата" И они ходили с ним кругом по площадям Багдада, и глашатай кричал и говорил: "Нет старшины купцов, кроме господина Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата"
А когда наступило утро, Ала-ад-дин открыл для раба лавку и посадил его в ней продавать и покупать, а что касается самого Ала-ад-дина, то он каждый день садился на коня и отправлялся в должность, в диван халифа..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до двухсот шестидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот шестидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Ала-ад-дин садился верхом и отправлялся в должность, в диван халифа.
И случилось однажды, что он сидел, как всегда, на своем месте, и когда он сидел, вдруг кто-то сказал халифу "О повелитель правоверных, да живет твоя голова после такого то твоего сотрапезника, - он преставился к милости Аллаха великого, а твоя жизнь да будет вечна". - "Где Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат?" - спросил халиф, и Ала ад дин предстал перед ним, и халиф, увидев Ала ад-дина, наградил его великолепной одеждой, сделал его своим сотрапезником и предписал выдавать ему содержание в тысячу динаров каждый месяц, и Ала-ад-дин жил у халифа, разделяя его трапезы.
