Передай ты им, что сильна любовь и тоска моя
И разлука с ней, и нет мне утешенья.
И клянусь я вам, моей страстью поклянусь я вам,
Что верен буду клятвам и обетам.
Ни к кому не склонен, и страсти к вам не забыл ведь я.
И как утешится влюбленный страстно?
От меня привет и желанье мира я шлю теперь,
И с мускусом он смешан на бумаге".
И удивилась сестра ее Насим красноречью языка Масрура, его прекрасным свойствам и нежности его стихов и сжалилась над ним. Она запечатала письмо благоуханным мускусом, окурила его неддом и амброй и доставила его одному из купцов и сказала ему: "Не отдавай этого никому, кроме моей сестры или ее невольницы Хубуб". И купец сказал: "С любовью и охотой!"
И когда письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она поняла, что оно продиктовано Масруром, и узнала в нем его душу по тонкости его свойств. И она поцеловала письмо и приложила его к глазам и пролила из-под век слезы и плакала до тех пор, пока ее не покрыло беспамятство, а очнувшись, она потребовала чернильницу и бумагу и написала Масруру ответ на письмо, и, описав свою тоску, страсть и волненье и то, как ее влечет к любимым, она пожаловалась ему на свое состояние и на поразившую ее любовь к нему..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят седьмая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру ответ на письмо и говорила в нем: "Это письмо - моему господину и владыке моего рабства, и моему повелителю, тайн моих и признаний властителю. - А затем: - Взволновало меня бденье, и усилилось размышленье; вдали от тебя для стойкости места нет, о ты, чья краса затмит солнца и луны свет! Тоска меня истомила, и страсть меня погубила, да и как мне не быть такою, когда я в числе погибающих. О краса здешнего мира и украшение жизни, могут ли тому, чьи прервались дыхания, быть приятны возлияния? Ведь не с живыми он " не с мертвыми". И затем она произнесла такие стихи:
"Письмо твое, о Масрур, желанья усилило.
Аллахом клянусь, забыть, утешиться не могу.
Лишь почерк твой увидала, - члены в тоске мои,
И влагой обильных слез я жажду лишь утолю.
Будь птицей я, я б взлетела тотчас во тьме ночной,
Ни манна, ни перепел теперь не приятны мне.
Запретна мне жизнь теперь, когда удалились вы,
И пламя разлуки я не в силах переносить".
И затем она посыпала письмо тертым мускусом и амброй и запечатала его, и отослала с одним из купцов, и сказала ему: "Не отдавай его никому, кроме моей сестры Насим". И когда письмо дошло до ее сестры Насим, она доставила его Масруру, и Масрур поцеловал письмо и приложил его к глазам и так заплакал, что его покрыло беспамятство.
Вот что было с ними. Что же касается до мужа Зейналь-Мавасиф, то, когда он догадался об их переписке, он стал ездить со своей женой и ее невольницей с места на место, и Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Слава Аллаху! Куда ты с нами едешь и удаляешь нас от родины?" - "Я не остановлюсь, пока не проеду с вами год пути, чтобы не достигали вас послания от Масрура, - ответил ее муж. - Я посмотрю, как вы будете брать мои деньги и отдавать их Масруру, и все, что у меня пропало, я возьму от вас, и я посмотрю, поможет ли вам Масрур и сможет ли он освободить вас из моих рук!"
И потом он пошел к кузнецу и сделал для женщин три железные цепи. Он принес цепи к ним и снял с них их шелковые одежды и одел их в одежды из волоса и стал окуривать их серой, а потом он привел к женщинам кузнеца и сказал ему: "Наложи цепи на ноги этих невольниц". И первою он подвел Зейн-аль-Мавасиф, и когда кузнец увидел ее, его рассудительность исчезла, и он укусил себе пальцы, и ум улетел у него из головы, и усилилась его страсть. "Каков грех этих невольниц?" - спросил он еврея. И тот сказал: "Это мои рабыни, они украли у меня деньги и убежали от меня". - "Да обманет Аллах твое предположение! - воскликнул кузнец. - Клянусь Аллахом, если бы эта девушка была у кадия кадиев и совершала бы каждый день тысячу проступков, он бы не взыскивал с нее! Да к тому же на ней не видно признаков воровства, и ты не можешь надеть ей на ноги железо".
И он стал просить еврея не надевать на нее цепей и принялся его упрашивать, чтобы он ее не заковывал, и когда Зейн-аль-Мавасиф увидела кузнеца, который просил за нее еврея, она сказала: "Прошу тебя, ради Аллаха, не выводи меня к этому чужому мужчине". - "А как же ты выходила к Масруру?" - спросил ее еврей. И она не дала ему ответа. И еврей принял ходатайство кузнеца и наложил ей на ноги маленькую цепь, а невольниц заковал в тяжелые цепи. А тело Зейн-аль-Мавасиф было мягкое и не выносило жесткого, и она со своими невольницами была все время одета во власяницу, ночью и днем, так что у них похудело тело и изменился цвет лица.
Что же касается кузнеца, то в его сердце запала великая любовь к Зейн-аль-Мавасиф, и он отправился в свое жилище в величайшей горести и начал говорить такие стихи:
"Отсохни твоя рука, кузнец! Заковала ведь
И жилы она и ноги цепью тяжелою.
Сковал ты цепями ноги нежной владычицы,
Что в людях сотворена, как чудо чудесное.
Коль был бы ты справедлив, браслетов бы не было
Железных на ней - ведь прежде были из золота.
Когда б увидал ее красу кадий кадиев,
Он сжалился бы и место дал бы на кресле ей".
А кадий кадиев проходил мимо дома кузнеца, когда тот говорил нараспев эти стихи, и он послал за ним, и когда кузнец явился, спросил его: "О кузнец, кто та, чье имя ты произносишь и к кому твое сердце охвачено любовью?" И кузнец встал и поднялся на ноги перед кади поцеловал ему руки и воскликнул: "Да продлит Аллах дни нашего владыки кади и да расширит его жизнь! Это девушка, и ее качества - такие-то и такие-то". И он принялся описывать кади девушку и ее красоту, прелесть, стройность и соразмерность, изящество и совершенства: ее прекрасное лицо, тонкий стан и тяжелый зад. А потом он рассказал ему, что она в унижении и в заключении - закована в цепи и получает мало пищи.
