Как Лоллипоп стал Лоллипопом - Нёстлингер Кристине

"На Леманна они не действуют".

"Жаль", - сказал Отто.

"Он их сгрызает! Как же они подействуют, если он их сгрызает!"

"Свинство, да и только", - буркнул Смешанный Отто. Толстым фломастером он выводил стоимость лапши на картонном ценнике. Фломастер оставлял жирный расплывающийся след.

"Что ж теперь делать?" - спросил Лоллипоп.

Смешанный Отто отложил испорченный ценник, взглянул на Лоллипопа, почесал в затылке и сказал:

"Извини, я вполуха слушал - цены надписывал. На кого, говоришь, что не действует?"

Лоллипоп не ответил. Дело осложнялось. Лоллипоп не был до конца уверен, знает ли Отто о леденцах. Одно время казалось, что зелёные "Лоллипопы" он считает обыкновенными мятными леденцами. Потом было похоже, что ему всё в точности про них известно. "Но если он всё-таки ничего не знает, - подумалось Лоллипопу, - наверное, лучше и не заикаться о волшебном свойстве "Лоллипопов". О таких чудных вещах, - подумалось Лоллипопу, - лучше особенно не распространяться". Лоллипоп слез с мешка и вышел из лавки.

"Эй, Лоллипоп!" - позвал Отто.

Лоллипоп прикинулся, что не слышит. Лоллипоп пошёл в парк. Там он сел на скамейку, подальше от детской площадки: хотелось подумать, а ребячий, гвалт сбивал с мысли. Неподалёку от скамейки стояли шахматные столики. За одним из них сидели двое довольно пожилых мужчин и играли в шахматы. Один сказал другому: "Шах!" Он не слишком громко сказал, но Лоллипопу это всё равно мешало думать. Он с укором взглянул на того, кто сказал "шах". А сказал "шах" мужчина с лысиной и усами. Потом последовало: "Шах и мат" - и партия закончилась.

"Бывает, - сказал другой мужчина, собрал фигуры и стал расставлять их заново. - Ничего не поделаешь. Везёт в игре - не везёт в любви".

Лысый горестно вздохнул.

"Ну и как тебе без неё?" - спросил Другой.

"Плохо, очень плохо", - сказал Лысый.

"Тогда согласись на ничью - помирись", - сказал Другой.

"Ни за что на свете. Клянусь сберкнижкой! Пока она не осознает, что живёт не по средствам, о мировой не может быть и речи. Ни под каким видом!"

"Может, ты и впрямь того, прижимист?" - спросил Другой.

"Ха, я - да прижимист! - воскликнул Лысый. - На это я могу ответить только "ха-ха"! Тебя бы разок на моё место! Леманну она скармливала швейцарский шоколад, себе в чай подливала кубинского рому, а самое дорогое масло намазывала на самый дорогой хлеб сантиметровым слоем!"

"Тогда живи и радуйся - с плеч долой, из сердца вон!" - сказал Другой.

"Не идёт она из сердца, - вздохнул Лысый. - А без Леманна совсем тоска!"

Лоллипоп набрал полные лёгкие воздуха. "Сейчас или никогда, - пронеслось у него в мозгу. - Такого случая больше не представится". Он встал, подошёл к столику и спросил, можно ли посмотреть. Оба кивнули и углубились в игру. Лоллипоп глядел на доску. Через несколько ходов он глубоко вздохнул. Очень глубоко. Целых десять раз пришлось ему повздыхать глубоко, только после этого Лысый спросил: "Что с тобой?"

Лоллипоп вздохнул глубоко-преглубоко.

"Ты чем-то расстроен?" - спросил Другой.

"Да", - сказал Лоллипоп.

"Чем же?" - спросил Лысый.

"Тем, что тётя моя расстроена!"

"А чем она расстроена?" - спросил Другой.

"Тем, что её пёс расстроен".

"А чем пёс-то расстроен?" - спросил Лысый.

"Тем, что их бросил горячо любимый хозяин!"

Мужчины посмотрели на Лоллипопа с некоторым интересом, а Лоллипоп продолжал:

"Бедная тётя и бедный пёс плачут днём и ночью. Пёс, тот просто скулит, а несчастная тётушка корит себя и плачется, что привыкла жить не по средствам: слишком много масла мажет на хлеб, слишком много рому подливает в чай. И псу шоколаду скармливает слишком много!"

Лоллипоп провёл рукавом по лицу, как бы стирая набежавшую слезу.

"Бедная тётушка похудела на девять килограммов. Чай теперь пьёт без рома и без сахара, на хлеб мажет маргарин, да и того с гулькин нос".

Лысого это сообщение страшно взволновало. У него даже руки слегка задрожали.

"А как зовут твою тётушку?" - спросил он.

"Тётя Эренрайх, вот как её зовут, - сказал Лоллипоп и опять протёр глаза. - А пса - Леманн".

Лысый вскочил как ужаленный.

"Немедленно к ней!" - вскричал он. И припустил что есть духу.

У входа в парк он остановился и поманил Лоллипопа. Пока Лоллипоп бежал, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

"Ты хороший мальчик! - сказал он. Вытащил бумажник, порылся в нём и вручил Лоллипопу монету в десять грошей. - Для свинки-копилки, - сказал он и прибавил: - Смотри не потеряй!"

* * *

Через день Эренрайх пришла к бабушке без Леманна. "Мы помирились, сообщила она. - Он вернулся и был очень мил. Можешь ничего не говорить, сказал он, уж знаю, знаю, сказал он!"

Лоллипоп сидел в мягком кресле в гостиной и ликовал. "Жаль, что Леманн больше не придёт, - обратился он к госпоже Эренрайх. - Я в последнее время, видимо, перечитал и собрался обучить Леманна разным трюкам. Как в цирке. Танцевать менуэт, прыгать через обруч..."

"Увы, Лоллипоп, увы, - сказала госпожа Эренрайх. - Леманна с Людвигом водой не разольёшь!"

Десятигрошовую монету, полученную от Людвига, Лоллипоп хранил как реликвию. Он уложил её в крошечную баночку на ватную подстилку. Банку поставил в тумбу около кровати. Сестру это поразило. Время от времени она вынимала баночку и разглядывала монету. Но ничего особенного в ней так и не нашла.

Лоллипоп и рыжая бабушка

Осенью Лоллипоп пошёл в третий класс, и жилось ему лучше некуда. В школе никаких проблем; по арифметике он и так заметно выделялся, а тут ещё нередко стал писать сочинения, где встречались целые предложения без единой красной пометки учительницы. Эгона опять пересадили к Лоллипопу, и у них был полный контакт. В последнее время у Лоллипопа вообще со всеми был полный контакт. Даже с сестрой. Такая была жизнь, что постоянно хотелось насвистывать. С перерывами на занятия и еду.

Смешанный Отто находил, что Лоллипоп свистит виртуозно и что в будущем ему непременно следует заняться художественным свистом.

Кстати, Лоллипоп за лето вымахал на пять сантиметров. Теперь на уроках физкультуры он с низкорослого левого фланга строя перекочевал в середину. Почему Лоллипопу хотелось быть высоким, а не низким - сказать трудно. Может, потому, что сестра рассказывала мечтательно о "высоченном парне, обалденном красавце" и презрительно - о "невзрачном коротышке". Может, потому, что мама всегда прыскала, завидев чету Шёстаков: Шестак-муж на голову ниже жены. А может, потому, что теперь он смотрел Герберту глаза в глаза, когда они выясняли отношения. Раньше он глядел на Герберта снизу вверх - далеко не лучшая позиция при выяснении отношений. И уж наверняка его радовало, что, прибавив пять сантиметров, он сравнялся с Хайдегундой Гюнзель.

Она училась в четвёртом классе и здорово нравилась Лоллипопу. Он не был влюблён в неё, как некогда в Эвелину с глазами цвета пармских фиалок. У Хайдегунды самые обычные карие глаза и самые обычные короткие каштановые волосы. И хрупкая она невозможно. Но на всех школьных вечерах Хайдегунда читала стихи. Получалось это у неё колоссально. По арифметике ей никто в подметки не годился. А на физкультуре она не уступала Лоллипопу. Ребята восхищались её тройным арабским колесом из конца в конец спортзала не меньше, чем затяжной стойкой на руках, которую Лоллипоп показывал на школьном дворе.

Лоллипоп считал, что для настоящей дружбы они с с Хайдегундой - пара что надо. К тому же Лоллипоп никогда не видел, чтоб Хайдегунда хихикала. И плачущей он её не видел. Лоллипоп с неприязнью относился к плаксам. Хоть Смешанный Отто не однажды говаривал: "Лоллипоп, это обычный предрассудок. У одних глаза всё время на мокром месте, у других никогда. Это ни о чём не говорит!"

Пока Лоллипоп сидел у Смешанного Отто на мешке с картошкой, он и сам так думал. Но стоило кому-нибудь в школе разреветься - из-за несправедливой "пары" или чернильной кляксы на рубашке, как все тут же презрительно фыркали: "Рыдальный агрегат!" И Лоллипоп презрительно фыркал: "Рыдальный агрегат!" Когда Лоллипоп чувствовал, что сам вот-вот заревёт, он начинал смеяться. Смех перебивал плач, хотя и получался он весьма странный: захлёбывающийся и звенящий. А если слезы всё равно наворачивались, то можно было спокойно утверждать, что это от смеха.