Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль - Кальма Н.

— Что-о? — Я просто заорал на Надю.— При чем тут Назер?!

— Ох, господи, ты и этого не понял? Да ведь это он, по-видимому, похитил девочку. Он и его компания.

— А откуда это известно?

— Саид видел всех их в утро похищения возле гаража. И видел, как они удирали на машине. Все это комментировал по телевизору инспектор Дени. Ты ведь, кажется, его хорошо знаешь?

Я почти не слушал, что говорила Надя; меня мучило одно: что, если это правда? Тогда какое это несчастье для маленькой Сими Назер, которая только начинала оправляться от своих бед. И вдруг новая мысль обожгла меня: если это так и Назер — преступник, то не втянул ли он жену в свои преступные дела? А рыжая девчонка-приемыш? Что будет с ней, если попадутся и будут арестованы ее названые родители? Наверное, сейчас полиция уже идет по их следу. (Я не сомневался, что Назера поймают с поличным и возьмут. Но бедная, бедная маленькая Сими, бедная рыженькая, что станет с ними обеими?)

Словом, вернувшись к себе, я тотчас позвонил в парикмахерскую Мишлин, попросил к телефону мадам Назер.

— Мадам Назер сегодня не было на работе,— ответила мне сама Мишлин.— Ах, это вы, мсье Клеман? Вы интересуетесь, конечно, пастой «Нега»? Нет? Мадам Назер? Видите ли, я сама наводила уже справки. Она не являлась в парикмахерскую ни вчера вечером, ни сегодня и даже не предупредила по телефону, что не придет. Я посылала свою вторую помощницу к ней домой, но консьержка говорит, что ее, по-видимому, нет й дома. Очень все это странно. К тому же эта передача...

Вы тоже ее слышали? — вырвалось у меня.

— Ну еще бы, все мы слышали, — отвечала Мишлин.— Очень подозрительно, что Сими вот так исчезла. Уж мы подозреваем, не втравил ли ее Назер в этот шантаж, если он действительно совершил преступление. Из любви к нему Сими могла пойти даже на преступление.

— А девочка, ее приемыш, к вам не приходила?

— Нет. И это тоже наводит на размышления...

Вот и Мишлин думает так же, как я.

Я не вытерпел и все-таки сам отправился к Желтой Козе. Она вышла ко мне из своей конурки в каком-то немыслимом тюрбане, из-под которого во все стороны торчали пластмассовые бигуди.

— Как вам нравится вся эта история, мсье Клемай? — затараторила она, едва меня увидев.— Я же это всегда предсказывала, еще когда хозяин сдавал студию этой парочке, я тогда же сказала: «Этот тип мне подозрителен, мсье, на вашем месте я бы не пустила его в дом» Но разве хозяина уговоришь? Ему во что бы то ни стало нужно было сдать эту сырую конуру, и он, конечно, меня не послушал. А теперь здесь уже шныряет полиция и вот-вот нагрянет с обыском.

— А где может быть мадам Назер? — отважился я спросить.

— Конечно, там, где ее красавчик,—отвечала Коза.— Ведь она в нем души не чает. И рыжий их приемыш тоже...

— Вы так в этом уверены?

— Как же не быть уверенной, когда он все последнее время таскал девчонку за собой. -Их водой не разольешь. Да я и не вижу девчонки уже дня три. Словом, я уверена, все они — законченные преступники,—объявила Желтая Коза и, величественно неся свой тюрбан, удалилась к себе под лестницу.

Я вернулся домой порядочно удрученный. Просто не знал, чем себя занять,— ведь сегодня в редакции творческий день и я обычно проводил его в поездках с друзьями по окрестностям. Но сейчас ехать никуда не хотелось. Я все время находился в каком-то нервном ожидании: вот-вот что-то должно случиться.

Чтобы отвлечься, я стал разбирать ящики письменного стола — занятие, которому я предаюсь редко и только в случае дурного настроения. Попалась на глаза старая фотография: двое беспечных, красивых молодых людей. Она — с длинными до талии темными косами, большими смеющимися глазами южанки. Он — с коротким ежиком волос, мускулистый, складный, с широкой улыбкой и белейшими зубами. Это мои друзья Жюльены бог знает сколько лет назад подарили мне эту фотографию в Провансе, откуда они родом. И шумный же был тогда Анри! Шумный, добрый, замечающий каждую мелочь в настроении друзей, заботливый. По специальности Анри был строитель, но на деле — мастер на все руки, умелец, всеобщий помощник. Анриетт, та была учительницей, и родители вели и везли своих детей непременно в ту школу, где она преподавала. Жюльены жили вместе уже несколько лет, но были все так же влюблены друг в друга. В поездках и походах они пели песни, читали друг другу стихи — ну просто влюбленные! Было у них удивительное согласие во всем: в идеях добра, справедливости, равенства всех живущих на земле, в понимании того, зачем и как должен жить человек и что он должен совершить, чтобы иметь право назваться настоящим человеком. Оба они страстно любили детей, а своих детей природа им не дала.

Но вот грянула гражданская война в Испании. Тысячи беженцев устремились к французской границе. Среди них было много осиротевших детей тех, кто погиб в борьбе с фашистами.

Анри и Анриетт Жюльен стали собирать испанских сирот, отдали им свой дом в Провансе, кормили их, одевали, учили, а после усыновили тихого, пришибленного судьбой испанского мальчика, которого звали Корасон, что по-испански означает «сердце».

Жюльены писали мне в те годы:

«Мы оба поняли наконец свое настоящее призвание: делать из мягкого, податливого или, наоборот, трудного, ершистого материала добротных, хорошей выделки и настоящего качества людей. Да, да, ты не смейся, Андре, у нас это налаживается, как настоящее производство. Мы хотим, чтобы человек нашей «марки», нашей «выделки» был бы виден издалека и чтобы люди говорили: «Этого парня или эту девушку воспитали Жюльены». Ты скажешь, мы с Анриетт тщеславны? Ничуть. Мы только хотим хорошо делать наше основное дело. Сейчас мы начинаем разворачивать наше «производство» вовсю. Скоро позовем тебя взглянуть на него».

По-настоящему Анри и Анриетт развернули свое «производство людей» в войну. Кто может сказать, сколько сирот оставили после себя французские патриоты, партизаны и франтиреры, поднявшиеся тогда на борьбу с гитлеровцами?

Кажется, первой была девочка — дочка одного из больших героев Сопротивления. Позже, когда она выросла, она стала помощницей Анриетт и Анри. Чтобы уберечь сирот от бомбежек, Жюльены увезли их в горы, в альпийскую живописнейшую долину, где в горах лежал снег, а внизу, на лугах, цвели и медово пахли горные цветы. Там неподалеку от деревушки Мулен Вьё ойи нашли старый, заброшенный сарай, сами с помощью старших мальчиков перестроили его, превратили в жилье Пристроили к этому жилью столовую, классные комнаты, зал для праздников Рядом соорудили гараж, на автомобильном кладбище отыскали старый, вышедший в отставку грузовик. Оиять-таки сами со старшими ребятами отремонтировали его, пустили вход и назвали «Последняя надежда». На этой «Последней надежде» Анриетт Жюльен, которую все ребята звали Матерью, объезжала с детьми окрестные деревушки. Фашисты еще были во Франции, приходилось соблюдать величайшую осторожность, приходилось шептать крестьянам: «Вот здесь, рядом с вами, поселились дети тех, кто погиб, защищая вас, защищая Францию. Надо помочь этим сиротам, поддержать их, подкормить...» И из своих объездов «Последняя надежда» возвращалась полная овощей, мяса, фруктов — всего, что давали крестьяне для детей. Так же было и с одеждой. Рано осенью Анриетт ехала в соседний Гренобль, отправлялась по большим магазинам, рассказывала там о своей ребячьей республике. И не было хозяина, который не дал бы несколько пар обуви, платья и теплых вещей для сирот — она умела убедительно говорить, Анриетт Жюльен.

Так существовала уже много месяцев ,эта республика. И вдруг ребята спохватились: «Как же так? Живем, учимся, работаем, а названия у нашей республики нет! Надо непременно придумать название!»

В то время всеми умами владели русские — они шли с боями уже по Германии, они были единственным народом, победившим Гитлера. Ребята с жадностью ловили сведения о русских победах по радио, слушали русские песни, однажды видели советский фильм. И когда начались разговоры о названии, все почти ребята закричали: «Хотим русское советское название! В честь советской победы!» Но как найти, как придумать такое название? Побежали к Анриетт. «Мама, мы хотим дать нашей республике русское название. Подскажите нам, придумайте!»